—- Ха, кто над ним издевается. Дрын получился. Позвенит в ушах и пройдет. Понимать надо своего напарника без лишних слов, по чутью.
— Уже понял.— Афоня сжал голову руками.
— Добрался до права командовать, как Мартын до мыла, и не знаешь, кому боль причинить,— заметил Володя, поглядывая на Ярцева. Огородников тоже покосился на старосту, ожидая упреков. Но тот промолчал. Вообще последнее время Василий Ярцев замкнулся, ни с кем не разговаривает, никому не смотрит в глаза и, кажется, доволен тем, что Огородников подменяет его на субботнике.
— Я ему не боль, а понятие о совместимости внушаю. Без этого теперь нельзя.
— Без чего, без боли или без твоего участия в разработке теории о производственной совместимости? — спросил Огородникова Афоня.
— Вот ты какой... Недомерок, а вопросы по-ученому задаешь.
Тут вмешался Рустам Абсолямов:
- За то, что обозвал недомерком, извинись, или по-
ползешь отсюда на четвереньках с «производственной травмой»,..
— Пожалуйста... Могу оставить вас, если староста разрешит,— отступая перед Рустамом, залепетал Огородников.
— Можешь считать — разрешил. Мотай без оглядки. Рустам напирал на Мартына грудью. Тот трусливо
пятился. Афоня преградил ему путь отступления связкой из тонкой проволоки, приготовленной для обмотки теплоизоляционных труб. Одна нога Мартына попала в петлю, затем вторая. Огородников закрутился, затрепыхался, как воробей, оказавшийся в ребячьих силках. Он не мог понять, что с ним происходит.
— Помогите! — закричал не своим голосом.
— Не убегай вперед пятками. Сейчас распутаем,— успокоил его Афоня как ни в чем не бывало.
— Ух напугал, думал, без ног остаюсь,— вызволив- шись из петель, признался Мартын и убежал...
Стыковка труб не требовала особых навыков и знания слесарного дела до тех пор, пока не подошли к установке воздушных фильтров перед вентиляторами у прессовых агрегатов. Разбиравшийся в электротехнике Витя Кубанец окончательно запутался в схемах подключения холодильных и обогревающих камер, так как пояснения к ним напечатаны на «трофейном» языке,— так он называл все вещи иностранного происхождения. Более или менее правильно переводил отдельные фразы новичок в очках, бетонщик Афоня Яманов. Но как прикрутить указанный в схеме переключатель коллектора, когда в наличии не оказалось двух соединительных штуцеров? Иностранные фирмы некомплекты не посылают. Куда же они делись?
— Надо вернуть Мартына,— сказал Афоня,— он совал себе в карманы какие-то железки.
Через несколько минут Абсолямов вернул Огородникова:
— Выворачивай карманы! Огородников зло рыкнул на Афоню:
— Углядел, очкарик... но я говорил, что не обойдетесь без меня...
На панель высыпались болтики, шайбы и два бронзовых наконечника, похожих на соски полевого умывальника. Это и есть соединительные штуцеры.
— Ну, сколько тебе за это дать?!—возмутился Кубанец.— Прохиндей!
Огородников, отступая, бесстыже, хлопал глазами:
— Пожалуйста... Только сначала оцените, на какой участок я вас вывел. Нам просто повезло, ребята. Чистая и тонкая работа досталась. А вон рядом три бригады в уборных порядок наводят. Еще четыре бригады из третьего подъезда вкалывают на расчистке водостоков. На чертей похожи. Там два моих знакомых конструктора с Горь-ковского автозавода, специалисты экстра-класса, по пояс в грязи.
— Кто так бесплатно врет? — прервал Огородникова незнакомый голос за спиной.
— Сегодня все бесплатно рубают.
— Рубают за столом, а на субботнике трудятся,— сказал секретарь парткома.
Рядом с ним стояли комендант общежития и Булан Буланыч. Все трое были чем-то похожи друг па друга, и костюмы на них одинаковые — в извести, мазуте, брызгах каких-то растворов. Они, видать, в самом деле спускались в колодцы водостоков и раскупоривали там пробки из строительных отходов. В руках Булана Буланыча желтел клубок ржавой проволоки и монтировочный ключ от грузовика.
— Он у нас универсал, и за столом трудится безвозмездно,— ответил секретарю парткома Володя Волнорезов, чтобы как-то скрыть неловкость за свою бригаду: шестеро топчутся перед какой-то схемой, а кругом работа кипит.
— Когда детей Кормят с ложки, это трудный период для них,— заметил секретарь парткома. Он, вероятно, уже кое-что. знал об Огородникове от коменданта.— Только не перекармливайте, отрыжка появится.
Подошел генеральный директор завода. Тоже в рабочем костюме.
— В чем задержка? — спросил он.
— Сейчас будем устранять,— ответил Булан Буланыч.
— Спешите не торопясь. После обеда попробуем пустить эти агрегаты на полную мощность. Пусть участники субботника посмотрят на работу прессов и подышат прохладным воздухом...
