В тот же момент Гаудик перешел в наступление и вцепился ему в загривок. Испуганный зверь не пытался сопротивляться. Тогда я осторожно взял его за шею, отстранил лайку и посадил в заплечный мешок, завязав его таким образом, чтобы голова пленника оказалась снаружи.
После этого я приступил к обычной своей операции. Надрезав скальпелем кончик уха, я взял па предметное стекло каплю крови, размазал ее топким слоем и стал подсушивать мазок под лучами солнца. Это поглотило все мое внимание.
«Ну, а енота выпущу»,— решил я и шагнул в том направлении, где оставил зверя. Однако то, что представилось моему взору, заставило меня остановиться.
Енот спокойно продолжал сидеть в заплечном мешке: его голова торчала наружу. Рядом с мешком сидел Гаудик и тоже спокойно зализывал пораненное ухо пойманного зверя. Осторожно я развязал и раскрыл мешок. Почуяв свободу, енот немедля полез в гору, где помещалась его нора.
— Нельзя трогать, Гаудик,-- погрозил я пальцем собаке, и оба мы проводили енота глазами.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ОСЕЛ
Сегодня раннее майское утро. На большом пароходе я плыву вниз по Волге от Волгограда к Астрахани. После утомительного переезда по железной дороге в душном вагоне здесь так привольно! В этот ранний час на палубе ни души, ласковый ветерок дует в лицо, блестит солнце, дымкой подернуты уходящие назад зеленые острова и желтые косы. И когда смотришь далеко вперед, где водная гладь соприкасается с небом, то кажется, что меж ними нет границы.
С твердым намерением написать о волжском просторе я сажусь за маленький беленький столик, вынимаю из кармана карандаш и тетрадку и собираюсь приступить к делу, но безуспешно. Не могу писать о том, что вижу, что меня окружает. Нужно забыть это, вновь воскресить в памяти после Долгого перерыва, прочувствовать, и тогда писать будет легко и свободно.
А сейчас мне вспоминается другая река. С неприветливым плеском стремится она на северо-запад, порой подмывает крутой берег, и тогда глыбы земли с шумом валятся в желтую воду. По ее сторонам в мае цветущие тугайные заросли с душистым белесым лохом да голубым джингилем. Это река привольного, необъятного Казахстана; называют ее Сырдарьей.
Маленькая станция Караузяк, расположенная в 22 километрах от Кзыл-Орды, была для нас основной базой. Отсюда мы предпринимали постоянные походы, исследуя тугайные заросли, прилегающие к Сырдарье, пустыни и сеть глубоководных озер, громадной дугой охватывающих эту местность.
Для нас - тогда начинающих натуралистов — исследовательская работа была так интересна, что мы без ропота мирились со всеми трудностями и невзгодами. Отправляясь в далекий поход, чтобы облегчить свою ношу, мы не брали с собой ни палатки, ни смены, одежды, ни достаточного запаса продуктов. «Ничего, как-нибудь обойдемся»,— успокаивали мы себя и бодро отправлялись в дорогу.
— Не годится лишать себя всяких удобств,— сказал нам однажды начальник станции, у которого мы поселились.
— Конечно, ни к чему,— подхватил эти слова один из местных жителей; звали его Виссарионом. — Зачем себя мучить, таскать на себе тяжести и ноги зря бить, когда за два целкаша ишака нанять можно. Он и вещи увезет все, а сядете на него оба — тоже не откажется. На моего ишака раз пудов эдак на двенадцать убитого кабана привьючили, а ему хоть бы что. Домой торопится, трусит так, что ноги мелькают.
-- Правда, правда,— закивал головой начальник станции.— У Виссариона действительно осел замечательный — большой, сильный, лучше любой нашей лошади.
- Знаешь, Евгений, — думал я решил, что нам необходимо изменить образ жизни. Посмотри, на что мы похожи. Физиономии обгорели, руки в ссадинах, рубахи в дырах — никуда годится. Хоть один раз в неделю надо на людей быть похожими - одеться прилично и отдохнуть, как все отдыхают. А потом, что мы -вьючные животные, что ли? Полсотни километров нужно сделать - пешком идем, будто, кроме ног, никакого транспорта не существует. До реки дошли, мост снесло или лодки нет - лезем. Нет брода, глубоко, тоже не беда — одежду в руки, поплыли на другую сторону. Очень культурно — нечего сказать. Озолоти Виссариона, скажи ему, чтобы он Сырдарью переплыл, где переплыл ее Сергей, — ни за что не согласится. «Очень мне надо,— скажет,— чтобы меня за ногу сом схватил и ко дну уволок». И он прав — чего ради рисковать, зачем силы тратить, когда и без этого обойтись можно.
