На скамейке рядом со мной сидел Степонавичюс, заместитель директора по техническим вопросам, он страдал диабетом (тучный, с нездоровой краснотой на лице), рабочие его любили за простоту и профессиональные знания. Было ему лет пятьдесят. С шестнадцати начал работать на заводе металлистом, освоил специальности токаря, фрезеровщика, слесаря и навыков этих не забыл по сей день. Рабочие это знали и не раз вспоминали, как Степонавичюс однажды на личном примере показал слесарю самой высокой категории, как надо работать. Было ли такое на самом деле — никто не ломал себе головы, сказка пришлась всем по душе.
Мудрый человек наш Папаша, невольно подумал я, и меня он явно поддерживает, раз такого помощника прислал, которого рабочие не опасаются.
Степонавичюс молча слушал выступление парторга цеха Монтримаса, тот говорил о соцсоревновании — показатели на сегодняшний день оставляли желать лучшего, в прошлом квартале дела обстояли куда веселее,— на этих словах Монтримаса он бегло окинул меня усталым, однако многозначительным взглядом и опять подпер щеку рукой.
Монтримас докладывал коротко и сухо. Никаких усилий, никакого стремления разобраться, почему понизились показатели в этом квартале, с горечью подумал я. Неужели это важно только для меня? Оглядел сидевших поодаль мужчин, застывшие, апатичные лица, казалось, от выступления парторга им ни жарко ни холодно. Когда Монтримас закончил свою речь, глаза всех собравшихся устремились на нас со Степонавичюсом. Все молчали.
— Время не резиновое, мужики,— негромко подбодрил я.— Ведь есть о чем поговорить.
С длинного рабочего стола нехотя, с ленцой сполз мастер токарей Виктюк, передернул заплывшими жирком плечами.
— За что мне выговор? Хочу, чтобы при всех сказали...
— В приказе сформулировано четко: за плохое дежурство. Дежурный мне нужен для того, чтобы от него, а не от базарных кумушек узнавал все новости,— спокойно пояснил я.— А ты даже не потрудился сделать запись в журнале.
— Великое тут дело — человек палец порезал. Да еще в конце рабочего дня. Всего полчаса и оставалось до окончания смены, когда мастер отпустил Казиса домой. С утра ведь он явился как положено и работал нормально... Записывать всякое дерьмо я не привык.
— А ты только и ждешь, чтобы человек шею свернул? — вклинился в разговор прокуренный бас Степонавичюса.— Чтобы собирать потом по пятьдесят копеек на еловый венок?
Виктюк хотел было еще что-то сказать, но несколько рук потянулось к полам его пиджака, послышался чей-то шепот: «Садись! Приземляйся давай. Получил по сусалам, теперь облизывайся».
Приятно, что этот паренек такой самолюбивый, подумалось мне, хотя я вроде должен рассердиться, что меня не поняли. Я встал и обратился к Монтримасу:
— Позвольте и мне сказать пару слов, чтобы не забыл потом.— И развернулся лицом к сидящим.— Недоволен я нашим обеденным перерывом, мужики. Большинство слишком рано заканчивают работу, на
пять, а то и десять минут раньше, чем положено. Уходите обедать, свет не выключаете. Я уже говорил об этом с мастерами участков на производственном совещании. Но все осталось по-прежнему. Говорить больше не буду, а тыкну носом, задам головомойку. И в первую очередь мастерам и дежурным. Вот, пожалуй, и все.
Уселся на место и посмотрел на часы.
— Высказывайтесь, мужики, не набивайте себе цену,— уже спокойным тоном подзадорил своих, словно перед этим и не сердился вовсе, а так, демонстрировал педагогический прием.
— А чего тут набивать себе цену,— поднялся со скамьи слесарь Базис, вечный молчальник, человек спокойного нрава, кропотливый, с завидным терпением. Он огляделся вокруг и произнес, будто оправдываясь: — Обещал, что скажу... и скажу, не обижайтесь. Вот какое дело. Матерые волки, фамилий называть не стану, не доносчик, гоняют молодняк через забор за шнапсом. Привычка укоренилась, а давно пора с этим кончать!
Разволновавшись, он плюхнулся на скамейку и сразу посуровел, ссутулился.
— Так что, мужики, выходит, приносите в цех выпивку,— с грустью заметил я,— а начальника не зовете. Может, и я бы не отказался грамм сто пропустить...
— Бредишь ты, Базис, вот что,— проронил кто-то из угла.
Его, словно по команде, тут же поддержали другие, из того же угла:
— Сам не пьет, так на других сваливает...
— Куда лезешь, дурень! Если начальник говорит, так он хотя бы деньги за это получает...
Стало быть, когда выступаю я, их начальник, почти все мое красноречие впустую, подумалось вдруг. Другое дело, когда правду-матку режет свой же товарищ. Не ожидал этого от Базиса, полагал, кроме рубля, его ничто не интересует.