Витя Кубанец, Володя Волкорезов, Рустам Абсолямов, Василий Ярцев и Афоня Яманов, стараясь наверстать упущенное, отказались от перерыва на обед. Огородников принес треугольные пакеты с молоком и булки с «вкладышами» буженины. Закусили на ходу и снова за дело.
Задержался здесь и Булан Буланыч. Гибкий, ловкий, он сноровисто усаживал радиаторы в свои гнезда. Подоспело подкрепление — бригада сантехников из резерва главного инженера.
Наконец включили один калорифер, другой, третий... Повеяло прохладой, воздух посвежел, дышать стало так легко, будто не было усталости. Но еще не ладился отсос воздуха через подвальные вентиляторы. Металлическая пыль и кузнечный смрад тяжелее воздуха, не должны попадать в легкие, они будут уходить в нижние люки.
— Ребята, внимание! — заговорщически произнес прибежавший Огородников.— Сюда идет начальство, которое всем «дает дрозда». Особенно один — высокий, в гимнастерке, вроде военный - Шатунов, того и гляди, ижицу пропишет. Заместитель секретаря парткома, но надо знать: «Не так страшен сам, как его зам».
И Мартын не ошибся. Еще не успев остановиться, Шатунов постучал ногтем по часам на руке.
— Какой срок установил вам генеральный директор?
— Срока не устанавливал, но мы знаем, после полудня будет Пуск прессовых агрегатов,— ответил Булан Буланыч.
— Знаете и прохлаждаетесь перед калориферами... Вот посмотрите, Олег Викторович.— Шатунов повернулся к своему спутнику.— Они тут как на прогулочной лодке, под ветерком, а дело стоит...
Олег Викторович Жемчугов не спеша окинул взглядом людей и, расстегнув воротник нейлоновой рубашки, ответил:
-— Когда техника стоит, люди думают.
— Где думают, там и дремлют.
— Таких не вижу.— Жемчугов попытался охладить пыл чем-то разгневанного Шатунова, но тот не унимался.
— А это что такое? Смотри, какой увалень лежит... Шатунов подошел к Ярцеву, который, лежа на животе перед открытым люком, подтягивал болты соединения, пропускающего воздух.
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Шатунов, не нагибаясь, тронул Ярцева ногой:
— Проснись...
Тот не пошевелился, видимо, решил, что с ним кто-то шутит.
— Проснись и встань,— повторил Шатунов,— хочу посмотреть на тебя.
Ярцев понял, что с ним не шутят, поднялся. В одной руке отвертка, в другой раздвижной гаечный ключ. Спросил спокойно, ровным голосом:
— Какой сегодня день, суббота или понедельник?
— Наконец-то проснулся... А я ведь где-то встречал тебя. Не помнишь? — спросил Шатунов, не зная, как справиться с собой: не привык он извиняться перед людьми ниже его по положению.
Жемчугов хмуро взглянул ему в глаза: дескать, промах получился, остыть пора. Но тот постарался не заметить этого.
— Помню,— ответил Ярцев.— Встречались один раз на заседании парткома в день приема меня в партию. Ярцев.
— Ярцев... И ты, Ярцев, недавно принятый в партию, показываешь такой пример?
— Какой?
— Все видели... Придется встретиться с тобой еще раз в парткоме. Постараемся исправить свою ошибку: аварийщик, и тут кавардак наводишь...
— Кавардак,— Ярцев нахмурился, сделал шаг к Ша-тунову,— вот вам мой ключ, отвертка. Лезьте исправлять этот «кавардак»...
Трудно сказать, чем бы это закончилось, если бы сию же секунду не встали между ними сразу трое — Рустам Абсолямов, Володя Волнорезов и Витя Кубанец, а смекалистый Афоня Яманов вырвал из рук Ярцева ключ, отвертку и нырнул в люк.
Шатунов, отступая, нацелил прищуренный взгляд на Ярцева:
— Вот как, целую шайку сколотил...— и, круто развернувшись, размашисто зашагал к выходу.
Удивленно пожав плечами, за ним последовал и Олег Викторович Жемчугов. Кинувшийся было сопровождать их Огородников моментально вернулся.
— Ребята, я тут ни при чем: к прохладе их позвал, а получился кипяток... Молочка принести? — И, не дождавшись ответа, убежал догонять начальников.
Недоуменно переглянувшись, сантехники продолжали свою работу. Ярцев, склонив голову, остановился перед люком. Стоял окаменело. Плечистый, в армейских брюках
и изрядно потрепанных солдатских ботинках, он чем-то напоминал со спины восклицательный знак, поставленный в. конце грустной фразы. И, вероятно, такая окаменелость могла продолжаться еще не пять, не десять минут, если бы тут не появились кузнецы,— экипажи кузнечно-прес-совых агрегатов,— три четверки в синих, хорошо отглаженных комбинезонах с широкими карманами на «молниях». Молодые, по-праздничному настроенные ребята. По всему видно, что это уже слаженные экипажи. Вместе с ними пришел шеф-монтажник, всегда веселый итальянец синьор Беллини. Здороваясь с каждым за руку, он подошел к Ярцеву, заглянул в лицо и, вскинув брови, улыбнулся:
— Зачем так грустно смотрим? Большая субботка — праздник.
