Минуту она молчала и наконец спросила с не свойственным ей спокойствием:
— Тебе обязательно надо все это говорить?
Тон ее и слова настолько поразили его, что он не сразу нашел ответ. Но в то же время накал злости ослабел в нем. И чуть погодя он сказал уже почти обычным голосом:
— Мне кажется, ты не хуже меня должна знать, что надо, а чего не надо.
От поля повеяло еще более холодным ветром. Анджей был одет теплее Зоськи, которая, потеряв плащ, осталась в одном легком платье с кружевами. Но даже его пробрала неприятная дрожь. Он взглянул на часы: было около девяти. И почувствовал, что к нему возвращаются силы. Он встряхнулся, подтянул под шею молнию куртки.
— Быть такого не может, чтобы мы ничего не нашли! Что-то должно найтись во что бы то ни стало.
Зоську трясло, хотя даже в темноте было видно, что она пытается как-то унять дрожь.
— Озябла?— спросил он почти заботливо.
— Да нет, ничего. А тебе холодно небось?
— Не жарко. Ерунда! Главное, чего-нибудь горяченького напиться и лечь. Кружку молока выпила бы небось, а?
— Да.— В голосе ее послышались теплые, почти радостные нотки.— А ты?
— Все три, а то и четыре! Да чего говорить, здесь молока нам не дадут. Пойдем, попытаем счастья еще вон в тех хатах.
И он показал на хибарки, белеющие невдалеке.
— Там все, наверно, занято,— шепнула Зоська.
— Поглядим. А вдруг?
Они сошли с дороги и направились к ближайшим домам. В той стороне их было мало — всего два, три, и, насколько можно было разобрать в темноте, принадлежали они беднейшим хозяевам. Стояли эти хибарки на отшибе, чуть пониже шоссе, задворьями к лугу, К ним вела отлогая, довольно узкая, извилистая тропка меж двумя изгородями. Здесь было темнее, чем у тракта, сюда проникал лишь тусклый отблеск света от притушенных фар едущих по дороге грузовиков — будто мимо-
летная тень едва касалась земли и тотчас исчезала. Но Анджей успел уже освоиться с темнотой и продвигался вперед уверенным, быстрым шагом. Зоська, которая вообще плохо ориентировалась ночью, едва поспевала за ним. Она ступала неуверенно, хромала все сильнее и, споткнувшись пару раз, едва не упала. Ноги у нее были совершенно мокрые от росы. Однако, напрягая все силы, она старалась не отстать. Таинственная пустынность этой ночи наполняла ее таким ужасом, что временами страх назойливой тошнотой подкатывал к горлу. Тогда она прижимала руку к груди и, широко открыв рот, судорожно заглатывала холодный воздух. И даже когда тошнота отступала на минуту, страх оставался, все такой же необъяснимый, навязчивый и терзающий.
Когда Анджей, дойдя до первого дома, вознамерился было толкнуть приоткрытые ворота и пройти во двор, Зоська непроизвольно схватила мужа за руку.
— Сюда хочешь?
— А почему бы нет?
— Может, лучше туда? — Она показала на другую хибарку.
— Не все ли равно? Может, тут как раз что-нибудь и найдется.
Надежда Андждея подтвердилась. Правда, и здесь уже обосновались два семейства беженцев с детьми и огромным количеством вещей, так что о том, чтобы заночевать в доме или в овине, не могло быть и речи, однако хозяин — невысокий, в расцвете сил крестьянин — все же не отослал их ни с чем. Сам он, как оказалось, со всем семейством — женой и тремя детьми — уже более двух недель спал в овине, уступив и комнату и кухню все прибывающим беженцам. Увидев, как измучена Зоська, он тотчас пододвинул ей табуретку, Анджею помог скинуть рюкзак и, как бы оправдываясь, объяснил: единственное, что он может предложить им для ночлега, это стог сена.
— Места там немного,— сказал он.— Но вас двое, уместитесь, а чтобы угреться, в сено зароетесь.
