и страх, и страдание, и надежда. Ирена долго лежала средь этой мучительной пустоты, и единственное, что доходило до ее сознания,— резкие, пронзающие тишину звуки со двора: стук ступки, выколачивание ковров, крики детей.
Слышала она и то, что Анна хлопочет в квартире. В какую-то минуту ей даже почудилось, что Анна подошла к двери и прислушивается. Но она не подала признаков жизни. Боялась, что Анна войдет, предпочла притвориться спящей. И вздохнула с облегчением, услышав хлопанье входной двери. Минуту еще прислушивалась. В квартире царила тишина.
Ирена встала и подняла штору, солнце залило комнату ярким светом. В первую минуту он ослепил ее. Она прикрыла глаза ладонью и тогда только увидела Анну с хозяйственной сумкой, медленно, тяжело переходившую улицу.
Перед домом разговаривало двое мужчин. Один был тот самый, что вчера после полудня видел ее на балконе. Она сразу заметила также, что Петровский, опершись спиной о железную стойку, следит за ее окном. Ирена невольно отпрянула и стала так, чтобы, видя двор, самой оставаться невидимой. Однако Петровский, сунув руки в карманы штанов, так настойчиво смотрел в сторону балкона, что она, опасаясь, как бы он не заметил ее, отошла еще дальше. Но эпизод этот встревожил ее. Минуту спустя, услышав звуки выбивалки, она снова подошла к балкону.
Сначала она не заметила Петровского, а только Владека, обстоятельно и мерно выбивающего ковер. Тогда она еще приблизилась, но тотчас, неожиданно для самой себя испугавшись, отступила назад.
Петровский лежал, развалясь на траве, прямо напротив балкона, за которым он явно наблюдал. Теперь ее охватила такая паника, что, забыв умыться, она поспешно оделась.
Вскоре вернулась Анна, и Ирена выбежала навстречу ей в прихожую.
— Хорошо, что вы вернулись!— воскликнула она.— Мне надо поговорить с вами...
И, не давая Анне слова вставить, принялась сбивчиво объяснять, что оставаться в Белянах ей больше нельзя и что ей лучше немедленно уехать отсюда.
Анна испугалась.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет!— возразила Ирена.— Но взгляните во двор...
Анна послушалась.
— Видите?— спросила Ирена, стоя в отдалении. Владек как раз стаскивал ковер с перекладины.
— Там слуга нашего хозяина,— объяснила, все еще ничего не понимая, Анна.
— А тот, другой, на траве?
— Нет никого!
Ирена подошла поближе. В самом деле, Петровского не было, он, видимо, только что ушел. Тогда она немного спокойней рассказала обо всем. Малецкая принялась ее успокаивать. Она говорила так убежденно и так разумно, что Ирена с легкостью дала уговорить себя.
— Вы думаете, ничего страшного нет?
— Ну конечно нет!— уверила ее Анна, хотя сама была немного обеспокоена.
Ирена вздохнула с облегчением.
— Это хорошо! А то я уж не сомневалась, что придется снова бежать куда-то.
— Не думайте об этом,— еще раз повторила Анна.
— Честно говоря,— помолчав, сказала Ирена,— деваться-то мне, пожалуй, и некуда. Никого у меня нет.
Во время запоздалого завтрака она снова вернулась к той же теме.
— Знаете,— обратилась она к сидящей неподалеку и занятой шитьем Анне,— временами я уж и не знаю, чего боюсь больше: самой смерти или постоянной неопределенности?
Анна, думавшая о Юлеке, ответила не сразу. Только спустя какое-то время, склонившись над детской распашонкой, она промолвила:
— Мне кажется, человек лишь тогда может не бояться смерти, когда он верит в некие высшие ценности.
Ирена внимательно на нее взглянула.
— Вы думаете о Боге?
— Нет!— искренне возразила Анна.— Сейчас я думала не о Боге. Только о людях.
Труднее всего Анне давалась кройка, а у нее остался еще кусочек фланели, по крайней мере, на две распашонки, и она решила воспользоваться опытом пани Карской — попросить скроить. Предупредив Ирену, что на полчаса оставит ее одну, Анна отправилась наверх.
Двери ей отворила сама пани Карская.
— Як вам с большой просьбой...— начала Анна.
И осеклась, смущенная необычным видом пани Карской. В первую минуту, в полутьме прихожей, Анна просто не узнала ее; перед ней стояла словно бы другая женщина, лет по меньшей мере на десять старше. Она вся почернела, лицо осунулось, в темных, казавшихся непомерно большими глазах пылала тайная мука.
Решив, что Карская больна, Анна хотела было извиниться за свой визит. Но та сердечно обняла ее.
— Это хорошо, что вы пришли. Войдите, пожалуйста. Когда они вошли в комнату, из соседней двери тотчас
выглянула Тереска. Пани Карская подошла к ней.
— Иди играй, Тереня.— Она погладила дочку по голове.— Мамочка хочет с тетей поговорить.
Малышка обиженно надула губки.
— А Тереня?
— Потом, родная, поиграй сейчас сама.
