А их много. Каждый считает своим Долгом позавтракать в уединенной столовой. В домике светло и уютно. Высоко над горами поднялось солнце; теплом и светом оно заливает ущелье, врывается в окна.
— Ты что тут делаешь? — спросил я маленькую девочку, стоящую рядом с прилавком.— Наверное, отпускаешь обеды?
— Нет, не я. Мама. Мама — буфетчица, а я просто так.
— Как зовут тебя, где ты живешь?
— Катей зовут, здесь и живу,— ответила девочка.
— Хорошо здесь, верно? Горы какие, и смотри, сорок-белобок на дворе много! Нравится тебе жить в этом ущелье?
Долго длилось молчание.
— Так как же, Катя, нравится или нет? — повторил я вопрос.
— Не нравится, скучно: девочек нет, одна и одна,— возразила моя собеседница.
«А ведь и правда»,— уже стыдясь своего вопроса, подумал я. Один ребенок в глухом ущелье и на 40 километров нет ни единого малыша-сверстника. Действительно, «скучно».
— Ну ничего, Катя, скоро в школу, тогда скучно не будет,— сказал я девочке на прощание, пожимая маленькую руку.
Мы двинулись дальше. Еще несколько километров — и снег исчез совершенно. Кругом совсем не зимняя обстановка. Яркие лучи солнца заливают широкую долину Чу, искрятся в бурной ее воде, в ручейках и озерках. Тепло. Среди зарослей колючей облепихи летают мелкие насекомые, с верхушки на верхушку перепархивают поразительно пестрые птицы — краснобрюхие горихвостки, да по камням среди бурых потоков суетятся тесно связанные с текучей водой птички --белобрюхие оляпки.
Но вот солнце начинает склоняться к западу и скрывается за вершинами снеговых утесов. Мы спешим. Нужно успеть заправить машину в Рыбачьем и, покрыв еще 24 километра, достичь небольшого аула. Там мы решили сделать двухдневную остановку, познакомиться с животными окружающей местности, собрать коллекцию птиц и зверьков. И наша машина вновь развивает большую скорость, за ней вьется облачко дорожной пыли, и далеко позади среди гор каким-то провалом темнеет мрачное в эту пору Боамское ущелье.
Аул Торайгир, где мы сделали первую остановку для проведения стационарных работ,— небольшой населенный пункт. Из ближайшей горной речушки сюда попадает вода и нарушает общий пустынный характер местности: здесь раскинулись фруктовые деревья, тянутся высокие вербы. Примерно в километре от поселка широко расстилается водная гладь Иссык-Куля. Его низкие берега покрыты песком да камнем, местами растет облепиха. К северу от аула до самых гор, постепенно повышаясь, простирается каменная пустыня — одни камни да плиты и совсем мало растений. Уже после первой прогулки по окрестностям Торайгира мне стало скучно. Не собирать же только горных рогатых жаворонков! Бесчисленное количество этих замечательных птичек спускалось с высокогорий, чтобы на бесснежных участках провести зиму. Идешь по открытой местности и почти беспрерывно слышишь их мелодичные голоса и видишь светлых длиннокрылых птичек. Крупными стаями они поднимаются в воздух впереди вас и, пролетев короткое расстояние, вновь рассаживаются на серую почву. Правда, интересно понаблюдать такое скопление пернатых, но только недолго.
— Давай уедем отсюда, побываем в скалах и проведем хоть один день вон в том ущелье,— обратился я к спутнику, сотруднику академии Ахмату, указывая на север.
— Конечно, поедем,— поддержал он меня, и часа два спустя наш шофер, Александр Никитич вел машину к намеченной цели.
Впрочем, была и другая серьезная причина спешного отъезда, почти бегства, в ущелье. Дело в том, что второй наш спутник, аспирант Марат, был в ауле своим человеком. У него оказалось здесь много родни и знакомых. Друзья, тети и дяди наперебой зазывали к себе желанного гостя Марата и его приятелей, то есть нас. И чтобы не обидеть гостеприимных друзей Марата, мы решили сбежать из аула и уединиться в одном из ущелий; местное население называло его Чон-кок-джар. Там в зимнее время в глиняных домиках жило несколько семей скотоводческого колхоза; в одном из них мы и решили провести долгую и скучную Зимнюю ночь. Но этот домик пока еще далеко впереди. Гудя, машина медленно поднимается по пустынным увалам все выше и выше.
— Горные курочки! — толкает меня в бок водитель, указывая куда-то в сторону.
Стая птиц срывается с места и, наполняя воздух своеобразными криками, летит над каменистой степью.
— Какие горные курочки, это саджи! — шепчу я и жадными глазами провожаю летящую стаю.
Да, саджи! Вспоминаю раскаленные пустыни Казахстана, бесплодные, выжженные солнцем солончаковые степи и голоса быстро летящих стай. Да, это саджи! И вдруг поднимаются в воздух еще и еще стаи птиц, одни летят в одном направлении другие — в противоположном. Слышны голоса и звон крыльев быстро летящих пернатых.
