Они сели вдоль стены чинно. Я встал перед ними, нога к ноге, рука к сердцу, и
выговорил:
Ц Челом бью всем вам, и большим, и меньшим, и середним: прошу принять меня в
морскую службу, в каков чин годен буду, И о том пречестности вашей челом б
ью, челом бью.
И, отведя руки от сердца, поклонился большим обычаем, дважды стукнув лбом
об пол.
Они встали все, как один, и выговорили гласом:
Ц Осударь, Егор Васильевич! Все мы, большие, и меньшие, и середние, у морско
й службы быть тебе велим, и быть тебе в чину кормщика. И править тебе кормщ
ицкую должность с нами однодумно и одномысленно. И будем мы тебе, нашему к
ормщику, послушны, подручны и пословны.
И вот я опять в море. Попутный ветер свистит в снастях. Волны идут рядами, г
рядами
Обгоняем поморскую лодью. Они кричат нам:
Ц Путем-дорогой здравствуйте!
Я отвечаю:
Ц Вам здоровья многолетнего на всех ветрах!
От них опять доносится:
Ц Куда путь правите?
Я отвечаю:
Ц Из Архангельского города в Мурманское море.

И опять только волны шумят да ветер разговаривает с парусами
О море! Души моей строитель!

Мимолетное виденье

Корытину Хионью Егоровну, наверно, знали?… Горлопаниха: на пристани паст
ь дерет Ц по всему Архангельскому городу слышно. И дом ее небось помните:
двоепередый, крашеный?… Дак от Хионии Егоровны через дорогу и наша С сест
рицей скромная обитель Ц модная мастерская…
… Дело давнишнее: после первых забастовок пустила Хионья Егоровна петер
бургского студента ссыльного… И видно, что Лев Павлович был не из просты
х. Разговор, манеры… Мы с сестрицей, несмотря на страшный недосуг, всякий д
ень забежим, бывало, к Корытихе чашечку кофейку выпить и, грешны богу, элег
антного квартиранта повидать. Его томной бледностью многие дамы восхищ
ались, но, казалось, его снедал роковой недуг. И мы с сестрицей сразу диагн
ост поставили: не столько суровость северного климата, сколько разлука с
любящей супругой истерзала молодую грудь. ДваЦ три письма еженедельно
в Питер Катюше своей пошлет. Одно-два от нее получит. А уж ни с Хионьей Егор
овной, ни с нами, ейными приближенными фаворитками, не поделится своей се
рдечной тайной. А мы, не будь дуры, Левины-то письма да и супругины нежные о
тветы при случае распечатаем и прочитаем. Пособить не пособим, а хоть поп
лачем над ихней прелестной любовью.
Зима тот год была дождлива. Наш изгнанник поляживает да покашливает. И ве
сь он, как лебедь, унылый, который улететь-то не в силах.
Этак сидим однажды у Хионьи, не то по пятой, не то по девятой чашечке кофей
ку налили, а Лев Павлович и заходит.
Ц Не откажите в любезности бросить письмо. (Почтовый ящик у нас на ворота
х.)
Хионья и осмелилась:
Ц В свою очередь, Лев Павлович, окажите любезность дамам выпить с нами ко
фейку. Также извините за нескромный вопрос, почему бы вашей супруге не пр
иехать сюда? Я чужих писем не читаю, но по всему видать, что ее счастие Ц бы
ть возле вас.
Ц Да. Катя там тоскует без меня, но климат здешний На! Чем этта не климант
Ц у дров да у рыбы?! У Кати там должность.
Ц Этта тоже можно, писменны упражненья найти!
Ц Катя такая хрупкая…
Ц Будь она хоть рюмочка хрустальная Ц она бы здесь кофейком отпилась!

