..
Подошли четверо из девятой комнаты, затем двое из восьмой. Федор Федорович знал их в лицо. Разные по складу характера ребята, со своими плюсами и минусами,
почти все еще не могут отрешиться от мальчишеских выходок — и свистят у подъездов, и окна у них ночью вместо дверей,— но сейчас все задумчивы, будто именно в этот момент каждый повзрослел лет на десять.
— Слушаю вас...
И тут неожиданная весть потрясла его: Василий Ярцев исключен из партии. Случилось это вчера вечером на парткоме строительного управления.
За что? И почему строительного управления? Парень уже полгода числится в штате испытательного цеха завода. Партбилет он не успел получить в связи с отъездом на стажировку в Турин, но партвзносы ежемесячно переводил по почте. Может, это в вину поставили? Но ребята ничего не могли объяснить. Сбивчиво рассказывали, что пришел Василий после заседания парткома в общежитие, как приговоренный, сказал, что его исключили из партии, и, хлопнув дверью, выскочил из комнаты. Всю ночь его не было, утром на работу не вышел...
Выслушав их пояснения, Федор Федорович напомнил:
— Хлюпикам не место в партии.
Парни обступили его тесным кольцом, посыпались упреки:
— Зря вы так о нем, Федор Федорович...
— Несправедливость выводит честных людей из равновесия...
— Василий Ярцев не умеет защищаться, он скорее возьмет чужую вину на себя, лишь бы не подумали, что он боИтся ответственности...
Однако Федор Федорович не отступил перед такиыи доводами, внешне оставался непреклонным, даже упрекнул друзей Ярцева за ненужный переполох — глупость глупостью не исправляют,— а про себя порадовался: молодцы, не отвернулись от товарища в беде, значит, он тоже верный человек, и нет ошибки в том, что дал ему рекомендацию в партию. Ярцев парень рисковый, и это могло толкнуть его на отчаянный шаг. Не мыслит он своей жизни вне рядов партии. За него надо бороться в любом случае. Хорошо, друзья, вы ждали от меня разумной помощи. Она будет. Верю, если он еще не потерял себя, вы поможете ему справиться с растерянностью, а я помогу ему и вам разобраться в его деле так, как позволяет мне житейский опыт.
В глазах секретаря горкома появилась грустинка. Она утяжелила его взгляд после того, как Федор Федорович сказал:
— Парень мечется, и если мы не разберемся в его деле, надломится он, потеряет веру...
— Не дадим, разберемся,— ответил секретарь горкома, и на лице его появилась строгая сосредоточенность. Крутой карниз бровей опускался ниже, синева глаз, напоминая отсвет свежей поковки, потемнела. Видать, горячим был у него минувший день.
Ощутив пронизывающую колкость этого взгляда на себе, Федор Федорович встал: «Пора уходить, пусть секретарь горкома побудет наедине со своими думами; по всему видно, неприятно было ему выслушивать коменданта общежития о переживании какого-то не очень уравновешенного парня, когда мысли заняты сложностями другого масштаба: вон какую махину отгрохали, подходит срок рапортовать правительству о пуске з'авода на полную мощность, а стыковка отдельных агрегатов, купленных па валюту, кое-где еще не ладится».
— Спасибо за внимание,— сказал Федор Федорович, протягивая руку.
— Пожалуйста,— ответил секретарь горкома и тут же спохватился: — Куда?
— Рабочий день кончился, пора по домам...
— Та-ак, та-ак... Двинул под девятое ребро — и ходу... Не узнаю бывшего политработника. Или уже забылось, по какому графику строится его день?
— Нет, не забылось, но мне предписаны в такой час прогулки, дышать чистым воздухом велено,— схитрил Федор Федорович, видя, что секретарь горкома тянется к местному телефену. Сейчас будет связываться с каким-то крупным начальником, и стоит ли оставаться тут не-нуяшым свидетелем важных переговоров. Так и есть, говорит с генеральным директором автозавода, называет его по имени и отчеству, спрашивает сухо и требовательно:
— Что у вас случилось вчера вечером?
Тот, вероятно, ответил «ничего», и тогда последовал вопрос с упреком:
— Как ничего?.. А что было на заседании парткома?.. Прошу вместе с секретарем парткома .ко мне... Да, да, сейчас...
Федор Федорович попытался подсказать, что дело Василия Ярцева рассматривалось в парткоме управления строительства, а не в парткоме завода, однако пришлось промолчать, потому что сию же минуту состоялся такой же разговор с начальником управления строительства. И только теперь секретарь горкома взглянул на Федора Федоровича;
— Ну, раз предписана прогулка, не смею задерживать. Через часок прошу снова заглянуть ко мне.
