столешница для раковины
Это была мучительная дорога. Бредя в темноте по колючей сетке, спотыкаясь и проваливаясь, я вдруг оступился и, потеряв равновесие, с шумом упал в воду. Тут я понял, что шел по кустарнику, нависшему над лесной рекой. Хватаясь за колючие ветки, кое-как выбрался на берег.
Не хотелось мне ночевать в лесу. В этих местах, в Ленкоранском районе, очень распространена малярия. С наступлением сумерек бесчисленное количество малярийных комаров набрасывается на запоздавшего человека. Но другого выхода не было.
Я снова углубился в лес, выбрал большое дерево, залез повыше, чтобы избавиться от комаров, и расположился на ночь.
Удобно облокотившись на толстую ветвь, я сидел, прислушиваясь к ночным звукам. До меня доносился далекий сонный гомон птичьей колонии. Квакали лягушки, монотонно кричала маленькая сова-сплюшка, да иногда в потемневшем небе резко каркала ночная цапля. Вот где-то далеко жалобно закричал шакал, в след ему затянули другие. Испуганный шакальим воплем, в стороне сорвался фазан. Вдали усиливался гомон птичьей колонии.
Но потом все смолкло, и ночная тишина нарушалась лишь невнятным шорохом да изредка тихим треском сухой ветки под ногой вышедшего на охоту хищника.
Видимо, я задремал, как вдруг резкий голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Голос был так силен, что заглушал все шорохи ночи, проникая в самые глухие уголки чащи.
— Э-э-эй! — разнеслось по лесу и отдалось.— Э-э-эй!
Я с удовольствием прислушался. Откуда мог взяться ночью в лесной чаще человек и кому он подавал голос?
Э-эй! — опять прокатилось по лесу. «Неужели это меня ищут? — мелькнула мысль.— Вероятно, кто-нибудь из моих приятелей, жителей ближайшего поселка, догадался, что я заблудился, и хочет помочь мне выбраться».
— Э-эй!— раздалось снова.
Конечно, это меня зовут.
Я откликнулся и уже взялся рукой за сук, чтобы начать спускаться с дерева, но дикий, нечеловеческий хохот был ответом на мой призыв. Я обомлел. Казалось, весь лес хохотал, издевался надо мной. Хохот перешел в резкий визг и оборвался. Затем я услышал обычный голос ночной птицы: «Ху-бу, ху-бу...».
Теперь я все понял: это кричал не человек, а филин. Мне стало понятно происхождение сказки о лешем. Должно быть, ее создала фантазия суеверных людей, слышавших ночью в глухом, диком лесу хохот и крики филина.
Все снова затихло, и я стал ждать рассвета, с улыбкой вспоминая свою перекличку с ночной птицей.
НАЗОЙЛИВАЯ ПТИЦА
Сколько неприятностей и бед приносят птицам разнообразные четвероногие хищники. Весной и летом лисята требуют много пищи, и взрослая лисица, обремененная потомством, рыскает по полям и болотам в поисках добычи. Поймает она мышь или полевку, съест птенчиков у гнездящейся на земле птички, бесшумно подкрадется к зазевавшемуся тетереву, и не успеет тот подняться на крылья, как попадает в зубы беспощадного врага. А дикие кошки для крылатых обитателей полей и леса опаснее всякой лисицы. Заметит кошка среди листвы на ветвях птичье гнездо, заслышит, что в нем пищат птенцы, без труда вскарабкается на высокое дерево и погубит все потомство сразу. Кружатся над хищником, кричат несчастные родители, но ничем не могут защитить своих детенышей. Того и гляди сами попадут на завтрак кошке.
Многие птицы терпеливо переносят все беды, наносимые кошками, лисицами и шакалами. Как завидят или заслышат они своего врага — спешат убраться из опасного места. Другие птицы, заметив кота или лисицу, оповещают криком о близкой опасности всех пернатых соседей. В этом отношении особенно отличаются птицы нашего леса: сойки, сороки, вороны. Обнаружив врага в зарослях, они очень часто поднимают такой переполох, что не дают шагу сделать зверю. Следя за ним по пятам и наполняя лес тревожными криками, они предупреждают все живое о появлении хищника. Обнаруженный враг мечется из стороны в сторону, пытается скрыться от крылатых преследователей, но не всегда это ему удается.