— Пусть фамилии назовет, хотим слышать фамилии! — раздались возгласы со всех сторон. Рабочие не унимались, требовали свое: — Зачем всех марать! Фамилии давай!
— Могу и назвать! — покраснев, вскочил Базис.—
Раз хотите сделать из меня лжеца! Могу поименно перечислить и тех, кто носит, и тех, кто посылает!,.
— Не надо,—я тоже поднялся.—Успокойся, Базис, сядь. Здесь собрались люди взрослые, с головой. Хватит того, что уже сказано. А кому слов недостаточно, тот пускай остается за заводской стеной. На все времена. По крайней мере, до того момента, пока работаю здесь я. Всем ясно? Поехали дальше.
— Вот по поводу отпусков...— я узнал стеснительное бормотание мастера Валюлиса с участка приборостроения.— Желающих человек десять, говорят, лето на исходе, а мы как в заключении. Конечно, кое у кого причины уважительные... Но ведь если отпущу одного- двух — подложу свинью всему участку, многие обидятся. Просто ума не приложу, что и делать.
— Плохо, что не знаете, как поступить,— опять вмешался Степонавичюс.— Форд вон как говорил: лучше посредственное решение вовремя, чем блистательное — после времени.
— Лично я советовать тебе ничего не буду, Гиедрюс,— сказал я с места.— План твой участок в прошлом месяце не выполнил, и до конца текущего месяца, пока не прояснится с результатами, не стану визировать ни единого заявления об отпуске. Кстати, вот тебе взаимоотношения между руководителем и коллективом во всей красе, Гиедрюс. Если бы просился один какой-то человек, даже без видимой серьезной причины,— можно было бы удовлетворить его просьбу. Когда же просятся многие, хотя и в связи с важными обстоятельствами, не отпустим ни одного. Кто будет работать?
— Слыхали, мужики? Начальник цеха решил не пускать никого,— Валюлис с облегчением вытолкнул из себя воздух — отдышался и сел.
— Лучше бы объявил, что это твое собственное решение,— то ли для себя, то ли для него заметил я вполголоса.
Однако услышали все, по рядам прокатился смешок; когда он утих, я увидел, что поднимается старший мастер инструментального участка Изя Штенгель.
— Хотел узнать, начальник,— он говорил, стоя вполоборота, так что его ястребиный нос уходил куда- то в сторону, крупные волосатые руки покоились на животе,— как это вышло, что, не получив вовремя
премии за третий месяц, мои люди лишились квартальной надбавки?
— Все логично,— с нажимом произнес я.— Ведь квартальная премия распределяется пропорционально месячному заработку, а лишают премии, исходя из всей суммы. Разъясни это своим людям и скажи, что не стоит два месяца работать хорошо, а третий — как придется...— Я открыл свой блокнот, «Всякая всячина» всегда у меня под рукой.— Но это еще не все, Изя. Я получил приказ освободить от деталей все проходы в цехе, там, где намечены линии. Инженер по технике безопасности сообщил мне, что имеет право вывезти на склад все, что обнаружит.
— Некуда складывать продукцию! Станки у нас размещены просто по-идиотски! — с достоинством попытался выйти из положения Штенгель.— Пойдите и убедитесь сами.
— Разместите их более рационально, я не против. Но если вдруг детали окажутся на складе, будет много слез и скрежета зубовного, как сказано в Святом писании,— закончил я, внимательно наблюдая за выражением лица Штенгеля.
— Это чистой воды формализм, начальник! — неожиданно взорвался Штенгель.— Для деталей нужны стеллажи, а где я их возьму, если на моем участке никаких полок отродясь не было?! Нет, с таким подходом далеко не уедешь, требовать все горазды...
— Штенгель,— прервал я его тираду,— скажи, по- ложа руку на сердце, что ты сделал для того, чтобы на участке был порядок? Вроде я от тебя не слыхал: «Начальник, мне смертельно нужны стеллажи».
— Э, тут говори не говори... Теперь вот могу при всех заявить: начальник, мне очень нужны стеллажи для хранения деталей.
— Прекрасно,— весело парировал я, заметив насмешливые улыбки на лицах рабочих.— Отвечаю принародно: замысел одобряю и жду от вас личной инициативы.
Опять прошелестел сдержанный смех. Степонавичюс толкнул меня легонько коленом:
—Переходи к главному. Хватит ловить блох.
—- Пусть люди учатся выражать свои мысли и защищать их,—- прошептал я ему на ухо.— Для меня это важно.
— Потом станут и тебя еще поучать,— хмыкнул Степонавичюс.
— Вот я и хочу приучить их смотреть на работу своего начальника критически. Это самое пригодное, самое полезное средство от начальственного чванства... Ну, кто еще хочет сказать? — громко спросил я.
— В термическом пол никуда не годится! — выкрикнул мастер этого участка, Мачис.— Вы и сами это заметили, начальник!