Дорожка вела мимо молодых кленов с пожелтевшей листвой и уже голых тополей На ходу Федор Федорович зябко передергивал плечами. Знобит от волнения: нет в руках веских доказательств в защиту Ярцева, есть, только еще не доказанная и поэтому уязвимая со всех сторон убежденность: «Не лишний он в партии, не лишний..<»
В горком уже прошли генеральный директор с секретарем парткома, чуть позже — начальник управления строительства. Их машины е желтыми подфарниками замерли у подъезда, будто прислушиваются — по какому поводу вызвали сюда начальников в такое время, о чем пойдет с ними разговор?
Прошел час. К подъезду подкатила еще одна «Волга», Из нее вышли двое: высокий, стройный Сергей Викторович Шатунов, заместитель секретаря парткома строительного управления, и член парткома инженер Олег Викторович Жемчугов, еще сравнительно молодой, рано располневший человек. Вот они-то знают, за что исключили Ярцева из партии...
Федор Федорович вошел в приемную.
— Проходите, вас ждут,— приветливо встретила его секретарь.
В кабинете оказалось значительно больше людей, чем предполагал Федор Федорович: были приглашены некоторые сотрудники горкома. Секретарь горкома, окинув взглядом собравшихся, сказал что-то сидящему справа от него генеральному директору. Тот согласно кивнул толовой: дескать, ты тут верховодишь, нас отмолотил, теперь берись за этих.
Секретарь горкома и генеральный директор знают друг друга не первый год. Говорят, что во время войны
они работали вместе на заводе — один начальником цеха, другой учеником слесаря в том же цехе. Теперь бывший начальник цеха прислушивался к своему бывшему ученику, «слесаренку», который стал секретарем горкома.
Рядом с генеральным директором сидел начальник управления строительства. На его груди поблескивали значок депутата Верховного Совета и Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. С ними обменялся взглядом секретарь горкома и, помолчав, сказал:
— Рассаживайтесь, товарищи, послушаем сначала партком строительного управления.
— Заместителя секретаря парткома,— уточнил виноватым голосом начальник управления строительства.
— Ну что ж, товарищ Шатунов, вы готовы?
— Готовы,— четко ответил тот,— со мной еще член парткома Жемчугов. Но мы не знаем, в каком аспекте докладывать, что вас больше интересует?
— Не интересует, а волнует,— поправил Шатунова секретарь горкома.— Вот сейчас генеральный директор вместе с секретарем парткома, затем начальник управления строительства делились думами о практике партийной работы с молодыми коммунистами, а вы, заместитель секретаря парткома, говорят, здорово разбираетесь в марках бетона. С бетона и начинайте, если не поняли, зачем вас сюда пригласили... Дело Ярцева, нас интересует. Так, Федор Федорович, или не так?
Шатунов поискал глазами, кого это секретарь горкома назвал по имени и отчеству. Не заметив, что рядом с ним поднялся и снова сел комендант молодежного общежития, ответил с нескрываемым раздражением:
— С какой поры стало зазорным для партийного работника заниматься технологией, в том числе и марками бетона?
— С той,— быстро подсек его секретарь горкома,— когда партийные работники начинают подменять собой хозяйственников и специалистов;
— Значит, можно мириться с тем, что специалисты будут продолжать втирать нам очки, а мы... хлопать глазами.
— Вы уже прохлопали: нет сейчас таких инженеров, которых вы можете уличить в неграмотности. Не уводите нас в дебри придуманных сложностей... Мы просим
рассказать: за что исключен из партии Василий Ярцев? Где он сейчас, что е ним?
Шатунов недоуменно развел руками, резко сказал:
— Не знаю. У нас нет нянек, чтобы следить за ним. Более проницательным оказался Олег Викторович
Жемчугов, который приступил к изложению персонального дела Ярцева. Говорил он спокойно, без лишних жестов. В руках у него была папка. Из нее он извлекал лист за листом и, с разрешения присутствующих, зачитывал строчку за строчкой, комментируя их. Отдельные факты и примеры Жемчугов оценивал довольно объективно и, казалось, не сгущал красок. Федор Федорович, слушая его, уже стал сомневаться: может, в самом деле, Ярцеву еще просто рано носить высокое звание коммуниста? Логика суждений докладчика вела именно к этому. Но вот секретарь горкома попросил Жемчугова повторить один пункт из его выводов о дерзких выпадах Ярцева против установок партии.
— В чем конкретно они выразились?
— Он, Ярцев, безответственно и без контроля за логикой своего мышления утверждает...— Жемчугов вынул из папки очередной лист.— Вот запись его выступления на заседании совета по управлению производством. Цитирую: «Зачем обманываем себя, что мы ударники коммунистического труда? Какой же это коммунистический труд, если каждый из нас получает за него больше, чем другие, гоним количество, не думая о качестве? Запарываем технику ради лишнего червонца в свой карман. Собираемся объявить завод заводом коммунистического труда. Коллективный обман государства...» — Жемчугов выжидающе помолчал, но возгласов возмущения не последовало.
