сифон для раковины хром
Оказалось, что лишь одна записка была адресована Федору Федоровичу, остальные — целая стопка — организаторам вечера: «Почему не записывается такая беседа для вещания по заводскому радио? Почему не запланирован показ документального фильма о штурме Берлина?» Значит, участники вечера хотят знать об этом памятном событии больше, чем рассказал Федор Федорович. А в записке на его имя значилось: «Говорят, после взятия Берлина парижане готовились встретить ваш полк. Кто из вашего полка был там?» Такой вопрос наверняка подкинул дотошный Афоня Яманов.
В зале наступила настороженная тишина. Перестал крутить лохматой головой и разносчик молока Огород-пиков.
— Как мне известно,— сказал Федор Федорович,— ни один полк Советской Армии после штурма Берлина не собирался быть в Париже, поэтому парижане не могли готовиться к встрече с нами... Помню только, точнее, непослушная память подсказывает мне, как два солдата нашего полка были наказаны за самоволку в Париж...
— Как это было? — донеслось из зала в нарушение установленного здесь порядка.
И пришлось рассказать. После подписания соглашения глав союзных держав о зонах оккупации - это соглашение было подписано в Бебельсберге (Сан-Суси), близ Потсдама второго августа сорок пятого года,— наши войска двинулись за Эльбу. Полку, в котором служил Федор Федорович, была указана точка, обозначенная на карте,— Хилъбург-Хаузен. Это триста семьдесят километров западнее Эльбы — в Тюрингии, занятой американскими войсками. Двигались, не спеша, но быстро. За Эльбой, На горном перевале западнее Заофельда, все чаще и чаще дорогу преграждали брошенные американцами «доджйки» и «студебеккеры». Перед Хильбург-Хаузеном на обочинах валялись даже легковые «виллисы». Почему американцы резво гнали машины, трудно понять. Подобрали один «виллис» два смельчака из взвода, разведки.
Продув карбюратор, они завели двигатель и забыли остановиться, где. надо,— выскочили на автостраду Дрезден - Париж. Куда девались два солдата, подсказали местные жители — немцы.
«Цвай русиш сольдат фарен градаус нах Париж (Два русских солдата поехали прямо в Париж)».
Американские дорожные патрули пропустили их без задержки. Французы оказались более внимательными. Они даже объяснили, что два русских солдата — желанные гости Франции. У них на груди медали «За оборону Сталинграда». Сталинград — гость Парижа...
Наконец самовольщики остановились на восточной окраине французской столицы. Остановились передохнуть на усадьбе владельца кафе-гостиницы. Вокруг них сразу собралась толпа любопытных французов. Хозяин гостиницы успел вывесить рекламу: «Здесь остановились герои Сталинграда и штурма Берлина — почетные гости Парижа».
На них кирзовые сапоги, выцветшие гимнастерки, помятые брюки, заношенные пилотки. Но, кажется, никто не замечал этого. Внимание парижан было приковано к поблескивающим на гимнастерках медалям. Советские воины! Парижане готовы были носить их на руках, но не смели прикоснуться к ним. И будто солнце потускнело в глазах гостеприимных парижан, когда было сказано, что эти «гости» должны немедленно возвращаться в полк. В минуту машину самовольщиков завалили подарками. Чего только там не было: ботинки, галстуки, плащи, шляпы, ящик вина, канистры с бензином и маслом про запас на обратную дорогу. Но самовольщики ничего не взяли, кроме трех канистр с бензином.
И на обратном пути их никто не остановил.
— За самовольную отлучку смельчакам, конечно, пришлось побывать на гауптвахте, и мне попало за них,— признался Федор Федорович,— и вспоминаю я об этом по воле непослушной памяти.
— О-о-о,— протянул один из итальянцев, вскинув ладони над головой,— непослушной память!
От дальних столиков донеслось:
— Спасибо такой памяти!..
Все вскочили. Зал разразился аплодисментами. Не жалел ладоней и Мартын Огородников.
Вот и пойми ее, память, куда она может повернуть ход дела.