Если кошки приносят сорокам и воронам много несчастья, то и те при случае отплачивают им той же монетой. Вот об одном подобном случае, свидетелем которого я был, мне и хочется рассказать.
В то время я жил на берегу Каспийского моря в маленьком поселке Вель. В семи километрах к западу поднимался хребет Талыш. Его невысокие вершины на юге, за иранской границей, были покрыты снегом.
Белые мазанки — хаты жителей поселка — тонули в зелени. Позади хат пышно раскинулись сады и шпалерные виноградники. Их делили на отдельные участки живые изгороди из посадок ветлы, сплошь увитые вьющимися колючими растениями. Местами колючие заросли были так густы и велики, что участок одичавшего сада превращался в неприступную крепость.
Вот в этих-то зарослях и жило много всякого зверья. Оттуда под вечер слышался вой шакала. Иногда мы из окон домика видели, как, выходя из зарослей, бродит по саду дикобраз. Жили там барсуки, а больше всего, пожалуй, обитало камышовых кошек.
Коты были грозой местных кур. Летом и зимой в этих местах куры весь день ходят на свободе, а вечером усаживаются на какое-нибудь дерево около дома. Ночью охотиться за курами коты не всегда решались: близко люди и собаки — сейчас поднимется переполох. Зато днем гуляющие в саду куры были любимой их добычей — птица вкусная и глупая, чтобы поймать ее особых уловок не требуется.
Каждый день повторялось одно и то же. Вдруг слышится отчаянный куриный крик, а потом все куры стаей летят к дому. Хозяйка выбегает, считает вернувшихся кур, и каждый раз нет то одной, а то двух или трех птиц.
И стреляли котов, и ловили капканами, и развешивали крючки в курятниках, где неслись куры, и все же котов не убавлялось.
Собак на охоту за камышовой кошкой не берут — в этих колючих, густых зарослях они бесполезны. Здесь у охотника другой помощник — сорока. Выслеживает она кошек не хуже собаки.
Крик сороки — это сигнал. По нему все жители леса узнают, что идет кот или лиса.
Четвероногих хищников — лисицу, дикого кота — сорока не пропустит. Криком оповещая все живое о появлении кота, она часто срывает ему охоту. Даже в ночное время потревоженная сорока лучше откажется от сна, но зато не даст покоя и дикой кошке. По сорочьему крику можно, не видя, знать путь хищника. Вот она продолжительно застрекотала — значит, нашла врага. Короткое, часто повторяющееся стрекотание — хищник бросился бежать и скрылся от сороки в зарослях.
Солнце еще не взошло, поселок спал под тихий, мерный рокот морского прибоя. Стараясь как можно меньше шуметь, я пробирался в глубину сада, туда, где виноградники граничили с колючей порослью, и влез на старое густое дерево.
Отсюда весь участок был виден как на ладони. Подо мной расстилались шпалерные виноградники и полосы скошенной пожелтевшей травы. Темно-зелеными пятнами виднелись непролазные колючие поросли. Скрытый листвой, я ждал.
И вот неподалеку от зарослей раздалось резкое в тишине утра стрекотание. На вершину дерева взлетела сорока. Она, нагибаясь, часто подергивала длинным хвостом, всматривалась в густую чащу. Потом, нырнув, перелетела на виноградную стойку — столбик — и коротко застрекотала.
«Началось»,— подумал я и пригнулся, чтобы лучше видеть. Между рядами шпалер по скошенной траве медленно шагал камышовый кот.
Он шел к поселку, не оглядываясь, и не спеша переставлял свои длинные ноги. Сорока следовала за ним по пятам. Хищника и птицу отделяло расстояние не более метра. Птица стрекотала и не собиралась прекращать преследования. .
Кот шел, не замедляя и не убыстряя шага. Я любовался его выдержкой. Казалось, сорока для него не существовала. На краю виноградника он остановился. Его дразнило кудахтанье кур, но кот понимал, что с таким провожатым охота невозможна. Как бы ни были глупы куры, к ним при таком шуме не подойти. Кот ждал; видимо, надеялся, что птица оставит его в покое.
