Строительный обычай в Архангельске: при закладке дома сначала утвержда
ли окладное бревно. В этот день пиво варили и пироги пекли, пировали вмест
е с плотниками. Называется: «окладно».
Когда стены срубят до крыши и положат потолочные балки, матицы, опять пло
тникам угощенье: «матешно». И третье празднуют Ц «мурлаты», когда строп
ила под крышу выгородят. А крышу тесом закроют да сверху князевое бревно
утвердят, опять пирогами и домашним пивом плотников чествуют, называетс
я «князево».
А в домах у нас тепло!
Хотя на дворе ветер, или туман, или дождь, или снег, или тлящий мороз, Ц дом
а все красное лето! Всю зиму по комнатам в легкой рубашке и в одних чулках
ходили. Полы белы и чисты. Приди хоть в кухню да пол глаженым носовым платк
ом продерни Ц платка чистого не замараешь.
По горенкам, по сеням, по кладовкам, по лестницам, по крыльцам, и полы, и стен
ы, и потолки постоянно моют и шоркают.
У печи составы: основание печное называется «нога», правое плечо печное
Ц «печной столб»; левое плечо Ц «кошачий городок». С лица у печки Ц «чел
о», и «устье», и «подпечек», а с боков «печурки» выведены теремками. А весь
«город» печной называется «тур».
«Архангельский город всему морю ворот». Архангельск стоит на высоком на
волоке, смотрит лицом на морские острова. Двина под городом широка и глуб
ока Ц океанские трехтрубные пароходы ходят взад и вперед, поворачивают
ся и причаливают к пристаням без всякой кручины.
С восточной стороны легли до города великие мхи Там у города речка Юрос, У
йма, Курья, Кузнечиха.
В подосень, да и во всякое время, у города парусных судов и пароходов не со
считать. Одни к пристани идут, другие стоят, якоря бросив на фарватере, тре
тьи, отворив паруса, побежали на широкое студеное раздолье. У рынков, у тор
говых пристаней рядами покачиваются шкуны с рыбой. Безостановочно сную
т между городом и деревнями пассажирские пароходики. Степенно, на паруса
х или на веслах, летят острогрудые двинские карбаса.
Кроме «Расписания» и печатных лоций, у каждого мореходца есть записная к
нижка, где он делает отметки о времени поворота курса, об опасных мелях, об
изменениях фарватера в устьях рек.




Непременно на каждом корабле есть компас Ц «матка».
Смело глядит в глаза всякой опасности и поморская женщина.
Помор Люлин привел в Архангельск осенью два больших океанских корабля с
товаром. Корабли надо было экстренно разгрузить и отвести в другой порт
Белого моря до начала зимы. Но Люлина задержали в Архангельске неотложны
е дела. Сам вести суда он не мог. Из других капитанов никто не брался, время
было позднее, и все очень заняты. Тогда Люлин вызывает из деревни телегра
ммой свою сестру, ведет ее на корабль, знакомит с многочисленной младшей
командой и объявляет команде: «Федосья Ивановна, моя сестрица, поведет к
орабли в море заместо меня. Повинуйтесь ей честно и грозно…» Ц сказал да
и удрал с корабля.
Ц Всю ночь я не спал, Ц рассказывает Люлин. Ц Сижу в «Золотом якоре» да
гляжу, как снег в грязь валит. Горюю, что застрял с судами в Архангельске, к
ак мышь в подполье. Тужу, что забоится сестренка: время штормовое. Утром вы
лез из гостиницы Ц и крадусь к гавани. Думаю, стоят мои корабли у пристани
, как приколочены. И вижу Ц пусто! Ушли корабли! Увела! Через двои сутки тел
еграмма: «Поставила суда в Порт-Кереть на зимовку. Ожидаю дальнейших рас
поряжений. Федосья».
Архангельское мореходство и судостроение похваляет и северная былина:


А и все на пиру пьяны-веселы,

А и все на пиру стали хвастати.
Толстобрюхие бояре родом-племенем,
Кособрюхие дьяки большой грамотой,
Корабельщики хвалились дальним плаваньем,
Промысловщики-поморы добрым мастерством
Что во матушке, во тихой во Двинской губе,
Во богатой, во широкой Низовской земле
Низовщане-ти, устьяне промысловые,
Мастерят-снастят суда Ц лодьи торговые,
Нагружают их товарами меновными
(А которые товары в Датской надобны)
Отпускают же лодьи-те за сине море,
Во широкое студеное раздольице.

