Острота лучей будет придавать ей строгую красоту. Заделывать скол — кропотливая работа. Досадно...
К рулю его, как видно, допустят не скоро: ноги еще в гипсе, и неизвестно, нормально ли все будет, когда гипс снимут. «Если не суждено остаться испытателем автомобилей,— решил Василий,— пойду на автозавод столяром или модельщиком по дереву в экспериментальный цех». Поэтому и торопился приноровиться к столярному инструменту и восстановить привитое еще отцом понимание древесины. Врачи не соглашались на скорую выписку из больницы. Спасибо друзьям — убедили их, что дома уход, за ним будет отличным.
Вернулся в общежитие, и дышать стало легче. Под койкой сундук с инструментом. Тут же плашки древесины, заготовленной исподволь, еще в ту пору, когда был здоров. Уходят ребята на работу, стол превращается в верстак.
Как-то утром раздался стук в дверь. Вошли два человека. «Видимо, какая-то комиссия»,— решил Василий. Последнее время, рассказывали ребята, все чаще стали навещать молодежные общежития комиссии из разных организаций: из завкома, жилуправления, из отдела культуры горсовета, горкома партии.
— Добрый . день,.— поздоровался один из вошедших. Он среднего роста, плотный, брови седые.
— Принимай, староста, гостей,— сказал второй.
Этого Василий узнал — секретарь горкома, встречался с ним еще на стройке. Плечистый, подтянутый, голос веселый.
— Пожалуйста, проходите,— пригласил Ярцев.
Пока он убирал инструменты, гости повесили свои плащи, шляпы и подошли к столу.
— Будем знакомы,—сказал первый, подавая руку, скороговоркой назвал свою фамилию, Василий не разобрал даже.
— Василий Ярцев,— ответил староста, еще не успев подавить в себе недоумение: что привело сюда секретаря горкома.
— А как по отчеству? — спросил гость.
— Сын Веденея.
— Василий Веденеевич, значит.
— Можно ни величать, Василий — проще и короче.
— Одну минуточку... Я не согласен с вами, Василий Веденеевич,— возразил гость и взял в руки плашку, которую Василий хотел было сунуть в стол.— Это ваша работа?
— Не работа, а так... баловство.— Василий с улыбкой взглянул на гостя и спохватился: где-то видел этого человека. Черты лица вроде знакомы. Если бы в эту минуту в его руках оказалась газета с портретом того, кто был перед ним, то едва ли поверил бы своим глазам. Живое лицо и портрет в газете своей приблизительной схожестью могут сбить с толку любого. Скажем, на портрете брови черные, хмурые, а тут седые, вразлет, удивленные. И кому придет в голову белое принимать за черное?..
— На баловство это мало похоже,— продолжал гость, вынимая, из футляра очки.—Инкрустация-—один из видов прикладного искусства. И давно вы, Василий Ведене-евич, занимаетесь такой тонкой работой?
— Да как вам сказать, вроде давно, но с долгими перерывами. Отец был у меня мастер-краснодеревщик. Эти инструменты достались мне от него в наследство.
— Похвально отцовскими инструментами звезду мастерить.
— Чего тут похвального: работа по древесине теперь не в моде, другие материалы на первый план выходят.
— Я говорю о замысле,— уточнил гость, разглядывая инкрустированную звезду.
Василий хотел было показать готовую крышку, но раздумал: разговор затянется, а по всему видать, люди пришли сюда с другой целью.
— Могу угостить только чаем.
— На большее мы и не рассчитываем,— шутливо сказал секретарь горкома.
Электрический чайник стоял на подоконнике. Василий дотянулся до розетки, включил его, затем стал расставлять посуду на столе, И тут до него донесся говор из-за двери:
— Тише, тише, с Ярцевым беседуют.
— А кто он такой? — спросил хрипловатый бас.
- Из Москвы...
— А-а-а, ясно,— смирился бас... Василий поставил перед гостями красивые фаянсовые чашки с блюдцами — подарок Рустаму Абсолямову от родителей из Чистополя; печенье в плетеной вазе — изделие Афони Яманова.
— Смотрите, да тут все по-домашнему!
— Как положено, к семейной жизни готовимся. -—Молодцы.
Запел свою песню еще не успевший остыть чайник, на боках которого выгравированы сюжеты из гоголевской поэмы «Тарас Бульба». Гость снова надел очки. — Это тоже ваше искусство? — Нет, это Володя Волнорезов любит по металлу резцом пройтись.
— Волкорезов Владимир Андреевич?
— Он самый,
— Я знаю его отца. А как сын?
— Честный парень. Однажды даже хотел чужой грех
на душу взять, но не вышло.— И Василий рассказал историю с потерей пяти червонцев.
- Значит, себя чуть не оболгал,— заключил гость.— Обязательно расскажу об этом академику Волкорезову.