Но сорока вызывающе стрекотала. Последним усилием кот сдержал себя и сделал еще несколько шагов к поселку. Птица тотчас же уселась почти над головой кота. Тело сороки было напряжено, видно было, что она ждет нападения и в любой момент готова взлететь, но не отказаться от своих намерений.
Кот выгнул спину, и в тишине утра до меня ясно донесся
отрывистый царапающий звук. Это хищник поочередно вытягивал свои длинные ноги, всаживая когти в лежащее на земле гнилое дерево, срывая с него кору. Конечно, с большим удовольствием он разорвал бы когтями эту назойливую сороку. .
Хищник медленно поднял голову, впервые взглянул на своего мучителя, негромко проурчал: «ууу..» и закончил резким; «кха!». Однако сколько было в этом несложном звуке бессильной злобы и ненависти к назойливой птице-тирану.
И надо сказать, что в этот момент я всецело был на стороне кота. Сколько было проявлено выдержки, спокойствия, терпения — и все пошло прахом. Пропала охота!
Вдруг кот сделал несколько крупных прыжков, но не к сороке, а в противоположную сторону. Еще секунда, и хищник исчез в сплошной зелени, верно, рассчитывая скрыться от птицы.
Но сорока и тут не хотела пощадить кота. Усевшись на вершину ветлы, она громко стрекотала. Другие птицы слетались на ее голос. Они возбужденно кричали и кружились над чащей. Более смелые спускались на землю и, осторожно пригибаясь,
всматривались в колючую поросль.
Скоро вся компания перелетела на другое место,- видимо, кот переменил убежище. Потом крик сороки стал слышаться все дальше и дальше от поселка. Кот уходил в лес. Там он забьется в чащу и будет лежать голодным: не удалась сегодня, охота.
На другой день я утром вышел в виноградник. Опять застрекотала сорока. По ее крику и перелетам со столбика на столбик я узнал, что идет зверь, и, выбрав место, встал с ружьем на его пути. Сорока стрекотала все ближе. Я ждал. И вот прямо на меня из зарослей вышел крупный серо-желтый хищник.
ДЕНЬ В СКОПИНОМ ГНЕЗДЕ
Скопа — это большая красивая хищная птица. В отличие от многих других хищников — орлов, коршунов, ястребов — она никогда не нападает на птиц и крайне редко ловит мелких млекопитающих. Посадите скопу в одну клетку с голубем или кроликом, и они будут жить мирно. Почти единственная добыча : скопы — крупная рыба. Ловит она ее замечательно ловко. Скопа — птица, населяющая весь земной шар, но держится она только там, где есть обширные прозрачные водоемы, в которых можно добыть пищу, где есть деревья и скалы, на которых она устраивает свои массивные гнезда. У нас скопы распространены! очень широко, но особенно много их на юго-западном побережье Каспийского моря, в районе портового города Ленкорани. Во время выездов туда я наблюдал этих пернатых в большом числе и один раз при попытке добраться до гнезда птицы попал в крайне затруднительное положение.
Всю жизнь, с раннего детства, я не могу видеть равнодушно гнездо скопы. Я часами любуюсь им, хотя в нем как будто и нет ничего особенного. Гнездо сооружается из толстых кривых ветвей и сучьев, но как бывает живописна эта огромная куча хвороста, укрепленная на самой вершине великана дерева.
Когда весной я приехал в Ленкорань и увидел много скоп и их гнезда, мне стало как-то особенно радостно. «Вот,— подумал я,— будет интересно понаблюдать за этими чудными птицами. А быть может, мне удастся добраться до гнезда скопы и достать кладку яиц для своей коллекции». Однако большинство гнезд, попадавшихся мне, помешалось на таких огромных деревьях, что влезть на них не представлялось никакой возможности, так как в нижней части они не имели сучьев и были в два-три обхвата.