Рустаму не терпелось видеть на трассе новую модель автомобиля с универсальным кузовом. Последнюю неделю он крепил на опорных дисках тормозные устройства для нее. И когда Ярцев сказал, что завтра испытатели выведут на обкатку пробную серию «универсалов», Рустаму было трудно справиться с собой: отложил курсовую работу — он теперь студент вечернего отделения политехнического института! — колобродил всю ночь по общежитию, не давал друзьям спать. И на работу пришел на два часа раньше обычного. Пришел вместе с Огородниковым.
Уговорил все же Федор Федорович взять этого непутевого косматика в экипаж, «пока стажером, а там видно будет»... Рустам резко возражал против такого решения, потому именно его в первую очередь обязали приноровить Мартына к работе агрегата. Первые дни Мартын пытался сачковать, но разве перехитришь агрегат, если он сам указывает вспышками красных лампочек, где стоит ротозей и ловкач. Тут хитрость видна сразу всему экипажу и даже соседям справа и слева. Рустам взял с собой Мартына и на крепление тормозных устройств. Неделю сам крепил и за Мартыном следил, чтоб огрехов не было.
И вот настал день проверки — что дала совместная работа с Огородниковым?
Какой это был день, Рустам и сейчас не может объяснить. Грудь распирала тревога — вдруг тормоза откажут и кто-то из испытателей врежется в столб. Потому, когда стало известно, что испытатели пошли на третий круг с повышенным режимом, Рустам оставил Огородникова на своем месте одного, а сам выскочил из цеха. На площадке перед главным корпусом стояли все начальники управлений во главе с генеральным директором. Чуть поодаль толпились цеховые инженеры. Здесь Рустам встретил своего начальника, но не оробел: пусть в грозу превратится — не отступлю, у меня тоже есть право быть тут в такой час.
Мимо проскакивали один за другим «универсалы». Промелькнуло лицо Ярцева. Потный, сосредоточенный, даже глазом не повел, хоть Рустам крикнул ему во все
горло: «Как тормоза?! Тормоза как?!» Лишь потом, после четвертого круга, когда Ярцев по отмашке руководителя группы испытателей остановился перед генеральным директором, Рустам рванулся туда и раньше всех добился ответа на свой вопрос.
— Держат мертво,— сказал Василий.
Это значит, тормозная система сработала надежно. Ради такого момента можно пожертвовать чем угодно»
И тут же Рустам встревожился. Ему показалось, что он один-единственный из своего цеха,, а быть может, со всего завода осмелился на такой шаг. Грустное одиночество. Эх, ровесники, ровесники, неужели природа лишила вас чувства ревности или хотя бы простого любопытства: как ведет себя в деле деталь твоя, которую ты готовил или ставил на свое место?..
Однако прошло еще несколько минут, и Рустам успокоился. Сотни таких же парней, как он, прилипли к окнам главного корпуса, многие забрались на крыши и вели круговой обзор трассы трека. Столько же, если не больше наблюдателей, как сказал Ярцев, облепили заборы на самых опасных поворотах.
— Разглядывают, как тушканчики из нор...
Зря Василий называл их так. Это верные друзья завода. И вообще этот день надо было объявить заводским праздником. Едва ли объявят. Живуч принцип: «Меньше шума, больше дела». Может, в этом есть свой резон..
Вспомнился почти такой же праздничный настрой после пуска первой очереди, когда с конвейера стали сходить сотня за сотней, затем тысячи автомобилей первой модели. В цехах уже приготовились кричать ура... Тогда генеральный директор опередил восторг строгим приказом о результатах обкатки первой серии, и начальники цехов обливались потом в мучительных поисках — как избавиться от того или иного огреха, отмеченного на схеме узлов автомобиля синим крестом испытателей. Потом подключились еще пять тысяч автолюбителей города и области, которым были проданы автомобили из первой серии. Продали с правом обращаться со всеми неполадками в отдел рекламации завода. Пять тысяч' самых привередливых оценщиков всех деталей. Как никак личная собственность, заплачено пять тысяч шестьсот рублей...