Зима пошла на извод, наш Левушка Ц вовсе на исход. А свою принцессу все ус
покаивает: здоров да благополучен Мы с сестрицей взяли да, на семи ли, на в
осьми страницах, вкратце и открыли этой Кате всю ужасную действительнос
ть. Ответа ждем, а она сама является, как майский день! И знаете, действител
ьно принцесса! Такой тип красоты парижанки: блондинка при черных бровях.
При этом ежели парижанкин тип, то лик неизбежно втолсту отщекатурен. Но у
Кати, окроме добродетелей, ничего в лице не выражалось. И одета просто, но
с громадным вкусом: во все белое и во все черное. Мы с сестрицей портнихи н
е из последних: в туалетах можем понимать!
Боже, как они с Левой встретились! Конечно, может ли какой презент быть пре
восходнее сего. Даже нам с Хионьюшкой досталось по нескольку поцелуев… А
багажу-то дорогая гостьюшка не ахти сколько привезла. Один чемодан, да и
тот веретеном тряхнуть… Но не поспела она этот чемоданчик расстегнуть, к
ак сразу разговор на копылья поставила: какие в городе конторы и насколь
ко личность, много знающая в науках, может найти упражнения. А мы с сестриц
ей не последние люди в городе. В деловых кругах знакомства, и весь бомонд н
а вестях. Раскинули умом да, несмотря на страшный недосуг, на другое же утр
о и порхнули в роскошный особняк купцов Маляхиных.
Фирма «Маляхин и сын» преименитая Ц свои пароходы, рыбой торговали.
Об эту пору мы молодого Маляхина супруге Настасье Романовне шили гардер
об домашний и а-ля променад. Заказчицы обычно к нам являлись на примерку,
но на сей раз мы сделали исключение, в рассуждении застать домовладыку.
И папенька и сын дома оказались. Простодушно беседуя с заказчицей, расст
авляю я свои коварные сети насчет но воприезжей особы, что-де умна и прекр
асна, как мечта, и на двенадцати языках поет и говорит А Федька, молодой-то
Маляхин, ужасти какой был бабеляр. Закатался, будто кот, на бархатных-то д
иванах.
Ц Папенька, какой сюрприз для нашей фирмы! При наших связях с заграницей!

А папенька, медведь такой
Ц Хм. Какая-нибудь на велисапеде приехала.
Одним словом, принялась наша протеже служить в маляхинской конторе. И мы
с сестрицей ходим, поднявши нос, как две виновницы торжества Ох, ежели бы з
нать, к каким это приведет плачевным результатам, дак волосы бы на себе лу
чше было драть и свою безумную главу толченым кирпичом посыпать… Тем бол
ее под ярким впечатлением видела я сон: будто катаемся в шлюпке при тихой
погоде я с сестрой и Катя с Левой. И вдруг нас качнуло… Агромадный пароход
валит на нас, обдавая рыбным запахом… Я заревела… Сон сестре рассказываю
, а она:
Ц Вольно тебе рыбну кулебяку на ночь под носом оставлять…
Ну ладно… Не успела наша Катя на должности показаться, все мужчины приня
лись кидать на нее умильные взоры, а молодой хозяин ус крутить и ножкой ша
ркать… И нельзя винить: прежде за диковину была служащая дамочка. Притом
Федькина жена, Настасья Романовна, взята была их поморского быта. Платья
по журналам шить согласилась, а уж парчового повойника с головы сложить
не соизволила: «Это женский венец! Не от нас заведено…» Ну куда же совреме
нный муж такую патриархальность поведет? Ни в театр, ни в концерт. А тут на
глазах, при своей конторе, богиня красоты Ц юбка плиссе с воланом, блузка
с утюга…
Обзадорился Феденька на свою подчиненную, а какими средствами ее достиг
нуть, не знает. Это не певичка, в «Золотой якорь» не позовешь.
Каких только промыслов он над Катей не чинил! В Пасху плюшевое яйцо, росто
м с бочку, четыре оленя к Хионьиным воротам подвезли. Из яйца выпал карлик
и подал Кате самовар с французскими духами. Хионья этими духами больше г
ода поливалась.
Опять на Катин день рожденья пряник от Маляхина, в пуд весу, прикатили. И л
итеры «К» и «Ф» Ц Катя и Федя Ц сахаром на прянике выделаны…
На улице молва пошла: ссыльная барыня купеческого сына присушила, привор
отным зельем опоила…
Убежала Катерина из маляхинской конторы. Хотя мы и советовали: «Терпи с в
ыжиданием». Да уж Федька-то… что ступит, то стукнет. А ведь этаку фарфоров
ую штучку, вроде Катеньки, надо полегонечку обдерживать, вкруг да около м
анежно переступывать.
Соболезнуя Настасье Романовне, мы не раз к Маляхиным для-ради примерки я
влялись, испытующим оком выраженье ейной личности изучали. Но ничего про
честь не могли. Уродится же такая дура не от мира сего!
А Левушка недолго прожил после этого. В июньскую сияющую ночь смерть ист
оргла его из объятий рыдающей супруги.
На провожании мы с сестрой Катю под руки вели. Хионья Егоровна заместо ду
ховенства впереди ступала. Шла в старинном косоклинном сарафане, в шитом
золотом платке. Несла в руке ветвь благоцветущего шиповника и пела плач
ную причеть. Мы с сестрицей подхватывали на голоса. Все плакали, выключая
молодой вдовы.
Ц Катя, для чего ты не плачешь?
Она Ц что каменная. А мы выревемся, нам и легче.
Шесть недель она к Леве на могилу ходила. Молча сидела. Домой воротится вс
я в комарах искусана.
Тут опять на сцену донжуан выходит. Ежели Феденька Маляхин при живом муж
е светским приличием пренебрегал, то теперь открыто повел лобову атаку.