Вот среди затопленных водой рисовых полей — беджар, покрытых, как ковром, яркой зеленью молодых всходов, высоко к небу поднимается великан дуб. Дерево давно отжило свой век, высохло, буря сломала его вершину, свалились на землю ветви, но могучий ствол по-прежнему сохраняет былую красоту и прочность. И по сравнению с мертвым великаном кажутся низкими растущие по соседству молодые деревья. Погибшие дубы великаны — излюбленные места гнездования скоп. Массивное гнездо, выстроенное на обломленном стволе, как шапкой, прикрывает нагую вершину дерева. Вот и попробуй добраться до такого гнезда. Конечно, пробовать можно, но мало вероятности, что ваша попытка даст результат.
После осмотра нескольких десятков гнезд я наметил лишь два из них, которые мне казались более доступными. Одно помещалось в окрестностях селения Вель, другое — в 20 километрах, у самого подножия хребта Талыш.
Выбрав сухой и солнечный день, ранним утром я оседлал лошадь и пустил ее крупной рысью по направлению видневшегося вдали лесистого холма Машхан. Сначала дорога шла к западу. Я миновал селение, пересек широкое, открытое пространство затопленных водой рисовых полей и, углубившись в лесную чащу, едва приметной тропой достиг первых увалов. Отсюда хорошо проторенная дорога шла прямо на юг мимо того места, где неделю тому назад я заметил гнездо скопы.
Дикая и своеобразная природа окружала меня. Что-то сказочно красивое и в то же время страшное таилось в ней. Направо от моего пути поднимались покрытые лесом Талышские горы, налево широко раскинулись лесные водохранилища — истыли, то есть затопленные лесные площади, где местные жители сохраняют воду, используя ее для поливки рисовых плантаций. Эти затопленные водой леса поражают своей пышностью. Какая яркая зелень листвы, сколько цветов, ветви обвиты серыми и зелеными лианами, сколько яркого света и солнца вверху
и как темно под зеленым сводом! А из глубины глухой чащи до вас доносится беспрерывный гомон лягушек. Только обилие воды и южное солнце в состоянии создать такую красоту. Но в то же время лесные истыли — страшное место. Это рассадник тропической лихорадки.
Впереди по обеим сторонам дороги виднелась роща каких-то вечнозеленых растений. Моя лошадка, бежавшая до этого бодрой и ровной рысью, вдруг начала упрямиться. Она крутилась на одном месте, не желая идти дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Не хотелось мне ночевать в лесу. В этих местах, в Ленкоранском районе, очень распространена малярия. С наступлением сумерек бесчисленное количество малярийных комаров набрасывается на запоздавшего человека. Но другого выхода не было.
Я снова углубился в лес, выбрал большое дерево, залез повыше, чтобы избавиться от комаров, и расположился на ночь.
Удобно облокотившись на толстую ветвь, я сидел, прислушиваясь к ночным звукам. До меня доносился далекий сонный гомон птичьей колонии. Квакали лягушки, монотонно кричала маленькая сова-сплюшка, да иногда в потемневшем небе резко каркала ночная цапля. Вот где-то далеко жалобно закричал шакал, в след ему затянули другие. Испуганный шакальим воплем, в стороне сорвался фазан. Вдали усиливался гомон птичьей колонии.
Но потом все смолкло, и ночная тишина нарушалась лишь невнятным шорохом да изредка тихим треском сухой ветки под ногой вышедшего на охоту хищника.
Видимо, я задремал, как вдруг резкий голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Голос был так силен, что заглушал все шорохи ночи, проникая в самые глухие уголки чащи.
— Э-э-эй! — разнеслось по лесу и отдалось.— Э-э-эй!
Я с удовольствием прислушался. Откуда мог взяться ночью в лесной чаще человек и кому он подавал голос?
Э-эй! — опять прокатилось по лесу. «Неужели это меня ищут? — мелькнула мысль.— Вероятно, кто-нибудь из моих приятелей, жителей ближайшего поселка, догадался, что я заблудился, и хочет помочь мне выбраться».
— Э-эй!— раздалось снова.
Конечно, это меня зовут.
Я откликнулся и уже взялся рукой за сук, чтобы начать спускаться с дерева, но дикий, нечеловеческий хохот был ответом на мой призыв. Я обомлел. Казалось, весь лес хохотал, издевался надо мной. Хохот перешел в резкий визг и оборвался. Затем я услышал обычный голос ночной птицы: «Ху-бу, ху-бу...».
