У этого парня, вероятно, есть какие-то завихрения, раз на путевке сделана такая пометка. И чем раньше выявятся пороки, тем скорее найдется точка опоры для перевода его на верный путь.
На исходе первой недели — работали здесь не пять, а шесть дней в неделю,— Акимыч оставил новичка в мастерской на ночь, на сверхурочную работу: покрасить корпуса генераторов. Тот согласился, и на верстаке у него появилось три бутылки шеллака. На этикетках изображены скрещенные кости с пояснением: «Денатурат — яд». В одной из банок для разливки лака, будто случайно, ока-
залась пачка соли. Расчет был прост: если парень выпивоха, то не упустит момента засыпать в бутылки соль, сделать отстой и слить спирт в отдельную посуду. Уличить его в такой проделке проще простого: ни один корпус генераторов к утру не высохнет.
Пришел Акимыч утром в м'астерскую, не пожалел воскресное утро, и увидел — все корпуса блестят под черным лаком сухие. И пачка соли осталась нетронутой...
Прошла еще неделя. Акимыч поставил новичка на проверку карданных соединений отремонтированных грузовиков. Работа тонкая, для людей с совестью. Можно пропустить хлябь в крестовиках, и никто не придерется... Выдал дюжину комплектов крестовин на замену. В одном комплекте игольчатый подшипник был с дефектом — обойма помята. В спешке парень сунет такую крестовину в кардан, и тогда можно прижать его за халатность... Дошла очередь до этого комплекта, и Ярцев прибежал к кладовщику:
— Почему подсунули дефектную деталь?
- На крестовине есть знак ОТК,— ответил кладовщик.
— Зато на твоей совести нет никакого знака.
Благо кладовщик не сказал, что этот комплект был в руках механика, иначе пришлось бы Акимычу краснеть перед новичком.
Испытательный срок кончился. Василия Ярцева зачислили в штат колонны на постоянную работу слесарем-ремонтником. И теперь Акимыч, к своему удивлению, встретился с Ярцевым на закрытом партийном собрании. Ярцев — кандидат в члены КПСС. Его представили всем коммунистам автоколонны. Учетная карточка, как сказал секретарь партбюро, чистая, можно надеяться, что здесь он заслужит право на получение рекомендаций для перевода из кандидатов в члены партии. Принят кандидатом в армии.
— Будут ли вопросы ,к новому товарищу? — спросил председатель собрания.
Вопросов не было. Кто-то резонно заметил: - Поближе с ним познакомимся в процессе работы. Вскоре по распоряжению начальника колонны Акимыч объявил Ярцеву:
— Закапчивай ремонт самосвала и садись за руль.
— Спасибо,— сказал растроганно Ярцев.— А то я и не знал, что думать после того, как увидел заботливо риготовленную соль к денатурату. Хотел было обидеться, что соленый огурчик подкинуть забыл,— засмеялся рцев.
— Атмосфера с тобой такая пришла,— попытался оправдаться Акимыч.
— На атмосферу ориентируются синоптики, и то часто шибаются.
— А ты все-таки задиристый,— заметил Акимыч.
— Не отказываюсь. От себя отказаться трудно,— произнес Ярцев таким тоном, будто в самом деле ему когда-то надо было отказаться от самого себя, от своей натуры, но совесть не позволила, и он остался таким, каким, как говорится, мать родила.
Самосвал достался Ярцеву из той сотни, которая подлежала списанию еще в дни окончания строительства гидростанции. Но эту сотшо решили доколачивать на дорожных работах. Новая стройка здесь началась с прокладки подъездных путей к площадкам будущего завода и города, чтоб потом, когда пойдет большой поток строительных материалов и станков, избавиться от привычных потерь и поломок на ухабах и рытвинах.
Наступила зима, капризная, с частыми метелями и степными морозами. Снежные сугробы в лощинах и гололед на степных гривах подстерегали шоферов на пути: к Крутояру, как заминированные зоны. То там, то тут сталкивались, перевертывались, обрывали крылья или торчали вверх колесами грузовики, автобусы, самосвалы. Иной день механик колонны пропадал с утра до вечера на участках строящихся Дорог, где организовывал работу тягачей по буксировке застрявших и поломанных машин. Все как на фронтовых дорогах, только без налетов авиации и обстрелов артиллерии.