-— Знаешь, Евгений,— вдруг обратился ко мне приятель, когда мы улеглись спать.— Я долго думал и решил, что нам, студентам старейшего Московского университета, необходимо во время выездов для исследования территорий пользоваться известным комфортом. Два рубля в день за осла — плата пустячная, но зато какое удобство. С собой можно взять постель, полог, достаточное количество патронов и продуктов — одним словом, все, что нужно.
Вскоре мы на деле осуществили наши благие намерения. Настала очередь ознакомиться с замечательным озером Келем-Чаган, что означает — «расстели ковер» - было расположено в 5 километрах от станции Караузяк; к озеру вела проторенная тропинка. В это интересное место мы были готовы выехать в любую минуту, но вот досада — подошло воскресенье. Нам не хотелось отступать от только что принятого решения относительно дня отдыха, и мы наметили выезд в понедельник
Во время полевой работы привыкаешь вставать спозаранку. До восхода солнца поднялся я и в то воскресное утро. В безукоризненно белом костюме вышел на станцию и, постояв на месте, бесцельно зашагал по путям к семафору.
После ночи природа еще не проснулась. В голубых джин-гилях молчали птицы, в трещинах почвы монотонно звенел сверчок, под крышей будки стрелочника суетились и циркали еще не заснувшие на день летучие мыши.
Удобно усевшись на край песчаной насыпи, я стал ждать восхода солнца. Вот причудливый огненный шар появился на горизонте, спугнул сизую мглу джингилей, озолотил водную гладь мелководного озера Талды-Куль. Оно раскинулось совсем недалеко от железнодорожного полотна, и меня вдруг потянуло туда, где в обмелевших заливах куртинами поднимался высокий желтый и зеленый тростник. Осторожно обогнув кусты, чтобы не запачкать праздничного костюма, я вышел к озеру и не спеша пошел вдоль берега. Над ним летали чайки, стайки маленьких куличков суетливо отбегали от меня в сторону и, пролетев над самой водой небольшое расстояние, вновь садились на отмель. «Какая благодать кругом, какой безмятежный покой,- думал я, обходя заросли,— и как много теряют люди, что спят в лучшее время жаркого туркестанского дня».
— Ну, зачем ты ведро привязал, неужели котелка на двоих недостаточно,— придирался я к товарищу.— Ведь о него, как бы ты его ни привьючил, каждая встречная ветка царапать будет. Очень приятно 5 километров шагать под такую музыку. А брезентовая палатка зачем? Дождя, что ли, ждешь? Неужели полога
недостаточно?
Откровенно говоря, вся эта масса вещей, навьюченных на спокойно стоящего у крыльца осла, меня раздражала. Но мне не хотелось тратить напрасно времени, и мы двинулись в путь. Нас провожал хозяин осла. Под его командой осел вел себя безупречно. Дойдя до протоки, он послушно поднялся на железнодорожную насыпь и спокойно перешел по мосту на противоположную сторону Сурумбая.
— Желаю удачи,— махнул Виссарион нам рукой и пошел обратно.— Не оставляйте на ночь ишака на воле, когда на станцию возвратитесь, не забывайте, что волки скотину режут,— еще раз напомнил он нам свою просьбу.
При переходах до места работы мы редко шли по дороге. Идешь, пересекая тамарисковые заросли, пухлые солончаки, наблюдаешь за окружающей жизнью, иногда подстрелишь интересную птицу. При такой ходьбе дорога не кажется далекой, а время идет незаметно.
На этот раз нам пришлось отказаться во время переход от охоты. Осел послушно шел вперед, когда с ним рядом шагал погонщик. А главное, как я и предвидел, ведро скрипело на все лады, предупреждая все живое о приближении человека.
Через три с половиной часа мы, однако, без особых приключений добрались до озера. Растянутая брезентовая палатка, металлический треног с ведром над потухшим костром и пасущийся рядом осел — все это издали бросалось в глаза и могло вызвать любопытство случайно проходящегося человека. Досадно, конечно, но из-за осла приходилось часто возвращаться к лагерю.
Невольно вспомнишь прошлые наши поездки. Какая свобода, никаких стеснений! Запрятав в густые заросли лишние вещи, мы надолго уходили от лагеря. И как же мало нужны оказались взятые вещи! Большая часть их лежала без употребления. В растянутой брезентовой палатке днем стояла невыносимая жара. Только неприхотливый осел мирился с духотой, часами прятался здесь от назойливых слепней и оводов.
Через два дня, ознакомившись с озером и собрав коллекцию птиц, мы навьючили на осла вещи и, когда горячее солнце стало понемногу склоняться к западу, направились в обратный путь. Четырех, ну, самое большее пяти часов, по нашим расчетам, было вполне достаточно для обратного перехода. Но здесь-то и начинались всевозможные непредвиденные задержки.