Теперь я все понял: это кричал не человек, а филин. Мне стало понятно происхождение сказки о лешем. Должно быть, ее создала фантазия суеверных людей, слышавших ночью в глухом, диком лесу хохот и крики филина.
Все снова затихло, и я стал ждать рассвета, с улыбкой вспоминая свою перекличку с ночной птицей.
НАЗОЙЛИВАЯ ПТИЦА
Сколько неприятностей и бед приносят птицам разнообразные четвероногие хищники. Весной и летом лисята требуют много пищи, и взрослая лисица, обремененная потомством, рыскает по полям и болотам в поисках добычи. Поймает она мышь или полевку, съест птенчиков у гнездящейся на земле птички, бесшумно подкрадется к зазевавшемуся тетереву, и не успеет тот подняться на крылья, как попадает в зубы беспощадного врага. А дикие кошки для крылатых обитателей полей и леса опаснее всякой лисицы. Заметит кошка среди листвы на ветвях птичье гнездо, заслышит, что в нем пищат птенцы, без труда вскарабкается на высокое дерево и погубит все потомство сразу. Кружатся над хищником, кричат несчастные родители, но ничем не могут защитить своих детенышей. Того и гляди сами попадут на завтрак кошке.
Многие птицы терпеливо переносят все беды, наносимые кошками, лисицами и шакалами. Как завидят или заслышат они своего врага — спешат убраться из опасного места. Другие птицы, заметив кота или лисицу, оповещают криком о близкой опасности всех пернатых соседей. В этом отношении особенно отличаются птицы нашего леса: сойки, сороки, вороны. Обнаружив врага в зарослях, они очень часто поднимают такой переполох, что не дают шагу сделать зверю. Следя за ним по пятам и наполняя лес тревожными криками, они предупреждают все живое о появлении хищника. Обнаруженный враг мечется из стороны в сторону, пытается скрыться от крылатых преследователей, но не всегда это ему удается.
Если кошки приносят сорокам и воронам много несчастья, то и те при случае отплачивают им той же монетой. Вот об одном подобном случае, свидетелем которого я был, мне и хочется рассказать.
В то время я жил на берегу Каспийского моря в маленьком поселке Вель. В семи километрах к западу поднимался хребет Талыш. Его невысокие вершины на юге, за иранской границей, были покрыты снегом.
Белые мазанки — хаты жителей поселка — тонули в зелени. Позади хат пышно раскинулись сады и шпалерные виноградники. Их делили на отдельные участки живые изгороди из посадок ветлы, сплошь увитые вьющимися колючими растениями. Местами колючие заросли были так густы и велики, что участок одичавшего сада превращался в неприступную крепость.
Вот в этих-то зарослях и жило много всякого зверья. Оттуда под вечер слышался вой шакала. Иногда мы из окон домика видели, как, выходя из зарослей, бродит по саду дикобраз. Жили там барсуки, а больше всего, пожалуй, обитало камышовых кошек.
Коты были грозой местных кур. Летом и зимой в этих местах куры весь день ходят на свободе, а вечером усаживаются на какое-нибудь дерево около дома. Ночью охотиться за курами коты не всегда решались: близко люди и собаки — сейчас поднимется переполох. Зато днем гуляющие в саду куры были любимой их добычей — птица вкусная и глупая, чтобы поймать ее особых уловок не требуется.
Каждый день повторялось одно и то же. Вдруг слышится отчаянный куриный крик, а потом все куры стаей летят к дому. Хозяйка выбегает, считает вернувшихся кур, и каждый раз нет то одной, а то двух или трех птиц.
И стреляли котов, и ловили капканами, и развешивали крючки в курятниках, где неслись куры, и все же котов не убавлялось.
Собак на охоту за камышовой кошкой не берут — в этих колючих, густых зарослях они бесполезны. Здесь у охотника другой помощник — сорока. Выслеживает она кошек не хуже собаки.
Крик сороки — это сигнал. По нему все жители леса узнают, что идет кот или лиса.