В войну Акимыч служил в автобате танкового корпуса. Там он намыкался с машинами на разбитых дорогах до презрения к самому себе и думал, что никогда больше не вернется к автомобилистам. После войны, окончив металлургический институт, работал в Горьком, в Москве, затем приехал сюда. Но здесь металлургический цех еще только закладывался, поэтому пришлось взять на себя обязанность механика автоколонны. И вся сложность всплыла в десятки раз больше, чем в автобате, и темп задан такой, что земля, дыбится и. в глазах темнеет,- Похоже на муравейник, разрытый и раскиданный в разные стороны
в зимнюю пору. Заснеженное, утыканное кольями проектировщиков поле вдруг потемнело, стало пятнистым, и на нем засновали тысячи грузовиков, волоча за собой прицепы, вагончики, пузатые цистерны, металлические конструкции, затем появились башни подъемных кранов, стрелы землеройных экскаваторов. И все это задвигалось, замоталось в непонятном и, казалось, неуправляемом круговороте. Едва успели сдать в эксплуатацию бетонное полотно от Куйбышевской автомагистрали до Крутояра, как над Борковским полем выросли горы вынутого из котлованов грунта, штабеля железобетонных плит, терриконы щебенки. Будто извержение вулкана случилось здесь, й ровная степь превратилась в нагромождение сопок с ущельями и глубокими впадинами, над которыми повисли тучи дыма, пыли, выхлопного газа работающих двигателей. Темп день ото дня возрастал. Казалось, надвигается какая-то лавина неотвратимых осложнений, и, чтобы она не застала врасплох и не принесла бедствий, люди торопились, подгоняли себя и держали технику на предельных оборотах. Порой думалось, что достаточно лишь где-то в одной точке допустить надлом или пробку, все пойдет кувырком или замрет под ледяным панцирем суровой зимы.
Быть может, именно такое предчувствие тянуло Аки-мыча на трассу, к шоферам, ночами напролет приглушал в себе думы об усталости и о цраве на отдых. Он как бы оказался втянутым в поток того самого воздуха, который возле костра становится ветром и поднимает крылья пламени до искрометных вихрей. Акимыч не хотел теряться в своих заблуждениях о невозможности управления таким муравейником и, как многие, равные ему руководители, привязывал свой контролирующий глаз к отдельным шоферам, по ним находил свое место в общем круговороте дел. В зоне его наблюдений остался Василий Ярцев.
Носился Ярцев на старом, много раз Латанном самосвале так, что первое время казалось, торопится парень расхлестать «старика» до последней косточки, чтобы получить новый. Однако старый самосвал не разваливался, наоборот, вроде даже обновился. Ярцев устроил обогрев кузова выхлопными газами двигателя. Кабину утеплил так, что в ней зимой можно работать в летнем костюме. Акимыч сделал одну контрольную ездку рядом с Ярцевым, затем вторую. Видел, как лихо крутит баранку Василий,
будто для него это не работа, а просто прогулка по лабиринтам стройки. Подмигивает, улыбается всем, похваливает свой самосвал, а значит, и самого себя.
«Пусть хвалится, лишь бы не выпрягся из общего режима работы колонны, иначе придется другой ориентир искать,— решил Акимыч.— Да и люди к нему тянутся».
И опять начальник колонны прервал наблюдения Аки-мыча за Ярцевым: приказал десять надежных водителей во главе с Ярцевым отправить в Минск за новыми машинами.
Эта поездка снова заронила в душу Акимыча сомнение. Вернее, тревогу: прошла неделя, а от Василия никаких вестей. Если задержался на пункте рекламации, значит, обнаружил серьезные неполадки. А вдруг Ярцев по своей размашистой натуре затеял испытание МАЗов на повышенных режимах и допустил аварию? Кто будет отвечать за него? Да что и говорить, пожалуй, действительно поспешили доверить десять таких машин человеку, которого мало знали.
Прошло еще четыре дня. Теперь хоть вылетай в Минск и возвращайся по маршруту, пешим маршем. Другого выхода нет. Но вот наконец-то поступила телеграмма: «Задержались погрузке столярных изделий нашей стройке. Прошли Москву, Пензу. Застряли ста километрах Сызрани. Загустела солярка. Ярцев».
Акимыч посмотрел на термометр: минус тридцать семь в затишке, а там, на ветру... Все ясно, просчитался Ярцев, заправил МАЗы летней соляркой, которая при низких температурах густеет, забивает форсунки, и двигатель, глохнет. Пишет, «застряли». Значит, мерзнут на ветру и не знают, что делать.
Заправив автоцистерну керосином для смеси с соляркой — зимний вариант дизельного топлива,— Акимыч выехал на трассу Сызрань — Кузнецк.
— Жми, жми! — торопил он шофера.— Вдруг они там все обморозились...
Он говорил о всех, а думал об одном: парень в лыжном костюме, на ногах ботинки, небось и На руках одни материнские перчатки — любит показать форс! Только все может плохо кончиться. Акимыч вспомнил, как сам обморозился. В январе сорок пятого из болотистой поймы Вислы вытягивал подбитый грузовик с нейтральной полосы, из-
иод огня, и не заметил, не почувствовал, как два пальца на правой ноге превратились в хрупкий фарфор, да так и остались в сапоге...
За Сызранью, на голой гриве показались горбатые, засыпанные снегом МАЗы. В кузовах громоздились связки деревянных брусков, полированной фанеры — сборная мебель. Один самосвал, второй... семь, восемь. А где еще два?