— А может, не надо,— засомневался Василий,— сердце у него теперь того... с пробоиной.
— Вы правы,— согласился гость и, помолчав, попросил: — О себе что-нибудь поведайте, о своих думах, сомнениях, радостях.
— Радость ко мне скоро должна вернуться. С партийностью у меня закавыка получилась...
— Это мы знаем,— сказал секретарь горкома,— о заводе мыслями поделись.
Теперь стала ясной цель визита: перед подписанием акта члены государственной комиссии хотят знать, как и чем живут рабочие. Судя по всему, гость в очках — председатель этой комиссии.
— Не знаю, с чего начать,— сознался Василий.
— С того и начинайте, что вас больше волнует,— посоветовал гость, сосредоточенный, весь — внимание. Ему нельзя отказать в проницательности: «Говори, о чем думаешь, не ищи шаблонных заготовок с чужих слов».
— Автомобиль нашего завода, если сравнивать его с другими такого же класса, имеет много преимуществ...
— Об этом все знают,— прервали его сразу оба собеседника.
— Теплая осень — к долгой зиме,—нашелся Василий и тем насторожил гостей.
— С какой же стороны ждать холодного ветра? — спросил гость.
— С той, в какую сторону ложатся спинами и лошади и коровы на выпасах.
— Вам в наблюдательности отказать нельзя.
— О такой примете нам Афоня Яманов говорил, он родился и вырос в степи.
— Понятно.— Гость улыбнулся и уже другим тоном спросил, внимательно посмотрев в глаза: — Вы — испытатель автомобилей, что вас волнует?
На заботливых людей любого масштаба Василий привык смотреть глазами отца, внушавшего ему с детства: «От беззаботных держись подальше, от них весельем пышет, а земля под ногами огнем дышит». Разве можно замыкаться, если перед тобой человек с такими же думами,
как у тебя? Разговорился Василий, слово за слово, и беседа перешла в русло непринужденной доверительности, — Смежники лихорадят наш завод... — Об этом высказал свои суждения и просил записать в акт генеральный директор.
— Вот и мой голос присоедините,— неожиданно вырвалось у Василия, но парень тут же смутился: «Экий владыка, на равных с генеральным директором подает свой голос». А гость одобрительно кивнул головой, записал что-то в своем блокноте.
— И далее,— продолжал Василий,— если каждый рабочий не будет дорожить своим рабочим местом, если более или менее квалифицированные токари, фрезеровщики, слесари, электрики, сборщики, наладчики, регулировщики — все, кто непосредственно причастен к выпуску автомобилей, в том числе и обкатчики, не закрепятся в своем цехе до полного освоения техники и технологии производства деталей, пока не достигнем мастерства по управлению сложными механизмами, до тех пор завод не дождется доброй славы и сбытовики не избавятся от рекламаций. И когда начнешь так говорить, находятся, строгие люди, палец к губам прикладывают, дескать, молчи, кто дал-тебе право пропагандировать мрачные перспективы. Понимать надо: нехватка рабочих рук и текучка — болезнь бурного роста. Наличие болезни они признают, а лечить не собираются, вроде пусть она станет хронической, тогда найдется другая дежурная фраза для оправдания — «некогда было заниматься профилактикой, упустили...».
— В правительстве,— сказал гость,— теперь уже не принимаются ссылки на болезни роста...
— Жаль, ребят нет, а то беседа веселее получилась бы,— пожалел Василий.
— Ничего, нам и втроем не скучно, и чай ароматный, да еще в таких чашках.:
— Это по рецепту Рустама Абсолямова. Вот он нашел бы, что сказать. Хоть горячий парень, но справедливый.
— Значит, дружно живете?
— В обиду друг друга не даем, но спорим между собой тоже дружно...
Приглядываясь к собеседнику в очках, Василий все больше и больше убеждался, что зрительная память не обманывает его: с ним разговаривает крупный государственный деятель. Раз так, надо высказать все, что волнует.
Где и когда еще подвернется момент, чтобы, глядя прямо в глаза, откровенно, без утайки, выложить перед таким человеком свою правду. Она своя и бескорыстная.
— Наш завод на Крутояре далеко виден,— сказал Василий.— Теперь я понял, зачем вы сюда пришли: завод строили люди, машины выпускают тоже они, о них ваша забота.
— Вы не ошиблись,— сказал гость.
Василий придвинулся вместе со стулом к шкафу, достал оттуда свернутый лист ватмана.
— Что это? — спросил секретарь горкома.
— Всюду. говорят о пропаганде экономических знаний. Вот мы тоже подготовили экономический расчет...
— Если не секрет, покажите его.
— Пожалуйста. Василий развернул лист со множеством формул, математических вычислений, схем графиков. Гости долго вглядывались, затем, получив краткие пояснения, стали следить за ходом мысли, выраженной в цифрах и графиках двух параллельных линий. Одна из них трактовала возрастающий эффект, другая — несколько этапов давала плюсы, а далее колебалась между плюсами и минусами. Исходным пунктом обеих линий была общая точка.