Четвероногих хищников — лисицу, дикого кота — сорока не пропустит. Криком оповещая все живое о появлении кота, она часто срывает ему охоту. Даже в ночное время потревоженная сорока лучше откажется от сна, но зато не даст покоя и дикой кошке. По сорочьему крику можно, не видя, знать путь хищника. Вот она продолжительно застрекотала — значит, нашла врага. Короткое, часто повторяющееся стрекотание — хищник бросился бежать и скрылся от сороки в зарослях.
Солнце еще не взошло, поселок спал под тихий, мерный рокот морского прибоя. Стараясь как можно меньше шуметь, я пробирался в глубину сада, туда, где виноградники граничили с колючей порослью, и влез на старое густое дерево.
Отсюда весь участок был виден как на ладони. Подо мной расстилались шпалерные виноградники и полосы скошенной пожелтевшей травы. Темно-зелеными пятнами виднелись непролазные колючие поросли. Скрытый листвой, я ждал.
И вот неподалеку от зарослей раздалось резкое в тишине утра стрекотание. На вершину дерева взлетела сорока. Она, нагибаясь, часто подергивала длинным хвостом, всматривалась в густую чащу. Потом, нырнув, перелетела на виноградную стойку — столбик — и коротко застрекотала.
«Началось»,— подумал я и пригнулся, чтобы лучше видеть. Между рядами шпалер по скошенной траве медленно шагал камышовый кот.
Он шел к поселку, не оглядываясь, и не спеша переставлял свои длинные ноги. Сорока следовала за ним по пятам. Хищника и птицу отделяло расстояние не более метра. Птица стрекотала и не собиралась прекращать преследования. .
Кот шел, не замедляя и не убыстряя шага. Я любовался его выдержкой. Казалось, сорока для него не существовала. На краю виноградника он остановился. Его дразнило кудахтанье кур, но кот понимал, что с таким провожатым охота невозможна. Как бы ни были глупы куры, к ним при таком шуме не подойти. Кот ждал; видимо, надеялся, что птица оставит его в покое.
Но сорока вызывающе стрекотала. Последним усилием кот сдержал себя и сделал еще несколько шагов к поселку. Птица тотчас же уселась почти над головой кота. Тело сороки было напряжено, видно было, что она ждет нападения и в любой момент готова взлететь, но не отказаться от своих намерений.
Кот выгнул спину, и в тишине утра до меня ясно донесся
отрывистый царапающий звук. Это хищник поочередно вытягивал свои длинные ноги, всаживая когти в лежащее на земле гнилое дерево, срывая с него кору. Конечно, с большим удовольствием он разорвал бы когтями эту назойливую сороку. .
Хищник медленно поднял голову, впервые взглянул на своего мучителя, негромко проурчал: «ууу..» и закончил резким; «кха!». Однако сколько было в этом несложном звуке бессильной злобы и ненависти к назойливой птице-тирану.
И надо сказать, что в этот момент я всецело был на стороне кота. Сколько было проявлено выдержки, спокойствия, терпения — и все пошло прахом. Пропала охота!
Вдруг кот сделал несколько крупных прыжков, но не к сороке, а в противоположную сторону. Еще секунда, и хищник исчез в сплошной зелени, верно, рассчитывая скрыться от птицы.
Но сорока и тут не хотела пощадить кота. Усевшись на вершину ветлы, она громко стрекотала. Другие птицы слетались на ее голос. Они возбужденно кричали и кружились над чащей. Более смелые спускались на землю и, осторожно пригибаясь,
всматривались в колючую поросль.
Скоро вся компания перелетела на другое место,- видимо, кот переменил убежище. Потом крик сороки стал слышаться все дальше и дальше от поселка. Кот уходил в лес. Там он забьется в чащу и будет лежать голодным: не удалась сегодня, охота.
На другой день я утром вышел в виноградник. Опять застрекотала сорока. По ее крику и перелетам со столбика на столбик я узнал, что идет зверь, и, выбрав место, встал с ружьем на его пути. Сорока стрекотала все ближе. Я ждал. И вот прямо на меня из зарослей вышел крупный серо-желтый хищник.
