Сперва Станецкий заметил, что это был брюнет, с густыми взлохмаченными волосами, которые темным пятном выделялись на желтой стене; скорее всего молодой, в светлом спортивном плаще. Затем он разглядел, что незнакомец очень юн, ему можно было дать восемнадцать, от силы двадцать лет. Когда Станецкий, не отрываясь от еды, начал рассматривать юношу, тот некоторое время выдерживал его пристальный взгляд, затем с равнодушным видом отвернулся. Теперь Станецкому стал виден его профиль, освещенный снизу, ровные юношеские очертания лба и носа, крутой затылок, четкая линия скулы и по-детски нежная шея. Паренек неотступно смотрел в окно, хотя было ясно, что он чувствовал на себе взгляд постороннего человека. Станецкому отчего-то стало не по себе. Он отвернулся, подумав: «Старею». И вновь нахлынула волна усталости и подавленности. Он отодвинул недопитое молоко и тупо, без всякой цели уставился в окно. Двери на балкон с настурциями теперь были распахнуты настежь, молодая светловолосая женщина осторожно вывозила из комнаты на свежий воздух детскую коляску. Со стороны эстакады, которая пролегала неподалеку отсюда, над соседней улицей, прогрохотал поезд. «Свиная отбивная — раз, жареная картошка!..»— в глубине ресторанчика торжественно восклицал официант. В соседнем зале усиливался пьяный гомон.
Он ни о чем не думал, лишь настойчивее проникала в душу смутная тревога. Взглянул на часы и удивился, что так мало времени: было только четверть одиннадцатого. А он был уверен, что сидит тут давным-давно. До отхода люблинского поезда оставалась еще уйма времени, но находиться здесь дольше было нельзя. Станецкий понимал, что от бездействия и бессмысленного пяляния в окно под эти пьяные крики он может окончательно расклеиться. Однако не позвал официанта, а продолжал смотреть в окно. Улица светлела, солнце проникало в просветы между домами, на балконе с настурциями шевелились две розовые пухлые ручонки. Глядя на их трогательно-беспомощные движения, Станецкий, к своему удивлению, оставался холодно безразличным, будто все теплые, человеческие эмоции покинули его. И вдруг ни с того ни с сего Станецкий задумался: а как же он относится к людям? К крикливым и исступленным в своем веселье гулякам из соседнего зала, шумно празднующим удачно провернутое дельце, он испытывал чувство брезгливости; они походили больше на скотов, чем на людей. Юноша, сидевший в углу, вызывал зависть, потому что был молод; он раздражал и был неприятен. А лицо официанта, который, прихрамывая, нес тарелки с огромными отбивными, было под стать старому альфонсу. Станецкий был уверен, что где-то там внутри этого заваленного водкой и провизией ресторанчика скрываются альковы обыкновеннейшего привокзального притона. Неожиданно вспомнились двое школьников из львовского поезда, потом господин в травянистых бриджах, которого выкинули из вагона. Он вдруг почувствовал сильное отвращение, глубокое презрение к людям; понял, как чужд ему весь этот клубок противоречий и страстей, снедаемый злобой и пороками. И сразу навалился кошмар, часто мучивший его: он увидел, как в грядущем, в самом ближайшем будущем жестокость, человеконенавистничество и варварство — пока дремлющие в глубинах темных людских инстинктов — заполонят землю и, сбросив с себя покровы громких фраз, не остановятся даже перед смертью. Как никогда раньше он ясно осознал, что толпы людей, потерявших человеческий облик и одержимых безумным стремлением вычеркнуть из памяти ужасы лихолетия, втопчут в грязь геройства, великие дела и возвышенные идеалы. И все жертвы показались ему бессмысленными, безвозвратно утраченными по воле слепых сил, правящих вселенной.
На балкон опять вышла светловолосая женщина; улыбаясь и держа в руках погремушку, которая, словно стеклышко, переливалась и сверкала в лучах солнца, она склонилась над коляской. Розовые ручонки малютки потянулись к игрушке, затрепыхав на фоне настурций. Станецкий отвернулся и забился в угол зала, подумав: «Какой же я старый, конченый человек, старый и конченый».
В зале появился новый посетитель: лысый мужчина среднего роста, в старомодном накрахмаленном воротничке, лицо которого напоминало морду печального барана, отчего казалось, будто его лоснящаяся лысина покрыта золотистыми кудрями. Осторожно, на полусогнутых ногах, он подошел к первому с края столику у печки, сел, педантично подтянув наутюженные брюки, пальцами поправил воротничок; достав из кармана пиджака «Кракауэрку» он погрузился в чтение. Немного погодя официант без единого слова поставил перед ним стакан молока; господин обмакнул в него указательный палец, г но поскольку оно, вероятно, было еще слишком горячим, опять принялся читать, время от времени поправляя воротничок и поводя при этом шеей.