— Дерзкий парень, ничего не скажешь,— заметил секретарь горкома и спросил: — А вы, товарищ Жемчугов, думали о том, как ответить этому молодому коммунисту? Ведь он не согласен с тем, что его называют ударником коммунистического труда.
— Разумеется, думал,— ответил Жемчугов,— но Ярцев, побывав в Турине, привез сюда вирусы недоверия к нашей действительности. Трудный он человек, тяжело с ним разговаривать, дерзит...
— Вы нашли легкий ход против такой трудности: предложили исключить его из партии?
Поднялся Шатунов. Поднялся быстро, решительно. У него, как видно, был в запасе весомый козырь против Ярцева.
— Вы забыли решение вышестоящих партийных инстанций о борьбе с летунами с одного производства на другое. Ярцев не только сам ушел из автоколонны нашего управления, но и увел за собой целую группу шоферов, своих дружков с сомнительной репутацией.
— Значит, вы исполняете это решение обкома задним числом? Коммунист уже ушел на другое предприятие, и вы выставляете этот документ как щит против попыток уличить вас в отсутствии воспитательной работы с Ярцевым?..
После такого замечания секретаря горкома Федор Федорович считал, что дело Ярцева будет возвращено в партком строительного управления на пересмотр, однако присутствующий здесь председатель партийной комиссии горкома, пожилой, с большим стажем партийной работы коммунист, взял из рук Жемчугова папку — «Персональное дело В. В. Ярцева» — и, полистав несколько страниц, сказал:
— Бумаги оформлены обстоятельно. Обвинений много: «дебошир», «скандалист», «аварийщик», «идеологически не выдержан»... А формулировка об исключении довольно странная: «считать Ярцева В. В. выбывшим из партии согласно Уставу». Исключили по Уставу, не указав параграфа.
— Указывать номера параграфов? Это же формализм,— возмутился Шатунов.
— Посмотрим,— замедленно произнося слог за слогом, ответил ему председатель партийной комиссии и заключил: — Прошу поручить партийной комиссии рассмотреть персональное дело Ярцева и результаты доложить на бюро горкома.
Секретарь горкома согласился с ним.
— Подключите к работе по этому делу Федора Федоровича Ковалева.
— Нельзя, не имеем права,— резко возразил председатель партийной комиссии.— Ковалев давал Ярцеву рекомендацию в партию. Быть может, мы самого Ковалева будем привлекать к ответственности — кого он рекомендовал?..
Прошло немного времени, и в папку «Персональное дело В. В. Ярцева» легла одна тетрадь, затем вторая, третья... В них назревал ответ на вопрос, который волновал Федора Федоровича: кому он дал рекомендацию в партию? Когда партийная комиссия стала докладывать свои выводы на бюро горкома, в руках председателя было уже девять таких тетрадей...
Около последнего вагона скорого поезда Москва — Куйбышев, остановившегося на станции Сызрань, сгрудились любопытные. Все смотрели на лобастого парня в тесной для него гимнастерке без ремня. Ремень с массивной пряжкой он накручивал вокруг ладони, поглядывая себе под ноги, где валялись похожие на спелые апельсины поджаренные пончики. Чуть поодаль, у подножки вагона, поблескивала струнами разбитая гитара. Пончики собирала девушка в белом колпачке — лоточница вокзального буфета..
— Заступник нашелся,.. Без тебя справилась бы,— ворчала она на парня в гимнастерке.— Вон их сколько было. Без глаз могли оставить.
—| Зря пугаешь,— хмуро ответил парень.
— А что, струной чиркнули бы, потом ищи свищи... Ведь напролом шёл.
- Глаза оставили, а срок получит,— уточнил проводник таким тоном, что думалось, теперь все зависит от негр. Он стоял в дверях тамбура, закрыв собой выход из вагона.
— За что? — спросила его лоточница. —За, фулигднство. Стекло разбито, без свидетелев доказуемо. Вот какая камешока. в служебке стекло вынесла. Насмерть мог ухлопать. Придись в висок или в темя...
Проводник для. пущей убедительности приложил камень к виску.
— Под локоть он того гитариста подтолкнул, камень и влетел к тебе в служебку,— возразила лоточница, еще раз окинув взглядом, стоящего перед ней парня.
— Ишь ты, заступница нашлась. Кому же мне теперь взыск предъявлять?
Проводник и слушать не хотел, что камень, который он показывал как вещественное доказательство,—- окно-то разбито!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27