— Прекрасно!— обрадовался Анджей.
Но хозяин продолжал угрызаться. Он бросил взгляд в угол избы, откуда отодвинута была большая лавка; какой-то мужчина в роговых очках и элегантном пальто разбрасывал по полу пучки соломы. На лавке у стены сидели две молодые красивые женщины в ладных спортивных костюмах. Одна из них при тусклом свете керосиновой лампы мазала кремом лицо, другая играла с черным котенком.
Окинув неуверенным взглядом этих людей, хозяин, поколебавшись, сказал:
— Там, в избе,— он показал на закрытые д^ери,— очень уж людей много, да еще и дети, ну а здесь, если эти вот господа, что первые сюда пришли, не возражают, можно бы всем уместиться.
Дама, занятая макияжем, подняла голову от дорожного зеркальца.
— Эдвард, ты слышишь?
— Что такое?— буркнул мужчина, занятый разбрасыванием соломы.
— Еще какие-то люди хотят тут ночевать. Но ведь это же немыслимо, мы же здесь задохнемся.
Мужчина распрямился и с необычайной прытью выскочил на средину кухни.
— Вы что, ошалели?— гневно и свысока обратился он к хозяину.— Я же говорил вам, никто, кроме нас, ночевать здесь не будет. Что еще за новости? Мы за все заплатим, не беспокойтесь.
Крестьянин сконфузился.
— Да не в плате дело.
— А в чем же?
— Эти люди...
— Ни в коем случае,— оборвал его мужчина.— Жена моя и невестка устали, изнервничались и нуждаются хотя бы ночью в отдыхе и покое. Я тоже. Простите,— с холодной любезностью обратился он к Варнецким,— но мы пришли сюда первые, увы. В нынешние времена каждый устраивается, как умеет.
Заметив, что Анджей разглядывает его с иронической усмешкой, он осекся и смерил его суровым взглядом.
— К тому же мы вовсе не намерены ночевать в одной комнате с чужими людьми. Откуда я могу знать, кто вы такой?
Анджей рассмеялся.
— В самом деле, вы этого знать не можете.
— Ну и...
— Зато я вас знаю. Мужчина наклонил голову.
— Меня? Откуда? Я, кажется, не имел удовольствия...
Анджей молчал.
— Вы знаете мою фамилию, да?— несколько возбужденно допытывался мужчина.— Впрочем, вполне возможно, она достаточно известна в варшавских адвокатских кругах...
— Никаких кругов я не знаю,— грубовато прервал его Анджей.— Но достаточно взглянуть на вас, чтобы понять, что вы — дурень.
Мужчина побагровел.
— Эдвард!— воскликнула женщина, занятая макияжем.— Надеюсь, ты ке станешь пререкаться с каким-то незнакомцем?
— Ты права,— поспешно согласился адвокат и, окинув Анджея надменным, презрительным взглядом, отошел к своим женщинам.
Анджей между тем успокаивал огорченного хозяина.
— Зря вы это начали, зачем? Нам же будет превосходно на сене. А кабы еще молока немножко, да хлеба,..
Крестьянин приуныл.
— Хлеба и крошки не найдется, эти господа все, что было, купили.
— Может, молока хотя бы?
— Зоська!— обратился хозяин к своей жене, стоявшей у входа в кухню.— Молока у тебя, часом, не найдется?
— Вас Зосей зовут?— подняла голову Варнецкая.— Меня тоже...
Анджей так строго взглянул на нее, что она, смутившись, осеклась.
— Ну, так как же с молоком?—спросил Анджей, нагнувшись к плите, в которой угасал жар.— Осталось что-нибудь?
Женщина приподняла крышку большого чугуна.
— Маленечко, для пани едва кружечка наберется. Зоська испугалась.
— Нет, нет, я не хочу, я не голодная, выпей ты. Но хозяйка уже наливала ей горячего молока.