И началось самое грустное время в первоначальной жизни завода. Перед его проходными, перед отделом рекламации посинели и побагровели площади: кузова первого выпуска были покрашены в синий и вишневый цвета. Побледнели начальники цехов, инженеры отдела технического контроля. Стали багровыми от возмущения мастера, ремонтники, слесари. Сотни претензий, да каких — уши вянут: ротозеи, бездельники, бракоделы. Вот тебе и праздник... Лишь цех опорных дисков и тормозных устройств не трогали. Правда, позже нашлось два чудака. Один из Куйбышева, другой из Чапаевска. Кричат: «Колодки не регулируются!..» По номеру шасси дознались, кто устанавливал колодки. «Виновника» вызвали в отдел рекламации:
— Устраняй дефект!
Залез Рустам под одну машину, под другую и видит — эксцентрики стоят не так: владельцы машин «отрегули-ровали» с помощью зубила. Послал он их на станцию техобслуживания менять эксцентрики за свой счет, чтобы не порочили цех такими претензиями. Были претензии законные. Выдергивался рычаг переключения скорости. Кое-кто называл это «противоугон-ным» приспособлением: попробуй угнать машину без та-кой детали, она за голенищем шофера — во как здорово! На самом деле этот дефект оказался порожденным ле-ностью сборщиков и синтетикой. В момент крепления рычага положено смазывать гнездо кулисы специальным раствором, а некоторые умники смазывают солидолом, который разъедает синтетику, и рычаг легко выдерги-вается.
Жаловались на сцепление: трясет при разгоне на вто-рой передаче. Почему? Плохо отрегулированы механизмы сцепления. Сборщиков из соседнего цеха надо бить, по рукам за это. Чутье в руках должно быть при регулировке. А кто там регулирует? Чаще всего люди без опыта. А где их найдешь, с опытом? Текучка, большая текучка в соседнем цехе. Поработал парень месяц — не понрави-лось, уволился. Приходит в новый. Его и тут не привяжешь, пока сам не поймет — хватит колобродить, закре-пляться пора. Закона такого нет, а совесть должна быть. И еще одна опасность подстерегала владельцев новых втомобилей. Ярцев называл ее «странной». Кто не любит ыстрой езды?! Жми, пока жмется! Такой лихач вспоми-нает о тормозах, когда стрелка спидометра упрется в расную черту и начнет гнуться. Обманула его мягкость
рессор. И кузов не тарахтит,— как натянутая струна! — и двигатель не жалуется на большие обороты, поет. Поет
даже тогда, когда дорожные столбы сливаются и асфальт, извиваясь, . стремительно струится под машину. Теперь уже никакие тормоза ве помогут. Лети под откос, перевертывайся или врезайся в грузовик, идущий впереди. Только после не проклинай завод на Крутояре, не он виноват...
Впервые за три с половипой года подвернулось два выходных — суббота и воскресенье. Решили махнуть на рыбалку с ночевкой.
Выехали на Федоровские луга, что- ниже плотины гидростанции. Какая краеотища: дубравы, сенокосные угодья, заливы, озера и чистый воздух в звонкой тишине. В заводе тоже чистый воздух — кругом калориферы работают,— и света хватает, хоть иголки собирай, все же здесь, на лугах, меньше шума, и запахи разнотравья радуют до опьянения. От этого, кажется, раньше всех опьянел шеф-монтажник синьор Беллини. Тот выскочил из машины, и, не зная, как выразить свой восторг перед диковинной для него красотой Федоровских лугов, заметался но поляне, затем отбежал в сторону, упал на траву и катался до головокружения.
Ему все нравится у нас. Он подал заявление: просит оставить его на заводе. Уже вызвал жену с дочкой. Когда ему сказали, что таких привилегий, какие он имеет сейчас, как иностранный специалист, не будет, последовал ответ:
— Синьор Беллини все знает...
Рыбалка вначале не обещала удачи. Лишь к полудню в затоне, на мелководье, напали на клев сазана. Хитрая и сильная рыба сазан. Сосет, сосет насадку, потом как рванет, и поплавка не видно-. Если успеешь подсечь — не давай слабины: пилой, что на спинном плавнике, леску перехватит.