Неожиданно в первом зале среди нарастающего шума раздался звон разбитой тарелки. Почти одновременно с этим в дверях вырос здоровенный разгоряченный детина в высоких пыльных сапогах, крепкий и простоватый. Он был абсолютно пьян, однако пока держался на ногах, только слегка пошатывался. В руке у него была наполовину опорожненная бутылка водки. Окинув зал мутным взором, он вдруг неуверенной походкой направился к сидящему в углу юноше.
— Выпьешь со мной?— спросил он, перегнувшись через стол.
Станецкий с брезгливым равнодушием наблюдал за происходящим. Зато господин, похожий на барана, заметно встревожился и быстро отложил газету. В дверях тем временем показались собутыльники пьяного — крепкий рыжий мужчина и молодая пышногрудая девица с большими красными руками.
— Янек?— позвала она.— Иди сюда, обезьяна ты эдакая.
Парень обернулся к ним; глядя исподлобья, отмахнулся рукой.
— Пшли вон, я вас не знаю.
— Янек, ты что, глупый?
1 Кракауэрка — название периодического издания, которое выходило в Кракове в период оккупации.
— И никакой я тебе не Янек,— буркнул он и неожиданно заорал во весь голос:— Каш! Я буду пить т^т с моим другом.
И наклонился к юноше.
— Ты ведь мой друг, правда? Меня зовут Янек, выпьем?
Он тяжело плюхнулся на ближайший стул и стукнул по столу кулаком.
— Эй, официант, рюмки для меня и моего друга! Юноша попробовал было встать, но Янек удержал
его.
— Ты куда? Спешить некуда. Официант, рюмки!— и он снова стукнул по столу.— Думаешь, денег у меня нет? На, смотри!
Он вытащил из кармана пиджака толстую пачку банкнот и бросил на стол.
— Хватит?
Мужчина с газетой изумленно огляделся и, обжигаясь, принялся пить молоко.
— Официант! — звал все более хмелеющий Янек. Хромой принес наконец две рюмки.
— Счет, пожалуйста,— попросил юноша.
И стал шарить по карманам; денег, видно, не нашел, потому что расстегнул плащ и полез за портмоне, одновременно вставая и чуть отодвигая в сторону стол, чтобы взять лежащий на подоконнике небольшой чемодан. Янек тоже вскочил, однако потерял равновесие и обеими руками схватился за край стола. Явно назревал скандал. Приятели Янека, пьяно ухмыляясь, стояли в дверях. Больше всех перепугался мужчина у печки. Он допивал горячее молоко, то и дело облизывая обожженные губы. А официант, облокотясь на соседний столик, равнодушно наблюдал за происходящим.
— Останься,— качался Янек,— кому говорю, останься! Как человека прошу, сядь!
Грузный и широкий в плечах Янек загородил юноше проход. Тот, понимая, что так просто ему не выбраться, огляделся по сторонам. На миг взгляд его задержался на Станецком, Станецкий, правда, глаз не отвел, однако их безразличное выражение ясно говорило: на меня не рассчитывай. Собравшись уходить, он уже было позвал официанта, как вдруг Янек схватил пытавшегося выбраться из-за стола юношу за руку. Тот дернулся, отпихнул пьяного и наконец выскочил.
— Янек, не робей!-— крикнула девушка.
— Бей в морду!— поддержал мужчина. Юноша успел достать портмоне.
— Счет,— крикнул он официанту.
Янек, весь раскрасневшийся, злобно уставился на него.
— Ах, ты так!— с яростью процедил он сквозь зубы.— Ну, погоди же.
И тяжело, наотмашь, как бьют обыкновенно батраки, ударил. Юноша успел увернуться. Тогда Янек вцепился ему в плечи, и они схватились. Во время возни у юноши неожиданно расстегнулся пиджак, и Станецкий увидел на груди, поверх спортивной майки, два ряда револьверов, прикрепленных на широком ремне. Он моментально вскочил. Остальные тоже заметили оружие. Официант вздрогнул, его помятое лицо вытянулось, как у злой собаки. Янек попятился назад, завертел головой, сразу протрезвев. А человек с бараньим лицом поднялся и, схватив шляпу, бросился на полусогнутых ногах к выходу. В зале наступила тишина.
Юноша спохватился последним. Он стоял посреди зала, насупившись, чуть опустив голову, словно загнанный зверь; плащ был расстегнут, пиджак широкЪ распахнут. Вдруг он побледнел и машинально отступил к стене, запахивая на ходу плащ. Станецкий был уже около него, схватил чемодан, лежавшую на стуле шапку и сунул их юноше в руки.
— Быстрее,— спокойно приказал он.
От его голоса юноша моментально опомнился, надел шапку. Станецкий нашел в кармане пятьдесят злотых и бросил на стол.
— За меня и за него!
И, схватив юношу под руку, подтолкнул его к выходу. Они прошмыгнули мимо притихшей публики и через минуту уже стояли на улице. Паренек машинально хотел свернуть к Плантам, но Станецкий, продолжая держать его под руку, которая — как чувствовал — слегка дрожала, увлек его в другую сторону. Они миновали большое кафе. В палисаднике, под тенью высоких лип, солдаты потягивали пиво. Станецкий шел не оглядываясь. Когда они оказались у эстакады, на лестнице, по которой им надо было спуститься вниз, он заметил патруль. Юноша вздрогнул и рванулся было назад. Станецкий крепко сжал его руку и шепнул:
— Спокойно.