Вспомнил я былину Ц и как живой встает перед глазами старый мореходец П
афнутий Анкудинов.
«Всякий спляшет, да не как скоморох». Всякий поморец умел слово сказать, д
а не так красно, как Пафнутий Осипович.
Весной, бывало, побежим с дедом Пафнутием в море. Во все стороны развеличи
лось Белое море, пресветлый наш Гандвиг.
Засвистит в парусах уносная поветерь, зашумит, рассыпаясь, крутой взводе
нь, придет время наряду и час красоте. Запоет наш штурман былину:

ВысокоЦ высоко небо синее,

ШирокоЦ широко океан-море,
А мхиЦ болота Ц и конца не знай
От нашей Двины, от архангельской…

Кончит былину богатырскую Ц запоет скоморошину. Шутит про себя:
Ц У меня уж не запирается рот. Сколько сплю, столько молчу. Смолоду сказк
ами да песнями душу питаю.
Поморы слушают Ц как мед пьют. Старик иное и зацеремонится:
Ц Стар стал, наговорился сказок. А смолоду на полатях запою Ц под окнами
хоровод заходит. Артели в море пойдут, мужики из-за меня плахами лупятся.
За песни да за басни мне с восемнадцати годов имя было с отчеством. На пром
ысле никакой работы не давали. Кушанье с поварни, дрова с топора Ц знай по
й да говори… Вечером народ соберется, я сказываю. Мужиков людно сидит, тор
опиться некуда, кабаков нет. Вечера не хватит Ц ночи прихватим… Дале оди
н по одному засыпать начнут. Я спрошу: «Спите, крещеные?» Ц «Не спим, живем!
Дале говори…»
Рассказы свои Пафнутий Осипович начинал прибауткой: «С ворона не спою, а
с чижа споется». И закончит: «Некому петь, что не курам, некому говорить, чт
о не нам».
Я охоч был слушать Пафнутия Осиповича и складное, красовитое его слово н
ескладно потом пересказывал.

Детство в Архангельске

Мама была родом из Соломбалы. У деда Ивана Михайловича шили паруса на кор
абельной верфи. В мастерскую захаживали моряки. Здесь увидал молоденьку
ю Анну Ивановну бравый мурманский штурман, будущий мой отец. Поговорить,
даже познакомиться было некак. Молоденькая Ивановна не любила ни в гости
, ни на гулянья. В будни посиживала за работой, в праздники Ц с толстой пом
орской книгой у того же окна.
Насколько Аннушка была домоседлива и скромна, настолько замужняя ее сес
тра Ц модница и любительница ходить по гостям. Возвратясь однажды с веч
ера, рассказывает:
Ц Лансье сегодня танцевала с некоторым мурманским штурманом. Борода ру
сая, круговая, волосы на прямой пробор. Щеголь…
Ц Машка, ты это к чему?
Ц К тому, что он каждое слово Анной Ивановной закроет…
Ц Я вот скажу отцу, посадит он тебя парусину дратвой штопать… В другой ра
з не придешь ко мне с такими разговорами.
Вскорости деда навестил знакомый капитан, зашел проститься к дочери хоз
яина и подает ей конверт.
Ц Дозвольте по секрету, Анна Ивановна: изображенное в конверте лицо, при
ятель мой, мурманский штурман, уходит на днях в опасное плавание и…
Молоденькая Ивановна вспыхнула и бросила конверт на пол.
Ц Никакими секретами, никакими конвертами не интересуюсь…
Капитан сконфузился и убежал. Разгневанная Ивановна швырнула было паке
т ему вслед, потом вынула фотографию, поставила перед собою на стол и до ве
чера смотрела и шила, смотрела и думала.
Прошло лето, кончилась навигация. По случаю праздничного дня дедушка с д
очкой сидели за чтением. В палисаднике под окном скрипнула калитка, кто-т
о вошел.
Молоденькая Ивановна взглянула, да и замерла. И вошедший Ц тот самый мур
манский штурман Ц приподнял фуражку и очей с девицы не сводит…
Но и дед не слепой, приоткрыл раму:
Ц Что ходите тут?
Ц Малину беру…
А уж о Покрове… Снег идет. Старик к дочери:
Ц Аннушка, что плачешь?
Ц Ох, зачем я посмотрела!…
Ц Аннушка, люди-то говорят Ц ты надобна ему…