Одна поклевка, вторая, затем сразу у четверых удилища в дугу согнулись, но никому не удалось вытянуть. Крючки не те, мягкие. У синьора Беллини свои, итальянские, но тоже из круглой проволоки. Беллини удалось подтянуть к берегу сазана — целый поросенок в золотистой чешуе! И сорвался. Крючок разогнулся. Сорвался
сазан у самого берета. Беллини от досады упал вниз лицом. Рядом с ним Мартын Огородников рвал космы на своей голове.
Досада, напали на такой клев сазанов и... крючки подводят. Попался бы тут под руку тот, кто выпускает такие крючки. Перед сазанами опозорил. Клюет сазан и фигу показывает — на-кось выкуси! В глазах темнеет от злости.
— Нет у этих крючков ребер жесткости,— сказал Ярцев так, словно у него были в запасе такие ребра.
Так и есть, были: сбегал к машине, принес молоток, топорик, круглозубцы, напильник и принялся мастерить. Крючок — на обух топора, и молотком. Раз, другой — и круглая проволока обретала ребра жесткости.
— О, патенте! — засвидетельствовал Беллини.
Еще в Турине Ярцев будто случайно обнаружил, что стопорные кольца наконечников подвески «фиатов» держатся в пазах без напряжения — круглая стальная проволока. Ярцев дал этим кольцам упругость. Просто под пресс их сунул. Патент за это предлагали, но Василий посчитал, что смеются над ним.
Первог-о сазана пойман Беллини.
— О-о! О-о! — кричал он, захлебываясь от восторга.— Жиботъинскнй!
Сазаны были довольно крупные — от одного до двух килограммов. Тянешь из воды такого подройка, и кажется — сатана удочку из рук вырывает. Булан Буланыч, быстрый, как молния, подсек восемь сазанов. Лежат в траве, похожие па поросят, хлещут друг друга хвостами, глупые, того и гляди, разжалобят Булан Буланыча, и тот отпустит их обратно в воду на отгул. А что он мог поступить именно так, никто не сомневался.
На строительстве завода знают Булан Буланыча не первый день. В Москве, когда получали путевки на стройку, ребята слышали о нем добрые слова: «Любит он молодежь. И ей с ним интересно — большой специалист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В зале наступила настороженная тишина. Перестал крутить лохматой головой и разносчик молока Огород-пиков.
— Как мне известно,— сказал Федор Федорович,— ни один полк Советской Армии после штурма Берлина не собирался быть в Париже, поэтому парижане не могли готовиться к встрече с нами... Помню только, точнее, непослушная память подсказывает мне, как два солдата нашего полка были наказаны за самоволку в Париж...
— Как это было? — донеслось из зала в нарушение установленного здесь порядка.
И пришлось рассказать. После подписания соглашения глав союзных держав о зонах оккупации - это соглашение было подписано в Бебельсберге (Сан-Суси), близ Потсдама второго августа сорок пятого года,— наши войска двинулись за Эльбу. Полку, в котором служил Федор Федорович, была указана точка, обозначенная на карте,— Хилъбург-Хаузен. Это триста семьдесят километров западнее Эльбы — в Тюрингии, занятой американскими войсками. Двигались, не спеша, но быстро. За Эльбой, На горном перевале западнее Заофельда, все чаще и чаще дорогу преграждали брошенные американцами «доджйки» и «студебеккеры». Перед Хильбург-Хаузеном на обочинах валялись даже легковые «виллисы». Почему американцы резво гнали машины, трудно понять. Подобрали один «виллис» два смельчака из взвода, разведки.
Продув карбюратор, они завели двигатель и забыли остановиться, где. надо,— выскочили на автостраду Дрезден - Париж. Куда девались два солдата, подсказали местные жители — немцы.
«Цвай русиш сольдат фарен градаус нах Париж (Два русских солдата поехали прямо в Париж)».
Американские дорожные патрули пропустили их без задержки. Французы оказались более внимательными. Они даже объяснили, что два русских солдата — желанные гости Франции. У них на груди медали «За оборону Сталинграда». Сталинград — гость Парижа...