Саджа — величиной с голубя, длиннокрылая, окрашенная в нежный палевый цвет птица. Пальцы ее маленьких ножек напоминают звериную лапку. Не случайно местами ее называют копыткой. Это типичный житель наших безводных азиатских степей и пустынных пространств Монголии. В этих местах они живут круглый год, питаясь на свободных от снега участках опавшими семенами и молодыми побегами пустынных растений и не боясь ни горячего солнца, ни лютых морозов.
Около трех часов потратили мы, пытаясь добыть для коллекции несколько ценных для нас экземпляров, но все безуспешно. Нелегко поймать зимой эту быстрокрылую, осторожную и крепкую птицу.
Солнце спускалось к западу, когда мы достигли в ущелье домиков скотоводов и, отпустив машину обратно в аул, занялись сборами коллекций. Но вскоре стало темнеть. На смену теплому, почти жаркому, дню надвигались холодные сумерки. Казалось, волны леденящего воздуха спустились с гор по ущелью вместе с потоком текущей воды, постепенно заполнили долину, покрывая ледяной коркой небольшие озерки и лужи. Потом наступила яркая звездная и студеная ночь.
— Ахмат, Ахмат,— пытался разбудить я глубокой ночью приятеля.— Ну проснись, наконец! Слышишь, как лает собака?— Гневный собачий лай то удалялся в сторону речки, доносясь снизу и издали, то приближался к самому домику. В такие моменты он становится каким-то особенно напряженным и злобным.— Да проснись же, Ахмат! Слышишь, как мычат коровы, как в загоне мечутся овцы? Я убежден, что со стороны речки подходят волки. Надо же разбудить нашу хозяйку, разбудить пастухов-скотоводов. Выстрелить, что ли?
— Не надо стрелять,— ответил мой спутник.— Разбудишь людей. Ведь есть же сторож — собака!
Без ружья я вышел наружу, вынул карманный фонарик и, нажав кнопку, стал размахивать им в воздухе. Видя поддержку, собака с лаем кинулась вниз к речке. Потом лай прекратился. Внизу журчала вода, да, вероятно, от ночного ветра шевелились и невнятно шуршали камыши и прошлогодняя сухая трава. Ко мне доверчиво подошла большая собака.
— Ну что, не пустил волка? Молодец, пес! — потеребил
я грубую шерсть заслуженной киргизской овчарки.
А четвероногий помощник, видя во мне — постороннем человеке — своего друга, продолжал всматриваться в темноту и обрезанными ушами чутко улавливать ночные звуки. Стало холодно. Я возвратился домой и вскоре уснул.
Под утро меня вновь разбудил лай собаки. Я взял ружье и спустился к реке. Кругом стояла тишина раннего холодного утра.
Только в густых зарослях облепихи возбужденно циркала крошечная птичка — крапивник да вдали перекликались между собой бородатые куропатки. Постояв немного, я пошел вверх по течению осматривая песчаные берега и наледи. Вскоре мой взгляд пал на большой круглый след зверя: он, несомненно, принадлежал волку.
— Знаешь, Ахмат, мое предположение полностью оправдалось: на речке я нашел свежий след волка,— сказал я товарищу за утренним чаем.— Он шел с севера, вниз по ущелью. Замечательные собаки у вас в Киргизии. Ведь один пес почти без помощи человека сумел не подпустить волка, и, быть может, не одного, к загону с баранами. Всю ночь он оттеснял серого разбойника к речке. Такой собакой скотоводу можно гордиться. Признаться, среднерусские собаки неспособны на подобный подвиг. Правда, наш волк покрупнее, посерьезнее вашего. Но зато собаки боятся его больше всего на свете. И вполне понятно, ведь, например, под Рязанью за зиму волки наполовину уничтожают собак в каждой деревне.
Когда после завтрака мы вышли наружу, чтобы идти на охоту, солнце успело выглянуть из-за гор и чуть пригревало озябшую землю. На куче соломы я увидел ту самую сторожевую собаку. Она чутко дремала после беспокойной ночи.
Охота затянулась до полудня. Студеное утро сменилось не по-зимнему жарким днем. Потом за нами пришла машина, чтобы перебросить в аул Торайгир. Назавтра мы наметили отъезд к востоку по северному берегу Иссык-Куля.
Утро шестнадцатого января. Машина в полной готовности стоит во дворе. Гудит мотор — пора выезжать.
— Кончилась хорошая жизнь! — сокрушенно вздыхает Марат.
«Всякая жизнь хороша»,— думаю я.
— Поехали! — кричит из кузова Александр Никитич и осторожно выводит машину на улицу, переезжает арык и, достигнув трассы, набирает скорость.
Направо широко раскинулось озеро, налево тянется горная Цепь Кунгей-Алатау. Протай, гостеприимный аул Торайгир!
Километрах в тридцати от аула удачным выстрелом м, добыли крупного интересного хищника. Мне было ясно, что это сокол. Но какой?