— Выпей, дорогуша,— подала она кружку Зоське.— Немного горяченького на ночь полезно после такого-то дня, а мужчина, он посильнее все же.
— Нет, нет, мне вправду не надо,— слабо сопротивлялась Зоська.
— Чего не надо-то?— Хозяйка грубовато рассмеялась и сунула кружку ей в руку.
Анджей, видя, что Зоська колеблется и руки у нее начинают дрожать, наклонился к ней.
— Ну выпей же!— шепнул он.
В конце концов она начала пить, маленькими глоточками, очень медленно, с явным усилием. Выглядела она при этом ужасно несчастной — вот-вот расплачется. Анджею становилось все более не по себе. Он даже спиною чувствовал, что те люди из угла напротив наблюдают всю сцену. Ему даже показалось, что они шепчутся меж собою, и, хотя слов разобрать было нельзя, он не сомневался, что речь идет о них с Зоськой. Кровь прилила у него к лицу, стало невыносимо душно. Ему стоило большого труда не обернуться, потому что он знал: если заметит во взгляде тех женщин или мужины хотя бы тень иронии — не удержится, устроит непристойный скандал. Анджей сжал, тупо всматриваясь в красноватый отблеск жара на полу. В ушах у него шумело, в горле пересохло и спеклось. Внезапно, услышав позади себя женский смешок, он поднял голову.
— Ну что ж, пойдемте?— обратился он к хозяину нарочито непринужденным тоном.— Как нам пройти к этому стогу?
И, не дожидаясь ответа, взглянул на Зоську.
— Выпила?
Она кивнула, да, мол. И тут же просяще взглянула на него.
— Еще немножечко осталось,— шепнула она,— выпей...
Анджей, не ответив, снова повернулся к хозяину. Тот стал подробно объяснять, что стог-де находится за овином, на самом краю луга. Впрочем, он сам намеревался отвести их туда.
— Тогда пошли!— поторопил его Анджей. Схватив лежавший на полу рюкзак, он закинул его на
плечо, Зоська тоже торопливо начала собираться. Кружку со злосчастным недопитым молоком она поставила на краешек плиты.
— Спасибо,— успела она еще шепнуть хозяйке.
— Не за что,— ответила женщина.
И при этом внимательно поглядела на Зоську, сочувственно и в то же время насмешливо. Зоська попробовала улыбнуться ей, но только жалкая гримаса скривила ее губы. Окончательно смутившись, она направилась к двери, где дожидались ее Анджей с хозяином. И на самом пороге споткнулась. Женщина в комнате снова засмеялась — на этот раз громко, не таясь.
— Да смотри же ты!— тихо прошипел Анджей.
Он придержал ее плечом и, сильно сжав локоть, подтолкнул к выходу. Еще в сенях преследовал его этот смех, смех красивой, уверенной в себе женщины.
Холод на дворе пробирал до костей, небо было черное, все в звездах. Со стороны шоссе доносился глухой рокот грузовиков, а где-то далеко на горизонте посверкивали ослепительные полосы.
Хозяин вел их уверенным шагом человека, который знает наизусть каждый камень и каждую ямку. Сперва Анджей придерживал Зоську за локоть, но где-то посредине двора убрал руку, предоставив жене идти самой. Впрочем, двор был небольшой, хотя и сильно выбитый. Стог сена находился в нескольких десятках шагов за овином. Место здесь было низкое, роса на траве обильная и очень холодная. Дойдя до стога, крестьянин остановился.
В темноте стог казался огромным, очень высоко темнел на его верхушке покатый, из досок сбитый навес.
— Влезайте,— пригласил их хозяин, когда Анджей встал рядом с ним, а Зоська, прихрамывая и трудно дыша, как раз подходила.
Но Анджею хотелось еще выкурить папироску.
— Справитесь сами?— засомневался хозяин.
— Справимся, справимся,— успокоил его Анджей.
— Тогда спокойной вам ночи. Да заройтесь поглубже, не то замерзнете, ночки-то уж холодные... и с огнем поосторожнее!