Наконец самовольщики остановились на восточной окраине французской столицы. Остановились передохнуть на усадьбе владельца кафе-гостиницы. Вокруг них сразу собралась толпа любопытных французов. Хозяин гостиницы успел вывесить рекламу: «Здесь остановились герои Сталинграда и штурма Берлина — почетные гости Парижа».
На них кирзовые сапоги, выцветшие гимнастерки, помятые брюки, заношенные пилотки. Но, кажется, никто не замечал этого. Внимание парижан было приковано к поблескивающим на гимнастерках медалям. Советские воины! Парижане готовы были носить их на руках, но не смели прикоснуться к ним. И будто солнце потускнело в глазах гостеприимных парижан, когда было сказано, что эти «гости» должны немедленно возвращаться в полк. В минуту машину самовольщиков завалили подарками. Чего только там не было: ботинки, галстуки, плащи, шляпы, ящик вина, канистры с бензином и маслом про запас на обратную дорогу. Но самовольщики ничего не взяли, кроме трех канистр с бензином.
И на обратном пути их никто не остановил.
— За самовольную отлучку смельчакам, конечно, пришлось побывать на гауптвахте, и мне попало за них,— признался Федор Федорович,— и вспоминаю я об этом по воле непослушной памяти.
— О-о-о,— протянул один из итальянцев, вскинув ладони над головой,— непослушной память!
От дальних столиков донеслось:
— Спасибо такой памяти!..
Все вскочили. Зал разразился аплодисментами. Не жалел ладоней и Мартын Огородников.
Вот и пойми ее, память, куда она может повернуть ход дела.
Рустаму не терпелось видеть на трассе новую модель автомобиля с универсальным кузовом. Последнюю неделю он крепил на опорных дисках тормозные устройства для нее. И когда Ярцев сказал, что завтра испытатели выведут на обкатку пробную серию «универсалов», Рустаму было трудно справиться с собой: отложил курсовую работу — он теперь студент вечернего отделения политехнического института! — колобродил всю ночь по общежитию, не давал друзьям спать. И на работу пришел на два часа раньше обычного. Пришел вместе с Огородниковым.
Уговорил все же Федор Федорович взять этого непутевого косматика в экипаж, «пока стажером, а там видно будет»... Рустам резко возражал против такого решения, потому именно его в первую очередь обязали приноровить Мартына к работе агрегата. Первые дни Мартын пытался сачковать, но разве перехитришь агрегат, если он сам указывает вспышками красных лампочек, где стоит ротозей и ловкач. Тут хитрость видна сразу всему экипажу и даже соседям справа и слева. Рустам взял с собой Мартына и на крепление тормозных устройств. Неделю сам крепил и за Мартыном следил, чтоб огрехов не было.
И вот настал день проверки — что дала совместная работа с Огородниковым?
Какой это был день, Рустам и сейчас не может объяснить. Грудь распирала тревога — вдруг тормоза откажут и кто-то из испытателей врежется в столб. Потому, когда стало известно, что испытатели пошли на третий круг с повышенным режимом, Рустам оставил Огородникова на своем месте одного, а сам выскочил из цеха. На площадке перед главным корпусом стояли все начальники управлений во главе с генеральным директором. Чуть поодаль толпились цеховые инженеры. Здесь Рустам встретил своего начальника, но не оробел: пусть в грозу превратится — не отступлю, у меня тоже есть право быть тут в такой час.
Мимо проскакивали один за другим «универсалы». Промелькнуло лицо Ярцева. Потный, сосредоточенный, даже глазом не повел, хоть Рустам крикнул ему во все
горло: «Как тормоза?! Тормоза как?!» Лишь потом, после четвертого круга, когда Ярцев по отмашке руководителя группы испытателей остановился перед генеральным директором, Рустам рванулся туда и раньше всех добился ответа на свой вопрос.
— Держат мертво,— сказал Василий.