ДЕНЬ В СКОПИНОМ ГНЕЗДЕ
Скопа — это большая красивая хищная птица. В отличие от многих других хищников — орлов, коршунов, ястребов — она никогда не нападает на птиц и крайне редко ловит мелких млекопитающих. Посадите скопу в одну клетку с голубем или кроликом, и они будут жить мирно. Почти единственная добыча : скопы — крупная рыба. Ловит она ее замечательно ловко. Скопа — птица, населяющая весь земной шар, но держится она только там, где есть обширные прозрачные водоемы, в которых можно добыть пищу, где есть деревья и скалы, на которых она устраивает свои массивные гнезда. У нас скопы распространены! очень широко, но особенно много их на юго-западном побережье Каспийского моря, в районе портового города Ленкорани. Во время выездов туда я наблюдал этих пернатых в большом числе и один раз при попытке добраться до гнезда птицы попал в крайне затруднительное положение.
Всю жизнь, с раннего детства, я не могу видеть равнодушно гнездо скопы. Я часами любуюсь им, хотя в нем как будто и нет ничего особенного. Гнездо сооружается из толстых кривых ветвей и сучьев, но как бывает живописна эта огромная куча хвороста, укрепленная на самой вершине великана дерева.
Когда весной я приехал в Ленкорань и увидел много скоп и их гнезда, мне стало как-то особенно радостно. «Вот,— подумал я,— будет интересно понаблюдать за этими чудными птицами. А быть может, мне удастся добраться до гнезда скопы и достать кладку яиц для своей коллекции». Однако большинство гнезд, попадавшихся мне, помешалось на таких огромных деревьях, что влезть на них не представлялось никакой возможности, так как в нижней части они не имели сучьев и были в два-три обхвата.
Вот среди затопленных водой рисовых полей — беджар, покрытых, как ковром, яркой зеленью молодых всходов, высоко к небу поднимается великан дуб. Дерево давно отжило свой век, высохло, буря сломала его вершину, свалились на землю ветви, но могучий ствол по-прежнему сохраняет былую красоту и прочность. И по сравнению с мертвым великаном кажутся низкими растущие по соседству молодые деревья. Погибшие дубы великаны — излюбленные места гнездования скоп. Массивное гнездо, выстроенное на обломленном стволе, как шапкой, прикрывает нагую вершину дерева. Вот и попробуй добраться до такого гнезда. Конечно, пробовать можно, но мало вероятности, что ваша попытка даст результат.
После осмотра нескольких десятков гнезд я наметил лишь два из них, которые мне казались более доступными. Одно помещалось в окрестностях селения Вель, другое — в 20 километрах, у самого подножия хребта Талыш.
Выбрав сухой и солнечный день, ранним утром я оседлал лошадь и пустил ее крупной рысью по направлению видневшегося вдали лесистого холма Машхан. Сначала дорога шла к западу. Я миновал селение, пересек широкое, открытое пространство затопленных водой рисовых полей и, углубившись в лесную чащу, едва приметной тропой достиг первых увалов. Отсюда хорошо проторенная дорога шла прямо на юг мимо того места, где неделю тому назад я заметил гнездо скопы.
Дикая и своеобразная природа окружала меня. Что-то сказочно красивое и в то же время страшное таилось в ней. Направо от моего пути поднимались покрытые лесом Талышские горы, налево широко раскинулись лесные водохранилища — истыли, то есть затопленные лесные площади, где местные жители сохраняют воду, используя ее для поливки рисовых плантаций. Эти затопленные водой леса поражают своей пышностью. Какая яркая зелень листвы, сколько цветов, ветви обвиты серыми и зелеными лианами, сколько яркого света и солнца вверху
и как темно под зеленым сводом! А из глубины глухой чащи до вас доносится беспрерывный гомон лягушек. Только обилие воды и южное солнце в состоянии создать такую красоту. Но в то же время лесные истыли — страшное место. Это рассадник тропической лихорадки.
Впереди по обеим сторонам дороги виднелась роща каких-то вечнозеленых растений. Моя лошадка, бежавшая до этого бодрой и ровной рысью, вдруг начала упрямиться. Она крутилась на одном месте, не желая идти дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43