— Послушай, Ахмат, ведь это не сокол-сапсан, не балобан что же это такое?
— Сам не могу понять, не наш сокол, такого я не видел,- пожал плечами мой собеседник.
Я долго думал, потом вскочил, приоткрыл кабину и крикнул Ахмату:
— Догадался! Это редчайший сокол — алтайский кречет!
— Смотрите-ка туда. Неладное там творится,— прерывая! нашу беседу, показал на восток Александр Никитич. К этому времени мы привыкли к нашему шоферу и стали звать его просто Сашей. — Дует санташ. Он непременно нас захватит,— продолжал он, всматриваясь в черную тучу.
И действительно, на восточном горизонте черная туча закрыла небо; исчезли неясные очертания гор.
— Постой, друг! — поднял Саша руку, останавливая встречную грузовую машину.— Снег далеко? — спросил он незнакомого шофера.
— За конским заводом в Чолпон-Аты лежит пятнами, а в Григорьевне уже все снегом покрыто,— ответил он.
— А дальше?
— Дальше снег выше пояса; между Сары-Булаком и Тюпом занесено совершенно, целую ночь меня трактор тащил.
— Что же делать? — обратился к нам Саша.
— Давайте доберемся до знакомого рыбака в Средние Урюхты,— предложил Ахмат.— Там места интересные, сплошные заросли облепихи, у него переждем, пока дорогу расчистят.
Все согласились, и машина двинулась.
Но перед тем как рассказать о нашем дальнейшем путешествии, я расскажу о ветрах, периодически дующих на озере Иссык-Куль.
Ветер улан, или боам, дует с запада из ущелья, по которому течет река Чу. Он дует зимой и летом и поднимает в воздух такую массу пыли и мелких камней, что останавливаются проезжие машины, а люди, потеряв ориентировку, бродят словно в потемках. Чтобы предохранить себя от мелких летящих камней, на глаза надевают очки с толстыми стеклами, а на тело ватную телогрейку. Однако этот ветер действует на коротком расстоянии и вскоре теряет силу. От него легко укатить на машине, сделав километров сорок по направлению к востоку.
Более неприятен и опасен ветер санташ. Он дует с востока по нескольку дней сряду и проникает до самых западных оконечностей озера. Санташ в переводе на русский язык—«миллион камней». Почему его так называют? Быть может, достигая значительной силы, он, как и улан, поднимает в воздух и несет массу мелких камней?
Нет, его называют так по другой причине.
Санташ — историческое название. Оно связано с преданием о нашествии Чингис-хана на Среднюю Россию. Рассказывают, что, проникая Иссык-Кульскую котловину через одно из восточных ущелий, полководец приказал каждому своему воину положить камень. Когда тем же путем войско Чингис-хана после
завоевания возвращалось обратно, каждый уцелевший воин взял по камню. На месте осталась масса — «миллион камней». Их число соответствовало числу воинов, погибших за время похода. В первый день пребывания на озере я как-то осматривал его северный берег. Меня интересовало, не зимуют ли здесь кулички? Но ни птиц, ни их следов не было видно. Меня поразило одно обстоятельство. В одном месте на протяжении сотни метров я нашел семь черепов человека. Я осмотрел их. Они не носили никаких повреждений и, судя по целым и ровным зубам, принадлежали сравнительно молодым людям. Кто они, и при каких обстоятельствах погибли?
— Послушай, Ахмат, чем объяснить это? — спросил я приятеля, а потом еще нескольких человек, но так и не получил исчерпывающего ответа. Только один старый киргиз позднее разъяснил мне загадку.
— Два ветра, улан и санташ, сразу сильно гулял. Много
рыбак тогда тонул.
Но, пожалуй, вернусь к продолжению нашего путешествия.
В тот день нам не удалось добраться до знакомого рыбака. Не доезжая Чолпон-Аты, мотор машины перестал работать.
— Аккумуляторы что-то шалят,— объяснил Саша.— Придет
ся здесь на часок задержаться, привести все в порядок, пока
тепло и нет снега.
Воспользовавшись остановкой, я взял ружье и направился к берегу озера. Там широкой полосой протянулись густые заросли облепихи. Вскоре моему примеру последовал и Ахмат. Но на берегу не оказалось ничего для меня интересного. Стайки уток, красноголовых и красноносых нырков, покачивались на широких волнах озера, да пара лебедей-кликунов отдыхала на отмели. При моем появлении лебеди, тревожно перекликаясь, вошли в воду и поплыли прочь от берега. За ними уплыли и утки. Поглядев им вслед, я повернул назад, углубился в чащу и стал тщательно исследовать труднопроходимые заросли.
Вот масса мякоти ягод покрывает почву: наверное, на кустах кормились семенами какие-то зерноядные птицы. А вот свежая норка какого-то грызуна, да, впрочем, не одна, а множество норок,— осматриваю я землю вокруг куста облепихи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43