Свистит, завывает степной ветер. Даже останавливаться жутко возле дышащих морозом многотонных громадин. Шоферов не видно. Вода из радиаторов слита. Кабины закрыты, зеркала и стеклоочистители сняты. Молодцы, видать, оставили машины без паники. Но как теперь их стронешь с места, если солярка загустела, а масло в двигателях и смазка ходовой части закаменели. Эх, Вася, Вася...
Но не успел Акимыч вылезти из кабины, как появился новенький МАЗ с платформой и подъемником на прицепе и парень в лыжном костюме и кепке подбежал к бензозаправщику, открыл дверцу:
—- Здравствуйте, Рем Акимович. Привезли керосин?
— Привез.
— Вот хорошо... Но мы уже нашли выход. Один за другим перетаскиваем самосвалы на платформе в теплый бокс Кузнецкой автобазы. Уговорил там товарищей: отвели место. Пока притащу второй, первый уже отогреется и пойдет.
— Все живы, здоровы?
— Пока без потерь, вот только застряли...
— Как же ты не учел:, в такой мороз дизельные двигатели заправляются зимней соляркой,— упрекнул Акимыч и тут же пожалел об этом: взгляд у пария потускнел, на лице появилась отчужденность.
Акимыч пригласил Ярцева к себе в кабину.
— Как не учел?!—Ярцев выдернул из грудного кармана листок.— Вот,— сказал он,— вот справка Пензенской заправочной станции: солярка выдана по зимнему стандарту, но анализ показал, что это самый настоящий летний стандарт. Кто-то поленился или решил сэкономить керосин...
Стало ясно: работники нефтебазы нарушили технологию подготовки дизельного топлива для зимней заправки, и Ярцев, вероятно, наделал там шуму, не зря же вооружился такой справкой.
- А почему твой двигатель не заглох? — спросил Акимыч й тут Же заметил: на руках Ярцева волдыри от ожогов, ладони вспухли.
— Вовремя спохватился,— ответил тот,— подогревал насос факелом, а то бы все тут в звонкие чурбаки превратились...
«Руки обжег парень. Мог и машину спалить, которая теперь уже числится на балансе автоколонны. Попробуй после этого списать ее. Не один год будет висеть на шее». Так с тревогой подумал Акимыч о своем завтрашнем дне, однако на язык пришли другие слова:
— Молодец, не растерялся. Люди дороже...
— Дороже, но как бы вы списали эту машину? — спросил Василий, будто зная, чем озабочен его собеседник.
Акимыч махнул рукой: — Не говори глупостей.
— Спасибо,— смягчился Василий.— Но мне показалось, что вы больше озабочены материальной ответственностью, так сказать, балансовой стоимостью этих машин.
— Все-таки, Ярцев, скандальный ты человек.
— Главный скандал по этой поездке еще впереди. - Какой? — насторожился Акимыч.
— Приедем на стройку, узнаете.
В самом деле, через месяц пришла бумага из Пензенской нефтебазы с жалобой, что «шофер Ярцев оскорбил сотрудников нефтебазы, угрожая применить кулаки...». Однако на этот раз Рем Акимович Угодий даже удивился, почему в ней не, дописали,, что шофер Ярцев был хмельной. Послал ответ в самых мягких извинительных тонах и несколько недель носил в себе сомнение: «А вдруг, по этой жалобе и по ответу на нее поступит запрос или явится представитель народного контроля уточнить, какие воспитательные меры применены к Ярцеву?» И, после обследования жизни и быта Ярцева, решился вызвать, его на
беседу:
— Твой ящик со столярными инструментами я знаю, где хранится,— сказал он.:.
— Я тоже знаю, но не заглядываю в него, некогда. Сейчас в моде, алюминий, стекло, и я со своим столярным ремеслом буду похож на рыбака в безводной пустыне,— еще не понимая смысла беседы,, ответил Ярцев.
— Тогда признайся, кем ты собираешься стать? — спросил Акимыч.
— Шофером-испытателем.
— Не советую, лучше вернись к столярному верстаку.
— Все ясно. Можете писать приказ об увольнении или сами уходите из автоколонны. Иначе на ближайшем партийном собрании, где меня будут принимать в члены партии, вам придется краснеть.
Прошло еще немного времени, и Рем Акимович вынужден был просить Ярцева забыть разговор о столярных делах и сознался, что собирается уходить из автоколонны в управление литейного производства строящегося завода. По специальности, что значилась у него в дипломе, он металлург...
От Усинского карьера до Жигулевска почти сорок километров. Этот участок дороги можно назвать самокатным. Лишь один подъем к Переволокам надо брать с натугой, а дальше, после небольшого разгона, груженый самосвал катится по асфальту с выключенным сцеплением, как говорится, за счет бога. С бугра на бугор, с бугра на бугор, успевай только вовремя поддержать газом накат на изволоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27