— А ты заявку оставлял, чтобы привели пол в порядок? — осведомился я.
— Нет. Разве я обязан это сделать? — Мачис протиснулся в первые ряды и с простодушным изумлением взирал теперь на меня.
— А кто же? Я указал тебе на запущенный пол как на пример твоей бесхозяйственности, а ты тут же обрадовался и решил, что отныне займусь этим делом сам. Напрасно, этому не бывать.
Мачис коротко хохотнул, покачал головой:
— Ив самом деле так подумал. Несерьезно все получилось...
Я бросил взгляд на Степонавичюса и поднялся со скамьи. Пришел мой черед.
— Спасибо, мужики. Все мы делаем ошибки, и надо их исправлять, пока есть время. Ваш начальник тоже не из числа праведников, по крайней мере так о себе не думаю. Помните историю с Восилюсом? Совместно прилагали все усилия, чтобы человек ушел не только из цеха, но с завода, так как свято верили, этого неисправимого пьяницу ничем не проймешь. А он благодаря своему характеру удержался, всем нам утер нос. Человек доказал, что еще чего-то стоит, а нам, по правде говоря, просто стало не по себе. Может, оттого, что были убеждены в собственной непогрешимости. Ошибаются все, и нам надо вместе поразмыслить, как работать дальше, потому что дела идут неважно, на следующий год можем сесть в калошу.
—- Почему это в калошу? — переспросил Штен- гель.— Если все будут нормально трудиться...
— Этого уже недостаточно,— возразил я.— Работая нормально, мы все равно не в состоянии удовлетворить нужды завода, поскольку план будет увеличиваться.
Сразу посыпались реплики:
— Этого и следовало ожидать...
— Заработок, конечно, останется прежним...
— Лично я разрываться не собираюсь...
—- Тоже придумали...
— Надо намыливаться отсюда...
Я немного выждал, пока улягутся страсти, при- гаснут вспышки первых эмоций, потом вскинул вверх руку, прося тишины, хотелось договорить до конца.
— Не спешите возмущаться, мужики,— обратился я ко всем как можно проникновенней.— Ничто не стоит на месте, в том числе и наш завод. Хотим мы этого или не хотим — придется приноравливаться к современным производственным темпам. Деваться некуда. Надо изыскивать резервы и их использовать.
— Интересно, где их взять,— раздался насмешливый голос.
— Не стану разглагольствовать, мужики, скажу сразу: по моим подсчетам, единственный способ выбраться сухими из воды — перейти на бригадный подряд. Бригадира выбираете сами, получаете конкретное задание, выполнив его, распределяете заработанные деньги в соответствии с вложенным трудом каждого. Таким образом, заработок увеличится по меньшей мере на десять процентов. Одним словом, больше сделаете, больше получите.
Высказался и сел. Поднялся шум. Слышались возгласы, и одобрительные, и протестующие: «Чепуха!», «Обойдемся без ромашечки!» Мужчины вскакивали со скамеек и опять садились, возбужденно размахивая руками, пару раз удалось уловить приглушенное ругательство, но я даже головы не повернул в ту сторону, а незаметно для себя принялся рисовать в блокноте большую ромашку.
Вот он, долгожданный момент, Каткус. Степонавичюс преспокойно наблюдал — одолею я своих пролетариев или нет. Интересно, он действительно просто наблюдает или удивляется моей пассивности? Впрочем, пусть поступает как ему заблагорассудится, люди уже клюнули, поняв, что можно будет больше заработать. Теперь отступать некуда, так распалил я их воображение.
Только сейчас стало ясно до конца, что мои прикидки и мечтания в одиночестве — это одно, а обнародование этих идей — уже совсем другое, поскольку
люди воспринимают любую идею с известной долей практицизма, без всякого показного энтузиазма. Так и должно быть. Романтика, энтузиазм, упреки идеологического характера плюс возможные выговоры — таков твой удел, Юстас Каткус, посему шагай до конца, беспокойная твоя голова, только почаще вспоминай самое начало, чего добивался и чего хотел...
Я вопросительно взглянул на Степонавичюса. Тот поднялся во весь рост и прогудел:
— Кончайте базар, кончайте. Это открытое партийное собрание, а не стадион. У начальника цеха вполне конкретное предложение, и надо решать — подходит оно вам или нет.
— Начальник предлагает кота в мешке,— откликнулся кто-то.— На заводе у нас еще никто так не работал.
—- Я предоставляю вам возможность больше заработать и одновременно выполнить план,— произнес я как можно равнодушнее.-— Вот что такое бригадный подряд.
Вновь повисла тягостная тишина. Неожиданно ее нарушил голос фрезеровщика Кайтулиса, зычный, с гнусавинкой:
— Прошу слова, товарищи. И чуть-чуть внимания.
Я согласно кивнул и весь напрягся, поскольку хорошо знал, этот человек, изображая активного общественника, постоянно сует палки в колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26