В Ильинску пятницу идем с сестрой из магазина, а у корытовских ворот маля
хинский рысак. И Хионья из окна подает отчаянные знаки. Несмотря на страш
ный недосуг, летим к ней черным ходом.
Ц Душенька, что у вас?
Ц Формальное предложение сделал!
Ц Кто?
Ц Федька.
Ц Вам?
Ц Черт ли мне! Катерине…
Мы даже заплакали: «Забыть так скоро!…» Коварная, прельстилась на богатс
тво… К дверям Катерининым припали… Нет! Почтения достойное творенье нич
ем не обольстилось.
Федоров голос из-за двери:
Ц Дом отделаю во вкусе и сад во вкусе. Определю вас в золотую оправу, подо
бно жемчужине.
А Катин голос:
Ц Стыдитесь, господин Маляхин, не меня, а вашей достойной жены!…
Мы в куски рвемся под дверями-то: «Дура ты, дура ты, Катерина! Благодарение
бы надо воссылать такому благодетелю! И ты-то, Федька, дурак! Тебе бы снача
ла пару белых лилий поднести, потом альбом грустных сонетов, потом букет
пунцовых роз, а ты: „На содержанье возьму!…“
Опять и Настеньку, Федькину жену, вспомнили. Настя-то за какие прегрешени
я скорбную чашу будет пить?! Смолоду на нее шьем! Слова худого, взгляду кос
ого не видели.
… Разоряемся этак под чужими дверями, а Федор и вылетел да хлоп Хионью две
рью в лоб!… Пал в коляску, ускакал. Еще бы: обожаемый предмет заместо сабли
все чувства становит.
Мы с сестрицей в тот же вечер к Настеньке Маляхиной с примеркой пожалова
ли. У нее, у голубушки, личность от горячих слез опухла и губы в кровь искус
аны, однако разговора на острую тему не поддержала, хотя мы и делали прозр
ачные намеки. «Ну, Ц думаем, Ц ежели сердечного участия не понимаешь, да
к и черт с тобой!» Домой шли, ругались, а дома заревели:
Ц Настенька-голубушка! Назвала бы ты нас суками да своднями. Через нас т
вой благоверный в рассужденьи Катерины изумился.
Недели не прошло, принимаем мы заказчицу, супругу жандармского полковни
ка. К зимнему сезону шила плюшеву ротонду на лисьем меху. У нас первостате
йны дамы шили. Прикидываю ей сантиметром по подолу, а жандармша и погляди
в окно:
Ц Ох, какая роскошная упряжка мокнет под дождем! Я посмотрела да и села с
о всего размаху на пол: у Хионьиных ворот старика Маляхина карета.
Ц Душенька, что с вами?
Ц Это у меня на почве сердца. Сестрица, выведи меня на воздух.
Сдали барыню помощнице, а сами кубарем через забор да соседским двором, ч
тобы жандармша не увидела, к Корытихе. Подолы ободрали, в крапиве обожгли
сь Ц наплевать!
Хионья в коридоре на своем посту обмирает; молча нам кулаком погрозила…
Папенька Маляхин в гостях. Мы к дверям припали, не смеем дух перевести.
К началу представленья не попали, однако все понятно из дальнейшего. Ста
рик говорит:
Ц Возьмите отступного полтысячи, даже тысячу и удалитесь в родные Пале
стины.
Катя с гневом:
Ц Какое вы имеете право ко мне приезжать? Как вы смеете мне это говорить?