— Праздник,— ответил Ярцев и тоже улыбнулся. — Брависсимо. Мы тоже субботка.— Беллини постучал себя в грудь, затем, хлопнув Ярцева по плечу, повернулся к экипажам кузнецов: — Сегодня тавай-тавай не будем. Тавай-тавай плохо. Сегодня работа, ритмо, музыке.
Его игриво-ироническое осуждение нашего «давай-давай» означало, что сегодня он пришел на субботник тоже добровольно и настроен хорошо. Это как-то сразу передалось всем присутствующим. В самом деле, разве можно за счет одного недоразумения свести на нет всю суть такого трудового дня, названного субботником. Подготовка агрегатов к пуску закончилась. . Начался разогрев поковочного материала — полосового железа, из какого обычно куют тесаки, подплужники, полозья, пещ-ии, ухваты. Здесь этому железу суждено превратиться в ажурные диски роликов, по которым будут скользить бесконечные цепи конвейера. Над козырьком прессов вспыхнули зеленые лампочки. Кузнецы заняли свои места. Каждый положил руки на стол, будто готовясь к собеседованию, отдыхая. И только после этого сработали механизмы. Все получилось как-то неожиданно быстро и красиво. Без оглушительного грохота, без искрометных вспышек заработал кузнечный цех. Каждый агрегат будто играл сам с собой в ладошки. Хлоп-хлоп — и готовая деталь катится к тележке транспортера. Снова кузнецы кладут ладони на свои столики — и снова хлоп-хлоп! Под ладонями у них контактные линейки. Руки заняты — не нажмешь... И если
один нажал, или даже трое, а четвертый смахивает окалину — хлопка не жди.
Постепенно темп работы прессов стал возрастать, но не за счет быстроты взлета и падения подвижных частей -они работают на своем режиме, их ничем не подгонишь, как маятник часов,— а за счет слаженности экипажей. И действительно, послышалась какая-то музыка, ритмичная и мягкая, с напевным металлическим звоном. В такт с этой музыкой легко и непринужденно покачивались кузнецы — каждый экипаж в своем ритме.
Ярцев, еще не успев подавить раздражение, вызванное встречей с Шатуновым, окинул . взглядом своих друзей. Они стояли возле коменданта общежития, как завороженные, ничего не замечая, кроме слаженных действий экипажей и удивительных преобразований красной ленты полосового железа в бордовые бантики, затем в сизые сдвоенные диски. На лицах друзей читалось восхищение слаженностью экипажей кузнечных агрегатов: эх, нам бы достигнуть такого понимания между собой, но что-то мешает. Что же? Собрались в одной квартире разные по профессиям и по взглядам на жизнь парни. Да, разные. Но ведь и эти кузнецы, как видно, родились, росли и воспитывались не в одной избе...
Кажется, об этом же думает комендант Федор Федорович. Он, как под гипнозом, качает головой — вверх-вниз — вслед за взлетом и падением «молотов». По-другому он не мог назвать эти части кузнечно-преесовых агрегатов. Молоток, кувалда, зубило, лопата, топор. В былую пору именно этими инструментами его поколение утверждало коллективизм в труде, не думая о психологической несовместимости людей в труде. Копай себе лопатой сколько копается, руби железо зубилом сколько вырубится, хоть на общее дело, но гонишь норму в одиночку, а здесь...
Федор Федорович любит пофилософствовать и наверняка сейчас мысленно заглядывает в свое прошлое и перешагивает в завтрашний день. Экипажи, автоматика и труд — радость и гордость человека за свой разум... Восхищенный взгляд Федора Федоровича устремлен куда-то вдаль, складки над переносьем не распрямляются.
Перед ним прошел тоже чем-то озабоченный синьор Беллини: ждет заводское начальство вместе с представителями шеф-монтаяшой фирмы, но их все нет и нет. Возле Беллини топчется Мартын Огородников. Тянет Мартына
к иностранцам, прямо хлебом не корми. Не зря же еще до приезда на стройку нарядился под итальянца. И сейчас, называя Беллини тезкой, похлопывает его по плечу, как равный равного.
— Давай, тезка, давай, Мартино, еще наддай...
— Нет тавай, нет. Ритмо есть, ритме.
И, вероятно, такое поведение Огородникова тоже заботило сейчас Федора Федоровича.
Наступил вечер, но никто не покидал кузнечно-прес-совый цех. Рустам, Витя, Володя, Афоня, Василий наблюдали за работой экипажей кузнецов до остановки агрегатов.
— Говорят, ни физической усталости, ни морального утомления от такой работы нет,— заметил Володя Волко-резов после разговора с кузнецами, когда возвращались в общежитие.
— А почему не все Участники субботника пришли посмотреть на работу агрегатов? — спросил коменданта Витя Кубанец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27