Было уже поздно. Гости один за другим благодарили хозяина и откланивались.
Клингель с чувством долго жал руку Волкова, восхищаясь его оригинальным ужином.
— Жду тебя в банк, дорогой Арсений Ефимович. У нас будет, я надеюсь, не безынтересный разговор. Однако было бы лучше сначала тебе справиться с гужевой конторой...
Волков, красный, возбужденный вином, поблагодарил Клингеля молчаливым поклоном. Он предложил руку его жене и проводил их до экипажа.
Лицо Волкова блестело от радости, когда он вернулся к гостям. Он не мог не радоваться: самая трудная в его жизни крепость — банковские кредиты — была взята.
Зычный голос Волкова заглушил пьяное бормотанье гостей.
— Что ж так скучно веселитесь, господа?.. Эй, вы, там, люди, шампанского на стол!
Осоловелый от громадного количества съеденной пищи и выпитого вина, отец Андрея по-медвежьи качал большой головой:
— Не дай бог тебе хлопком да люцерной заняться, дядя Арсюша.
Волков усмехнулся:
— А вот я с будущего сезона хлопком-то как раз и хочу заняться, почему же «не дай бог», Егорушка?
Коммерсант, разорившийся на ливерпульских контрактах, держась за край стола, с трудом приподнялся. Он весь вечер завистливо смотрел на дружеское общение Волкова с директором банка и искал случая сказать колкость удачливому коммерсанту. Он крикнул через стол:
— Потому не дай бог, что убытки понесешь, Волков. Хлопок любит чистые руки.
— Тогда оботри свои, Владимир Иванович,— усмехнулся Волков.
Владимир Иванович с трудом оторвал от стола правую руку и недоуменно посмотрел на ладонь. Она была выпачкана бараньим салом плова и табачным пеплом. Владимир Иванович стал оттирать ладонь краем белой скатерти.
Волков громко захохотал:
— Не старайся, не ототрешь, друг! . Песок — грязный товар, в кожу въедается. Ты в прошлом году в Чарджуе три каюка вместо товара песком грузил, да дорогой о скалы разбил. Хорошо, что страховые компании у нас добрые. Они тебя от «убытков» избавили! Или забыл?
Андрей в диком восторге от разгоравшегося скандала толкал Григория под столом ногой.
— Еще подерутся!
Мешков умоляюще протянул руки к Волкову и внезапно побледневшему мрачному господину.
— Дядя Арсюша, Владимир Иванович, ну чего вы с ума спятили? Свои люди, коммерсанты, а еще попрекаете друг друга. Я, ведь, почему сказал «не дай бог»?— Хлопок — золотое дело, это не почта или там арбакеши. Дядя Арсюша закормит, запоит нас тогда...
Толстый молодой человек, доваренный московской мануфактурной фирмы, подошел к Владимиру Ивановичу. Он пригрозил предать гласности весь инцидент, если тот не извинится перед Арсением Ефимовичем.
Владимир Иванович внезапно протрезвел, обмяк. Жалко улыбаясь, он крикнул Волкову:
— Дядя Арсюша, ты не сердись, это я не в обиду!.
— Да разве я сержусь?—развел руками Волков.— Я, ведь тоже по-дружески.
Андрей вполголоса торопливо рассказал Григорию про дело, на которое намекал Волков.
Представитель московской комиссионной конторы Владимир Иванович сколотил большой капитал на авариях каюков с товарами.
В первый же год своей работы в ханстве он обратил внимание на то, что страховые общества никогда не выясняли на месте причины аварии каюков. Опасности путешествия по диким, пустынным берегам Аму-Дарьи, да еще верхом на лошади, пугали столичных инспекторов страховых обществ. Акты обследования и свои заключения они составляли в Новом Ургенче по рассказам матросов и владельцев каюков.
Владимир Иванович вошел в компанию с одной дар-гой. Они грузили на каюки вместо товара — мешки с песком; для вида клали сверху немного товара. Ловкий дарга гнал каюк далеко от пристаней, а потом умело разбивал его о черные скалы Аму-Дарьи.
Сестра Андрея подошла к молодым людям.
— Оставили меня одну с мамашей, а сами веселитесь,— обиженно надув пухлые губки, сказала она.
— Надо же Грише показать цвет нашего общества,— возразил Андрей.— Тут, сестрица, разговоры были не для дамских ушей.
— О гадостях ты мог бы помолчать, или рассказать после... Гриша,— обратилась она к Григорию, почтительно приподнявшемуся со стула,— вы непременно приходите к нам. Здесь скучно, хоть поговорить со свежим человеком...
— Мы условились в пятницу,— сказал Андрей, вставая.— Я покажу ему все наши заводы...
Брат и сестра дружески простились с Григорием и, провожаемые его признательным взглядом, вышли из комнаты.
К Григорию тотчас же подошла Прасковья Васильевна,
— Все дома сидите, Григорий Васильевич, разве так можно жить?— сказала она, тяжело опускаясь на стул.