Вот дед с мурманским штурманом домами познакомились. Штурман стал с визи
тами ходить. Однажды застал Анну Ивановну одну. Поглядели «лица» миньятю
ры «Винограда российского», писанного некогда в Выгореции… Помолчали, г
ость вздохнул:
Ц Вы все с книгой, Анна Ивановна… Вероятно, замуж не собираетесь?…
Ц Ни за царя, ни за князя не пойду!
Гость упавшим голосом:
Ц Аннушка, а за меня пошла бы?
Она шепотом:
Ц За тебя нельзя отказаться…

В Архангельском городе было у отца домишко подле Немецкой слободы, близк
о реки.
Комнатки в доме были маленькие, низенькие, будто каютки: окошечки короте
нькие, полы желтенькие, столы, двери расписаны травами. По наблюдникам си
няя норвежская посуда. По стенам на полочках корабельные модели оснащен
ы. С потолков птички растопорщились деревянные Ц отцово же мастерство.

Первые годы замужества мама от отца не отставала, с ним в море ходила, пото
м хозяйство стало дома задерживать и дети.
У нас в Архангельске до году ребят на карточку не снимали, даже срисовыва
ть не давали, и пуще всего зеркало младенцу не показывали. Потому, верно, я
себя до году и не помню. А годовалого меня увековечили. Такое чудышко толс
тоголовое в альбоме сидит, вроде гири на прилавке.
Я у матери на коленях любил засыпать. Она поет:

Баю, бай да люли!
СпиЦ ка, усни
Да большой вырастай,
На оленя гонец,
На тетеру стрелец.

Бай, бай да люли!
Ты на елке тетерку имай,
На озерке гагарку стреляй,
Еще на море уточку,
На песочке лебедушку

Мама на народе не пела песен, а дома или куда в лодке одна поедет Ц все пое
т.
Годов-то трех сыплю, бывало, по двору. Запнусь и ляпнусь в песок. Встану, осм
отрюсь… Если кто видит, рев подыму на всю улицу: пусть знают, что человек с
традает. А если нет никого, молча домой уберусь.
Отец у меня всю навигацию в море ходил. Радуемся, когда дома. Сестренка к о
тцу спрячется под пиджак, кричит:
Ц Вот, мамушка, у тебя и нету деушки, я ведь папина!
Ц Ну дак что, я тебе и платьев шить не буду.
Ц Я сама нашью, модных.
Сестрица шить любила. Ей дадут готовую рубашонку и нитку без узла. Она это
й ниткой весь день шьет. Иногда ворот у рубашки наглухо зашьет.
Отец нам про море пел и говорил. Возьмет меня на руку, сестру на другую, ход
ит по горнице, поет:

Корабли у нас будут сосновы,

Нашосточки, лавочки еловы,
Веселышки яровые,
Гребцы Ц молодцы удалые.