Ц А вы какое имеете право женатого человека завлекать?
Ц Я служила в вашей конторе на глазах у всех. По отношению к вашему сыну я
держала себя как любой из ваших служащих. Я сразу же ушла, увидевши себя в
ложном положении.
Ц Порядочная женщина должна оберегаться мущин, а не действовать над их
ним воображением. Мало тысячи Ц получите полторы, ежели вы такая практи
кованна особа.
Тут Хионьюшка двери рванула да как налетела на Маляхина-то:
Ц В моем доме нету практикованных! Со всеми соседями ставлю во свидетел
и, что вы благородную невинность оскорбляете. Вон отсюда, рыбьи глаза! Я че
стна вдова, тридцать лет вдовею! Меня сам отец Иван Кронштадской знат да у
важат!
Старик шапку в охапку, пал в карету, ускакал.
Мы пых перевели, а по всему дому чад, окон не видно. Хионья кофей жарила, да и
забыла с гостем-то. Сожгла огромадну сковороду. Пока окна-двери отворяли
, Катя мимо нас на улицу бегом, с самым жалким выражением своего миловидно
го лица. А дождик с утра поливал. Хионья говорит:
Ц Пущай по ветерку пробежится. Я свежего кофею зажарю. Она кофейком отоп
ьется.
А моя молчаливая сестрица и провещилась:
Ц Может, Катя-то тонуть ушла…
Хионья заревела, а мы с сестрицей подолы на голову закинули а-ля помпадур
и потрепали за Катей. Для того и носим нижние юбки на шелку, чтобы их на дож
дике показывать. А Катя не к реке, привела нас на кладбище. Катя мостиком п
ошла, мы оврагами махнули, да и спрятались в елочках, где Лева-то лежит. Кат
я подошла молча, постояла, молча пала на могилку. Потом и простонала:
Ц Левушка, мне надо уехать. Как же я оставлю тебя одного?…
В эти немногие слова такую она скорбь вложила, что заревели мы голосом в с
воем сокровенном убежище. Не нам Катеринушку, а ей нас успокаивать пришл
ось:
Ц Не оплакивайте меня, я ведь на минутку духом упала
Ц Катенька, мы тебя своими руками в беду положили, к Маляхину свели! И в ко
рытовском доме нет тебе покоя от визитов. Переходи к нам. Мы тебя на фарфор
ову тарелку посадим и по комнате будем носить.
Она развеселилась, засмеялась. Тут и дождь перестал и солнышко выглянуло
.
Однако до Хионьи кто-то допихал наши речи. Принимали мы мадам ван Брейгел
ь, супругу датского консула. И Хионья налетела, будто туча с громом:
Ц Я честна вдова! Меня отец Иван Кронштадской знат да уважат! Я сама за мо
их квартирантов умею кровь проливать!
Тут опять является на сцену Феденька Маляхин.
Как вечерняя заря небо накроет, так несчастный донжуан и заслепит Корыти
хину улицу золотыми часами и золотым портсигаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48