Это значит, тормозная система сработала надежно. Ради такого момента можно пожертвовать чем угодно»
И тут же Рустам встревожился. Ему показалось, что он один-единственный из своего цеха,, а быть может, со всего завода осмелился на такой шаг. Грустное одиночество. Эх, ровесники, ровесники, неужели природа лишила вас чувства ревности или хотя бы простого любопытства: как ведет себя в деле деталь твоя, которую ты готовил или ставил на свое место?..
Однако прошло еще несколько минут, и Рустам успокоился. Сотни таких же парней, как он, прилипли к окнам главного корпуса, многие забрались на крыши и вели круговой обзор трассы трека. Столько же, если не больше наблюдателей, как сказал Ярцев, облепили заборы на самых опасных поворотах.
— Разглядывают, как тушканчики из нор...
Зря Василий называл их так. Это верные друзья завода. И вообще этот день надо было объявить заводским праздником. Едва ли объявят. Живуч принцип: «Меньше шума, больше дела». Может, в этом есть свой резон..
Вспомнился почти такой же праздничный настрой после пуска первой очереди, когда с конвейера стали сходить сотня за сотней, затем тысячи автомобилей первой модели. В цехах уже приготовились кричать ура... Тогда генеральный директор опередил восторг строгим приказом о результатах обкатки первой серии, и начальники цехов обливались потом в мучительных поисках — как избавиться от того или иного огреха, отмеченного на схеме узлов автомобиля синим крестом испытателей. Потом подключились еще пять тысяч автолюбителей города и области, которым были проданы автомобили из первой серии. Продали с правом обращаться со всеми неполадками в отдел рекламации завода. Пять тысяч' самых привередливых оценщиков всех деталей. Как никак личная собственность, заплачено пять тысяч шестьсот рублей...
И началось самое грустное время в первоначальной жизни завода. Перед его проходными, перед отделом рекламации посинели и побагровели площади: кузова первого выпуска были покрашены в синий и вишневый цвета. Побледнели начальники цехов, инженеры отдела технического контроля. Стали багровыми от возмущения мастера, ремонтники, слесари. Сотни претензий, да каких — уши вянут: ротозеи, бездельники, бракоделы. Вот тебе и праздник... Лишь цех опорных дисков и тормозных устройств не трогали. Правда, позже нашлось два чудака. Один из Куйбышева, другой из Чапаевска. Кричат: «Колодки не регулируются!..» По номеру шасси дознались, кто устанавливал колодки. «Виновника» вызвали в отдел рекламации:
— Устраняй дефект!
Залез Рустам под одну машину, под другую и видит — эксцентрики стоят не так: владельцы машин «отрегули-ровали» с помощью зубила. Послал он их на станцию техобслуживания менять эксцентрики за свой счет, чтобы не порочили цех такими претензиями. Были претензии законные. Выдергивался рычаг переключения скорости. Кое-кто называл это «противоугон-ным» приспособлением: попробуй угнать машину без та-кой детали, она за голенищем шофера — во как здорово! На самом деле этот дефект оказался порожденным ле-ностью сборщиков и синтетикой. В момент крепления рычага положено смазывать гнездо кулисы специальным раствором, а некоторые умники смазывают солидолом, который разъедает синтетику, и рычаг легко выдерги-вается.
Жаловались на сцепление: трясет при разгоне на вто-рой передаче. Почему? Плохо отрегулированы механизмы сцепления. Сборщиков из соседнего цеха надо бить, по рукам за это. Чутье в руках должно быть при регулировке. А кто там регулирует? Чаще всего люди без опыта. А где их найдешь, с опытом? Текучка, большая текучка в соседнем цехе. Поработал парень месяц — не понрави-лось, уволился. Приходит в новый. Его и тут не привяжешь, пока сам не поймет — хватит колобродить, закре-пляться пора. Закона такого нет, а совесть должна быть. И еще одна опасность подстерегала владельцев новых втомобилей. Ярцев называл ее «странной». Кто не любит ыстрой езды?! Жми, пока жмется! Такой лихач вспоми-нает о тормозах, когда стрелка спидометра упрется в расную черту и начнет гнуться. Обманула его мягкость
рессор. И кузов не тарахтит,— как натянутая струна! — и двигатель не жалуется на большие обороты, поет. Поет
даже тогда, когда дорожные столбы сливаются и асфальт, извиваясь, . стремительно струится под машину. Теперь уже никакие тормоза ве помогут. Лети под откос, перевертывайся или врезайся в грузовик, идущий впереди. Только после не проклинай завод на Крутояре, не он виноват...