— Как выразить это словами? Почему вторая линия идет сначала с плюсами, а затем у нее обозначилась минусовая тенденция?
— Сначала рабочий парень верил в достижение своей цели, работал с огоньком, прилежно. Потом вера попала в зону сомнения, огонек начал угасать, и хоть парень приобрел специальность,, но прилежание заколебалось, цель отодвинулась дальше от него, дальше, чем он видел ее с исходного пункта.
— Что это.за цель?
— В начале строительства все мы таили надежды: хорошо поработаем,—сможем .приобрести автомобиль своего, завода. В рассрочку по индивидуальным обязательствам: «Обязуюсь отработать на заводе пять или десять лет, до конца выплаты за приобретенный автомобиль». Когда высказали эти сокровенные думы открыто, то встретили вопросительные раздумья: «Такой вопрос надо решать не здесь», затем сто условностей и столько, же оговорок, И. началась разрядка, пошли минусы... .
— А вторая линия?
— Вторая... Что дает заводу один рабочий, скажем, регулировщик сцепления, если .он закрепится на своем рабочем месте на пять лет? Из месяца в месяц будет возрастать его умение, через год-два он в совершенстве овладеет мастерством регулировки, в последующие три года его работа пойдет со знаком качества, без внутризаводской доводки, с гарантией. Экономический эффект выражен в этом графике...
Василий показал линию с цифрами по каждому месяцу. К исходу четвертого года сумма экономии средств, ассигнованных лишь на содержание пунктов рекламаций, возрастет до четырехзначной цифры в рублях. Это только за счет регулировки сцепления.
— Афоня Яманов сдавал эти цифры на контрольный анализ в электронно-вычислительный центр завода. Противоречий не обнаружено. А вот экономистов убедить оказалось труднее. Никто не хочет взять на себя ответственность сказать «да» или «нет»...
— Тут есть над чем подумать,— согласился гость.
И Василий, уже забыв, кто с ним беседует, готов был и дальше доказывать свою правоту.
— Остынь, Василий, остынь. Разговорился, молчун, теперь тебя не остановишь.— Это Федор Федорович, комендант общежития. Он вошел незаметно.— Генеральный дважды звонил, волнуется,— обратился он к гостю.
— И не зря волнуется. Можешь передать, тут доста-лось не только ему.
— Вижу, потому и пришел на подмогу,— сказал Федор Федорович, подмигнув Ярцеву: не робей, этого человека я знаю не первый год, он поймет тебя правильно...
Когда гости ушли, Ярцев попытался снова взяться за стамеску, однако ощутил дрожь в руках. С чего бы это? Неужели высказал что-то опрометчиво? Надо подумать. Главное, горячности не допустил: Федор Федорович вовремя подоспел. Волнение кончилось после того, как перестал думать о сходстве живого лица с портретом. В натуре-то такие люди, оказывается, доступнее. Намекни на это ребятам — не поверят или скажут: «Так должно быть». Впрочем, суть не в том, как было и как должно быть, а в понимании, что к чему ведет.
Один за другим стали возвращаться ребята. Переглядываются, шутят, делают вид, будто ничего не знают о визите секретаря горкома и высокого гостя.
- Хитрить не умеете, друзья,— засмеялся Василий.— Садитесь, поговорить нужно...
До позднего вечера затянулся разговор. Не сразу услышали ребята стук в дверь.
— Вот на огонек зашел,— в дверях стоял Федор Федорович.— Я к тебе, Василий, Послезавтра бюро горкома,— сказал он.— Вместе с тобой приглашают и меня. Говорят, в твоем деле накопилось несколько тетрадей. Посмотрим..
— Отец вчера внимательно наблюдал за тобой,— сказала Ирина.
— Где? — спросил Василий.
— Понравилось ему, как ты выступал на партийном активе. Заботливый, говорит, и смелый парень. Президиуму, оказывается, больше всех досталось от тебя, а он тоже там сидел.
— А я благодарен твоему отцу за выступление на бюро горкома и... за тебя. Ты же молодец — диплом защит, тила!
Они остановились на самом гребне Крутояра. Отсюда видно и море, и Жигулевские горы, и завод, и белокаменный город. Слышно, как рокочут волны: «Ух-ходи», но берег не качается, не вздрагивает. Перед кручей поднялась стена из стальных шпунтов. Вдоль набережной, по свежему асфальту пронеслась целая кавалькада быстроходных автомобилей, покрашенных разными по цвету красками — живая радуга на асфальте. Это испытатели обкатывают новую модель машины, которой дали красивое имя — «Лада». Нет, не обкатывают, а устроили парадный выезд. В честь кого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27