Он поживет с нами немножко и в море сторопится. Если на пароходе уходит, по
ведет меня в машинное отделение.
Я раз спросил:
Ц Папа, машина-то, она самородна?
Машины любил смотреть, только гулкого, громоносного свиста отправляюще
гося в океан парохода я, маленький, боялся, ревел. До свистка выгрузят меня
подальше на берег. Я оттуда колпачком машу.
Осенью, когда в море наступят дни гнева и мрака и об отце вестей долго нет,
не знала мама покоя ни днем, ни ночью. Выбежит наутро, смотрит к северу, на о
твет только чайки вопят к непогоде.
Вечером заповорачиваются на крыше флюгера, заплачет в трубе норд-вест. М
ама охватит нас руками:
Ц Ох, деточки! Что на море-то делается… Папа у нас там!
Я утешаю:
Ц Мамушка, я как вырасту, дальше Соломбалы не пойду в море.
А Соломбала Ц часть того же Архангельска, только на островах.
Не одна наша мама печалилась. При конце навигации сидят где-нибудь, хоть н
а именинах, жены и матери моряков. Чуть начнут рамы подрагивать от морско
го ветра, сразу эти гостьи поблекнут, перестанут ложечки побрякивать, ст
ынут чашки.
Хозяйка ободряет:
Ц Полноте! Сама сейчас бегала флюгера смотреть. Поветерь дует вашим-то.
Скорополучно домой ждите. Зимой отец на берегу, у матери сердце на месте.


В листопад придут в город кемские поморы, покроют реку кораблями.
Утром, не поспеет кошка умыться, к нам гости наехали.
Однажды ждали в гости почтенного капитана, у которого было прозвище Мошк
арь. У нас все прозвища придумывают, в глаза никогда не назовут, а по-за гла
з дразнят. Мама с отцом шутя и помянули: «Вот ужо Мошкарь приедет…» Гость п
риехал и мне игрушку подарил. Я с подарком у него в коленях бегаю, говорю:
Ц Я тебя люблю. Тебя можно всяко назвать. Можно дядей, можно дядюшкой. Мож
но Мошкарем, можно Мошкариком…
Ребячьим делом я не раз впросак попадался из-за этих несчастных прозвищ.

Годов пяти от роду видел я чью-то свадьбу. Меня угостили конфетами, и все э
то мне понравилось.
На нашей улице был дом богача Варгасова, которого за глаза прозывали Вар
гас. Я думал, это его имя. Вот на другой день после моей гостьбы вижу, что он
едет мимо на лошади. Я кричу из окна:
Ц Варгас, постой-ко, постой!
Он лошадь остановил, ждет, недоумевает… Я выбежал за ворота.
Ц Варгас, вы, пожалуйста, вашу Елену Варгасовну никому замуж не отдавайт
е. Я маму спрошусь, сам Еленку-то приду сватать…
А Елене Варгасовой год ли, полтора ли от роду еще…
Помоложе Варгасовны была у нас с сестрой симпатия, Ульяна Баженина. Ряд л
ет жили мы в деревне Уйме, где зимовали мурманские пароходы. Понравилось
нам с сестрой нянчить соседскую дочку, шестимесячную Ульянку. Ульянкина
зыбка висела на хорошей пружине. Мы дернем вниз да отпустим, дернем вниз д
а отпустим. Ульянка рявкнет да вверх летит, рявкнет да вверх летит. Из люль
ки девка не выпадет, только вся девка вверх тормашками, где нога, где окутк
а, где пеленка… Няньки-то были, вишь, немножко постарше Ульянки.
Весной по деревне проходили странники. А взрослых часто нет дома. Собере
тся нас, малышей, в большой Ульяниной избе много, посидим и испугаемся, что
странники придут нас есть Вот и выставим к двери лопаты да ухваты Ц стра
нников убивать. А чуть привидится что черное, летим кто под лавку, кто в по
дпечек, кто в пустой ушат Сестренка дольше всех суетится:
Ц Я маленькая, меня скоро съедят буки-то.
По Уйме-реке лес. Там орды боялись. Слыхали, что охотники орду находят, а ка
кая она, не видали.
Ягоды поспеют Ц отправимся в лес по морошку. Людно малых идет. Вдали увид
им пень сажени полторы, как мужик в тулупе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48