Впервые за три с половипой года подвернулось два выходных — суббота и воскресенье. Решили махнуть на рыбалку с ночевкой.
Выехали на Федоровские луга, что- ниже плотины гидростанции. Какая краеотища: дубравы, сенокосные угодья, заливы, озера и чистый воздух в звонкой тишине. В заводе тоже чистый воздух — кругом калориферы работают,— и света хватает, хоть иголки собирай, все же здесь, на лугах, меньше шума, и запахи разнотравья радуют до опьянения. От этого, кажется, раньше всех опьянел шеф-монтажник синьор Беллини. Тот выскочил из машины, и, не зная, как выразить свой восторг перед диковинной для него красотой Федоровских лугов, заметался но поляне, затем отбежал в сторону, упал на траву и катался до головокружения.
Ему все нравится у нас. Он подал заявление: просит оставить его на заводе. Уже вызвал жену с дочкой. Когда ему сказали, что таких привилегий, какие он имеет сейчас, как иностранный специалист, не будет, последовал ответ:
— Синьор Беллини все знает...
Рыбалка вначале не обещала удачи. Лишь к полудню в затоне, на мелководье, напали на клев сазана. Хитрая и сильная рыба сазан. Сосет, сосет насадку, потом как рванет, и поплавка не видно-. Если успеешь подсечь — не давай слабины: пилой, что на спинном плавнике, леску перехватит.
Одна поклевка, вторая, затем сразу у четверых удилища в дугу согнулись, но никому не удалось вытянуть. Крючки не те, мягкие. У синьора Беллини свои, итальянские, но тоже из круглой проволоки. Беллини удалось подтянуть к берегу сазана — целый поросенок в золотистой чешуе! И сорвался. Крючок разогнулся. Сорвался
сазан у самого берета. Беллини от досады упал вниз лицом. Рядом с ним Мартын Огородников рвал космы на своей голове.
Досада, напали на такой клев сазанов и... крючки подводят. Попался бы тут под руку тот, кто выпускает такие крючки. Перед сазанами опозорил. Клюет сазан и фигу показывает — на-кось выкуси! В глазах темнеет от злости.
— Нет у этих крючков ребер жесткости,— сказал Ярцев так, словно у него были в запасе такие ребра.
Так и есть, были: сбегал к машине, принес молоток, топорик, круглозубцы, напильник и принялся мастерить. Крючок — на обух топора, и молотком. Раз, другой — и круглая проволока обретала ребра жесткости.
— О, патенте! — засвидетельствовал Беллини.
Еще в Турине Ярцев будто случайно обнаружил, что стопорные кольца наконечников подвески «фиатов» держатся в пазах без напряжения — круглая стальная проволока. Ярцев дал этим кольцам упругость. Просто под пресс их сунул. Патент за это предлагали, но Василий посчитал, что смеются над ним.
Первог-о сазана пойман Беллини.
— О-о! О-о! — кричал он, захлебываясь от восторга.— Жиботъинскнй!
Сазаны были довольно крупные — от одного до двух килограммов. Тянешь из воды такого подройка, и кажется — сатана удочку из рук вырывает. Булан Буланыч, быстрый, как молния, подсек восемь сазанов. Лежат в траве, похожие па поросят, хлещут друг друга хвостами, глупые, того и гляди, разжалобят Булан Буланыча, и тот отпустит их обратно в воду на отгул. А что он мог поступить именно так, никто не сомневался.
На строительстве завода знают Булан Буланыча не первый день. В Москве, когда получали путевки на стройку, ребята слышали о нем добрые слова: «Любит он молодежь. И ей с ним интересно — большой специалист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27