— Я же всегда сама играю,— ответила девчушка. Но все же вышла. Пани Карская немного постояла
у дверей, потом села напротив Анны. На свету лицо ее казалось еще более измученным.
— Это хорошо, что вы пришли,— повторила она медленно, в раздумье.— Я как раз хотела зайти к вам, хотела...
Она склонила голову и только спустя минуту подняла на Анну темные свои глаза.
— Прошу вас, скажите,— начала она неуверенно,— может быть, вы знаете... где бы я могла увидеться с братом вашего мужа, с паном Юлеком?
Анна слегка покраснела.
— Вы не знаете? Анна покачала головой.
— Он уже не зайдет к вам?
— Скорее всего нет,— тихо ответила Анна.
— Ах, так!— шепнула пани Карская как бы самой себе.
Воцарилась тишина.
— А что, Влодек хотел бы увидеться с Юлеком?— спросила Анна.
— Нет,— возразила Карская.— Влодек вчера не вернулся домой.
Анна вздрогнула.
— Как не вернулся?
Пани Карская встала, вынула из лежавшей неподалеку сумки какой-то листочек и, без слова, протянула его Анне. Та прочла раз, другой. Вдруг Карская подошла к ней, схватила ее за руку.
— Умоляю вас, если вы хоть что-нибудь знаете о Юлеке, скажите мне! Они наверняка должны быть вместе, я это знаю. И ничему не стану препятствовать. Я хочу только знать, только знать, где мой сын, за что он хочет погибнуть... Ничего больше...
Анна тоже не сомневалась, что Влодек участвует в операции вместе с Юлеком. Однако она колебалась — имеет ли право выдать доверенную ей тайну? Пани Карская это почувствовала.
— Я вас умоляю,— она сильнее стиснула руку Анны. Столько страдания и муки было в ее голосе, что Анна
решилась. Пани Карская слушала спокойно и молча. Только лицо ее стало совсем серым, а глаза — еще темней.
— Вот так! — промолвила она, когда Анна умолкла.— Значит, больше я его не увижу...
— Может, они не вместе пошли,— шепнула Анна.
— Нет, нет, я знаю, что они вместе! Что поделаешь... Она поднялась и сжала виски маленькими узкими
ладонями.
— Что поделаешь,— глухо повторила она.— В Польше матери должны знать, что, воспитывая сыновей порядочными людьми, они чаще всего готовят их на смерть. Но почему он не сказал мне?— вспыхнула вдруг в ней обида.— Ведь я бы не стала его удерживать... Как я могла бы его удержать?
После полудня со стороны города стали доноситься все более частые и мощные взрывы, На таком большом расстоянии трудно было определить, чем именно они вызваны: то ли зажигательные бомбы, то ли динамит. Но после каждого взрыва, вероятно, вспыхивал новый пожар: чуть погодя черный столб густого дыма вздымался из гетто к небу.
В кухне Петровских пеклись пироги и готовился би-гос. Запах его распространялся по всей лестничной клетке. Петровская, красная, разгоряченная, в рубахе и в цветной нижней юбке, металась между кухней и комнатами: когда можно было отойти от печки, кончала уборку квартиры. К вечеру ей хотелось со всем управиться.
— О боже!— воскликнула она, когда особенно мощный взрыв всколыхнул землю.— Ну и лупят!
Она подошла к окну, и тут внимание ее привлекла группа людей на тротуаре возле дома Макарчинского, за углом.
— Юзеф!— заглянула она в соседнюю комнату.— Глянь-ка, что там творится возле Макарчинского.
— А чего?— спросил тот, не поднимаясь с кровати.
— Ты погляди, какая уйма людей!
Он неохотно поднялся и выглянул в окно.
— Где там уйма! Несколько человек всего.
— Как это несколько?— возмутилась она.— Посчитай, шесть, семь. Смотри, даже Владек Замойского...
Действительно, Владек стоял в группе обсуждающих что-то людей. Но Петровского это нисколько не тронуло.
— Ну и что?— буркнул он, пожав плечами.
— О господи! — разволновалась Петровская.— Не видишь, стряслось что-то? Ступай-ка, узнай.
— Сама иди!— Он лениво потянулся.
— Матерь божья! Или не видишь, что я не одета? Я к нему как к человеку...
Оживленная жестикуляция собравшихся заинтересовала наконец Петровского. Он надел пиджак, шляпу и вышел. Проходя по двору, взглянул в сторону балкона Малецких.
Петровская тем временем побежала на кухню помешать бигос. Еще проверила, хорошо ли румянится сдоба, и тотчас вернулась в комнату. Петровский уже присоединился к собравшимся.
Воротился он минут через десять.
— Ну?— встретила его в дверях возбужденная супруга.— Чего ты так долго торчал там? Что стряслось?
— А я знаю?— Он бросил шляпу на кровать.— Так, болтают...
— Как это болтают? Что болтают?
— Будто гестапо приехало куда-то на Лисовскую...
— Что ты говоришь?— перепугалась она.— Когда? Сейчас? И что, забрали кого?
— А, вроде евреев каких-то,— ответил он равнодушно.