— Знаю, знаю,— начинал терять терпение Анджей.
Наконец крестьянин, еще раз пожелав им доброй ночи, ушел. Анджей минуту постоял, угрюмо задумавшись. Потом вдруг стряхнул с себя оцепенение и на ощупь стал скручивать папироску. Отошел в сторону, закурил. Спать совсем расхотелось, усталости как не бывало. Он сожалел уже, что не решился идти дальше ночью. Чувствовал, что заснуть теперь не сможет, а лежать долгие часы в бездействии ему вовсе не улыбалось. «Ох, побыть одному, наконец-то побыть одному»,— подумал он. Курил он очень медленно, чтобы хоть немного оттянуть вынужденный отдых. Но присутствие Зоськи, неподвижная тень которой смутно маячила близ стога, портило ему и то мизерное удовольствие, которое он старался извлечь из последней минуты мнимой свободы... Он был уверен, что Зоська смотрит на него и ждет. И наконец не выдержал.
— Иди спать, чего торчишь тут?
— А ты?
— Не беспокойся обо мне, ладно? Когда захочу — лягу.
Но Зоська испытывала потребность обстоятельно оправдаться.
— Мне в самом деле совсем не хотелось пить, а ты...
— Хватит, а? Вечно такое учиняешь, что у человека руки опускаются!
— Я?
— А кто же?
— Что я такого сделала? Я ведь просто хотела, чтобы и ты выпил.
— Самое подходящее время и место нашла для проявления заботы! Позор какой! Вообще-то мне следовало дать в морду этому типу.
Зоська оперлась о стог, прижала руки к груди. Сердце ее колотилось — торопливо, тошнотворно. Снова напал страх, о котором она забыла на минуту. Резкий, приглушенный голос Анджея доставлял ей физическую боль. Это было невыносимо.
— Перестань,™ шепнула она.
Анджей бросил папироску, придавил ее башмаком.
— Жаль, что ты вовремя не умеешь сама себе этого сказать. Не становилась бы тогда посмешищем первой встречной финтифлюшки.
Зоська не поняла, о чем это он.
— Я — посмешищем?
— Само собой. Ты что, не слышала, как смеялась та кретинка?
— Какая кретинка?
— Та, что лицо себе кремом мазала, не слышала?
— Нет.
— Жаль.
И вдруг вскрикнул с отвращением:
— Ох, как же мне обрыдло все это!
Зоська притихла. Тревога и насильно выпитое молоко вызывали все большую тошноту. И вдруг ей сделалось так плохо, что она инстинктивно стиснула рукою горло и, словно бы ища какого-то спасения, шагнула вперед. И в ту же минуту зацепилась ногой за твердый, выступающий из земли предмет. Зашаталась и упала. Но тотчас поднялась.
— Что ты опять вытворяешь?— проворчал Анджей.— Падаешь на ровном месте.
— Тут пень какой-то,— простонала она.
360
— Пень? Откуда тут, на лугу, пень? Что ты городишь? *
Он подошел поближе.
— Вот здесь,— показала Зоська.
Анджей наклонился и ощупью стал шарить в траве.
— Нет ничего!
И тут наткнулся рукой на острый колышек, выступающий из земли на ширину ладони.
— В самом деле какой-то колышек. Интересно, что за идиот воткнул его сюда?
Он поднялся, стал вытирать о куртку влажные ладони.
— Ну и роса! Ты небось вся мокрая.
— Да, немножко.
— Не ударилась?
— Нет.
— Хоть раз в жизни!— сказал Анджей с почти веселой ноткой в голосе.
Зоське это прибавило смелости.
— Давай ложиться, ладно?
— Ладно,— покорно согласился он. Подошел к стогу, взглянул вверх.
— Будем спать как в гнезде! Погоди, я вскарабкаюсь, а потом тебя подтяну.
— Хорошо,— кивнула головой Зоська.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45