Мелкий арык вдруг пересек нашу дорогу. Мутная вода едва прикрывала его дно. Для сильного животного арык не был препятствием, но наш осел, если он и способен был думать, то, вероятно, думал иначе. Остановившись у грязной канавы и обнюхав г-оду, он вдруг отказался идти дальше. Наверное, около часа мы возились с упрямым животным: тянули его за узду, толкали сзади, пытались тащить на аркане, но все безуспешно. Осел не желал двигаться с места. Наконец, связав оспу ноги и повалив сто на землю, с невероятными усилиями мы переволокли его на противоположную сторону. После этой операции весь бок животного оказался облеплен полужидкой глиной. Мы поспешно навьючили на грязного осла свои веши и пошли дальше.
Железнодорожный мост через проток Сурумбай оказался новым непреодолимым препятствием. Мы потратили массу сил, чтобы втащить осла на пологую насыпь. Около часа затем мы пытались различными средствами заставить осла перейти на противоположную сторону. Но осел был упрям и силен; наши попытки не увенчались успехом Показавшийся вдали поезд вынудил нас, не жалея сил и уже затраченного времени, стащить осла обратно вниз по насыпи железной дороги.
К счастью, в этот момент я увидел вдали всадника; покачиваясь в такт широкому шагу, он ехал на двугорбом верблюде.
— Э-эй, по-дож-ди! —? размахивай шапкой и крича что есть ( илы, пытался я перехватить путника. Он придержал верблюда и, ожидая меня, пустил его пастись по джингилевьш зарослям.
— Ты откуда? — спросил я парня.
— Из Александровского поселка,- ответил тот. показывая на густые тугайные заросли, скрывавшие на берегу Сырдарьи домики крошечного селения.
Я объяснил ему, в чем дело, и попросил его с помощью верблюда перетащить нашего упрямого осла на противоположную сторону Сурумбая.
— Послушай, ведь, кажется, у вас там все охотники -- значит, порох и дробь нужны?.
— Конечно, нужны,- улыбнулся парень, свернув с дороги и направляя верблюда вслед за мной.
Упершись всеми четырьмя ногами в землю и вспахав ими полосу, упрямая скогина в таком положении была втащена в воду и минуту спустя оказалась уже на противоположной стороне протоки.
— Ну, спасибо, выручил,—- благодарил я парня, отсыпая ему
дробь и порох.
Солнце скрывалось за горизонтом, но теперь до станции оставалось меньше километра. Однако навьюченный осел на этот раз, как будто мстя за насильственное купание, решительно отказался идти. Что мы только ни делали, на какие хитрости ни пускались, чтобы заставить упрямца сдвинуться с места! Но осел Виссариона был очень большой, отличался недюжинной силой, а наши силы т этот мучительный день иссякли.
Потухла на горизонте заря, Спустились сумерки, в окнах станционных построек приветливо вспыхнули первые огоньки, слабый ветерок донес к нам от жилья запах тлеющего кизяка.
Прошло, вероятно, много времени. С грохотом пронесся мимо пассажирский поезд, один за другие пожухли огоньки на станции, только пристальным зеленым взглядом глядел на путях светофор да в небе мерцали звезды. А мы. доведенные упрямством осла до отчаяния, на берегу Сурумбая не знали что делать,
— Пускай сам хозяин уговаривает своего прекрасного ишака дубиной, если не хочет, чтоб его волки съели.—- С этими словами я сорвал поклажу и, навалив, сколько возможно, себе на плечи, пошел к станции. Подобрав остатки имущества, моему примеру последовал и приятель.
У самой станции нас нагнал осел. Ему, видимо, было скучно оставаться одному на пустынном берегу Сурумбая
Занеся вещи в комнаты, мы столкнулись с новым сопротивлением осла — он не желал переступить порог конюшни. Тогда мы скрутили его веревками и с помощью двух стрелочников сволокли упрямца в конюшню. Утром его не оказалось на месте. Вероятно, еще до света он отправился к своему хозяину.
Я не хочу сказать, что осел не пригоден для подобных поездок. Напротив, осел неприхотлив, силен и вынослив. Он способен поднять тяжелую кладь и безропотно пройти с ней сотни километров. Кроме того, осел привязывается к своему хозяину и к членам его семьи и в отношении их редко допускает непослушание. Даже маленькие дети быстро выучиваются управлять этим спокойным и послушным животным. Но упрямство осла часто ярко проявляется в отношении посторонних ему людей,
и особенно тех из них, которые не умеют с ним обращаться. Однако после памятного для меня случая я предпочту пройти пешком большое расстояние, нежели воспользоваться ненадежным, по моим понятиям, видом транспорта.
ЗАГАДОЧНЫЕ ОБИТАТЕЛИ ПУСТОГО ДОМА
По дороге в Казахстан я мечтал о ранней южной весне. Какое разочарование меня ожидало! Правда, Сырдарья уже вскрылась, лед на озерах потемнел и ВЗДУЛСЯ, но беспрерывно дул леденящий северо-восточный ветер и с наступлением ночи становилось так холодно, что оттаявшие на солнце края водоемов к утру затягивались ледяной коркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43