Петровская покраснела вся и сперва не могла даже слова вымолвить, будто поперхнулась этим известием. Через минуту только пришла в себя.
— Юзек!— решительно вскричала она.— Пригляди за тестом, я сейчас вернусь.
Она открыла шкаф и, вытащив оттуда платье, начала торопливо одеваться. Петровский поморщился.
— Куда бежишь?
— К Замойскому,— ответила она коротко, натягивая чулок.
Он пожал плечами.
— Чего это?
— Как это чего?— Она выпрямилась, вся красная, вспотевшая.— Не видишь, что творится? Или прикажешь сидеть сложа руки и дожидаться, пока всех нас прикончат из-за одной жидовки? Не бывать тому! Я в гестапо не побегу, не хочу ничьей крови на совести иметь, но кое-кто побежит.
Уже одетая, она кинулась на кухню, заглянула в духовку. Тесто румянилось как надо. Вымешала бигос. И снова вернулась в комнату. Поправила волосы, припудрила горевшее лицо и схватила сумку.
— Юзек!— вспомнила она уже в дверях.— Если я через четверь часа не вернусь, вынь булки и бигос помешай. Не забудь!
— Еще чего!— буркнул он.
Потом снял пиджак и, улегшись на кровать, положил ноги на высокую металлическую спинку. Очень нравилось ему вылеживать в такой позиции.
Тем временем Петровская, энергично убедив Владека, что по очень важному и срочному делу ей надо незамедлительно увидеться с советником, очутилась в кабинете Замойского. Это была просторная комната, устланная огромным ковром, с громоздким столом посредине и массивными библиотечными шкафами. На стенах, в щедро золоченных рамах, темнели старинные портреты. Шторы на окнах и мягкие кожаные кресла создавали атмосферу уединенного покоя.
Замойский как раз читал «Пана Тадеуша», и неожиданный визит Петровской был ему совсем некстати. Из опыта он знал, что посещение жильцов не сулит хозяину ничего приятного. Однако благовоспитанность повелела ему немедленно встать и оживить кроличью свою
физиономию любезной улыбкой. Только большой нос советника выдавал его недовольство.
Петровская утонула в кресле и, утерев платком потное лицо, тотчас приступила к делу.
— Вы, пан советник, меня знаете,— начала она,— я человек честный, днем с огнем нынче будете искать другого, кто бы платил так исправно...
Замойский учтиво поклонился. Петровская отдышалась и снова полезла за платком.
— Вот именно!— подтвердила она предыдущее свое заявление.— Поэтому я имею право утверждать, что в нашем доме не все в порядке.
У Замойского нос вытянулся еще немного.
— Да, пан советник, я знаю, что говорю, я не на ветер говорю! Можно ли терпеть такое в нынешние-то времена, чтобы легкомыслие одних людей угрожало жизни других? Можно ли так делать, поступать, прошу прощения, так антиобщественно?
— Но...— пробормотал Замойский.
— Да, да!— атаковала его Петровская.— Что бы вы, пан советник, сказали, если бы вы, пан советник, узнали, что тут, в вашем доме, под вашей крышей укрывают, прошу прощения, евреев?
Замойский вздрогнул, и нос его вытянулся еще больше,
— Я ничего об этом не знаю,— произнес он слабым голосом.
— Но я-то знаю!— выкрикнула Петровская, обмахиваясь платком.— И супруги Малецкие тоже знают.
Замойский несколько оправился после первого неприятного впечатления.
— Минуточку, позвольте,— перешел он на деловой тон,— насколько я понял, вы хотите сказать, что у супругов Малецких живут люди...
— Не люди, а жидовка! — пресекла она все сомнения.
Замойский верхом ладони потер кончик носа.
— Минуточку, минуточку... А откуда вам известно, что та женщина...
— Да ведь у меня глаза есть!— вознегодовала гостья.— Я в этом, пан советник, разбираюсь. Мне до-* статочно взглянуть разок.
Поскольку ей стало очень жарко в мягком кожаном кресле, она выдвинулась на самый его краешек.
— Я, пан советник, полька,— отерла она вспотевший лоб,— и к немцам с этим не побегу, так что вы, пан советник, не бойтесь...
— Ну что это вы!— Замойский развел руками, явно желая показать, что он далек от подобного предположения.
— Вот именно! Но мы-то ведь не можем жить тут, как на вулкане. Или детей тут мало, скажите?
— Да, да,— прервал ее Замойский.— Я поговорю с Малецким, надо это выяснить. Может, это какое-то недоразумение.
— Никакого недоразумения нет,— ответила она оскорбленно.— Я человек ответственный.
— Разумеется, разумеется,— поспешно смягчил он свои слова.— А кроме вас еще кто-нибудь знает об этом?
— Ну, уж это мне неизвестно,— пожала она плечами.— Это дело не мое. Я-то никому не говорила. Но люди есть люди... От них ничего не скроешь, мигом пронюхают.
— Разумеется, разумеется,— согласился он.— Я все это выясню.
Он проводил ее до самой прихожей и попрощался в присутствии Владека с такой изысканной любезностью, что она вернулась домой совсем ублаготворенная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45