Затем отпустил руку; спускаясь по лестнице, достал портсигар. Когда они были в двух шагах от жандармов, Станецкий рассмеялся.
— Ну и духотища сегодня будет, как ты думаешь? И, не останавливаясь, протянул пареньку портсигар.
Тот взял одну сигарету. Они прошли в двух шагах от жандармов. Станецкий чувствовал на спине их взгляды. Юноша прибавил шагу.
— Спокойнее,— опять удержал его Станецкий.
На последней ступеньке он остановился, вынул зажигалку, дал юноше прикурить, потом закурил сам. Лицо молодого человека по-прежнему было бледным, зубы крепко стиснуты, верхняя губа прикушена. Станецкий глубоко затянулся. В этот момент к остановке подъехал трамвай, %1 они были вынуждены подождать на краю тротуара, пока тот проедет. По лестнице поднимались люди, торопившиеся на вокзал. Возле окаймлявшего здание вокзала газона с чахлой, пожухлой травкой Станецкий остановился и поставил на землю чемодан. Неподалеку грелись на солнышке три носильщика. Движения перед вокзалом почти не было, и казалось, что просторная, раскаленная от зноя площадь совсем вымерла.
Станецкий взглянул на юношу.
— Ну вот и все кончено.
Юноша стоял притихший, опустив голову.
— Пока что, конечно,— уточнил Станецкий. Паренек поднял темные, слегка косившие глаза.
— Спасибо,— ответил он.
— Пустяки. А что вы теперь будете делать? Тот растерялся.
— Если вам не хочется, можете не говорить,— сказал Станецкий.
— Нет, почему? Мне надо ехать.
— Прямо сейчас?
— Скоро.
— Обязательно с этим грузом?
— Да, обязательно.
К ним подошел маленький, от горшка два вершка, оборвыш.
— Сигареты, пан граф.— Он задрал свою белобрысую головенку, тонувшую в огромной старой шапке.— Клубы, египетские, нашенские...
— Отстань,— со злостью оттолкнул его Станецкий. Но малец не сдавался.
— Ну хоть так, пан граф, дайте.
Станецкий сунул ему злотый, чтобы отстал. Мальчуган рассмотрел со всех сторон монету дунул на нее и галантно шаркнул ножкой, затерявшейся в огромных бутсах.
— Благодарю вас, пан граф, кланяйтесь пани графине.
Спутник Станецкого, с добродушной улыбкой наблюдавший за мальцом, весело и беспечно рассмеялся. Станецкий внимательно посмотрел на него.
— Сколько вам лет, если не секрет? Юноша слегка покраснел.
— Двадцать два.
Станеций был уверен, что тот прибавил, по крайней мере, года три, а то и больше, однако не подал виду.
— Будьте осторожны,— сказал он,— такими вещами не шутят.
Юноша насупился.
— Знаю.
Станецкий посмотрел на часы.
— Который час?— забеспокоился юноша,
— Одиннадцать с минутами.
— Ну мне пора.
— А вы далеко едете?
— Во Львов.
— Вот это да!
— Вы тоже?
— Да.
— Этим, на Дембицу?
— Да. Юноша помолчал с минуту, а потрм стал прощаться.
— Не понимаю.
— Со мной ехать опасно,— прозвучал простой ответ. Станецкий пожал плечами.
— Не надо преувеличивать, это не так страшно.
И понял, что задел самолюбие юноши. Сознание этого доставило ему маленькое удовлетворение. Он поднял чемодан.
— Во всяком случае, нечего здесь стаять, место не самое подходящее. У вас есть пропуск на проезд?
— Пока нет.
— Тогда пошли на вокзал, это надо Молодой человек посмотрел Станецкому прямо
в глаза.
— Вы ничего не знаете обо мне»
— Достаточно того
— Да, но меня ищут.
Станецкий сразу вспомнил гестаповцев на вокзале.
— Ваша фамилия им известна?
— Да, но это не имеет значения, документы у меня в порядке.
— А описание внешности? Юноша засомневался.
— Скорее всего, что знают.
— Ну, пора,— сказал Станецкий так просто, как будто речь шла о давно решенном и улаженном деле.— Пошли.
Слегка косившие глаза юноши озарились мягким блеском.
— Вы необыкновенный человек, честное слово.
— Пошли,— повторил Станецкий.
— Давайте пойдем пока порознь, и на вокзале тоже. Станецкий согласился.
— Тогда вы идите первым, а я займусь билетами.
— Меня зовут Яцек,— представился юноша.
— А меня Виктор. Ну, идите...
Паренек направился к главному входу вокзала, Станецкий на некотором расстоянии пошел туда же. Ему было легко от внезапно нахлынувшей умиротворенности. На миг закралось сомнение: а стоит ли в такой поездке обременять себя столь неподходящим спутником;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45