— А как же иначе проводить время, Прасковья Васильевна?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Мрачное, с похмелья, настроение Волкова рассеялось от комичного вида своего служащего. Он схватил приказчика за плечи, и с громким хохотом потащил его к окну кабинета, где занимался Григорий.
— Гриша, Гриша, выглянь-ка сюда! Григорий поспешно подошел к окну.
— Посмотри на эту образину!
Волков взял за подбородок растерянного приказчика и вздернул его голову кверху.
Григорий, как ему ни было жаль избитого приказчика, не мог удержаться и присоединился к веселому заразительному смеху хозяина.
На лице приказчика изобразилось нечто вроде улыбки. Он невеселым хихиканьем поддержал обидный смех Волкова и Григория.
Волков с трудом успокоился, дружески похлопал приказчика по спине:
— Кто ж это тебя отделал, парень?
— Из-за вас это, хозяин, из-за проклятых арб...
Приказчик рассказал о столкновении, которое произошло накануне между ним и родственником Ша-рифбая.
Слух о покупке Волковым пятисот арб в тот же день распространился среди арбакешей. Работа на пристани остановилась. Встревоженные возчики собирались в группы и горячо обсуждали сообщение, привезенное Григорием. Приказчик не терял времени даром. Он переходил от одной группы арбакешей к другой, уговаривая их уважить хозяина и дать ему копейку с пуда на расходы. Он пугал арбакешей пятьюстами арб хозяина, тяжелой безработицей в зимнее время.
Саура, который имел большое влияние на арбакешей, на пристани не было.
Арбакеши заколебались.
Прежде над приказчиком и его хозяином смеялась вся пристань. Арбакеши изумлялись наглости их желания — получать деньги ни за что, даром, постоянно кричали ему вслед обидные словечки. Теперь они внимательно слушали приказчика, приглашали его к огоньку, угощали чаем, дынями, хлебом.
Родственник Шарифбая, здоровенный ургенчинец, который распоряжался его тридцатью арбами, заметил колебание дехкан.
Он собрал большую толпу арбакешей и уговаривал их не слушать приказчика Волкова.
— У его хозяина через месяц срок договора с конторами кончается, не верьте ему, все врет!
Приказчик попробовал воз|разить, но родственник Шарифбая оборвал его:
— Ты — мусульманин, а идешь против нас. А почему? Потому, что ты не настоящий мусульманин. Вместе с хозяином ты жрешь свинину, вместе с ним оби-
раешь нас, узбеков. Вместе с хозяином вы хотите у бедных дехкан последний кусок хлеба отнять. Собаки вы цепные, рады бы укусить, да цепь коротка. Подождите, будет и на вас палка.
Приказчик разозлился и плюнул ему в лицо. Родственник Шарифбая ответил ударом, от которого приказчик полетел на землю. Набежавшие арбакеши развели их...
Волков перестал смеяться. Лицо его приняло жесткое выражение.
— Значит, опять Шарифбай... Ну, ничего, ничего, парень, мы и не с такими справлялись.— А к твоему глазу приложи вот эту примочку, сразу заживет...
Приказчик обрадованно схватил сторублевую бумажку, которую ему протянул Волков.
— Бери, богатей, парень. Я всем служащим за почтовый договор дал... Езжай обратно на пристань и говори арбакешам: «Хозяин, мол, не пятьсот, а тысячу арб заказывает! Теперь, моя с вами и разговарить не захочет».
Он обернулся к Григорию:
— Завтра, Гриша, мы с тобой и Михаилом Ильичей на озеро, на охоту поедем. Да, кстати, дорогой одно дельце наладим.
Весь вечер Григорий вместе с Волковым и оставшимся ночевать Кисляковым готовились к охоте: снаряжали патроны, прочищали и смазывали ружья.
Григорий получил бельгийское бескурковое ружье хозяина.
Выехали незадолго до восхода солнца. Две сильных киргизских лошади легко подхватили широкий казанский тарантас и, звеня медными бубенцами сбруи, понеслись по мягкой дороге.
Город едва начинал просыпаться. По улицам, не спеша, тянулись верблюды с саксаулом, ишаки с хворостом; скрипели редкие арбы. Лепешечников, торопившихся разнести к утреннему чаю горячие лепешки, обгоняли босоногие ребятишки из ближайших курганчей. Они несли на легких палках-коромыслах горшочки с молоком утреннего удоя, с густой простоквашей, со сметаной.
В крытых торговых рядах, мимо которых проезжали охотники, была еще ночь. Тусклые огоньки керосиновых лампочек и туземных масляных светильников едва разгоняли темноту. Душный дневной воздух не выветрился за ночь; пахло пряностями, анилиновыми красками, мылом.
Ночные сторожа, дремавшие у закрытых дверей больших европейских магазинов и туземных мануфактурных дуканов, тревожно окликали вооруженных ружьями седоков.
Вскоре тарантас вырвался из темных закоулков базара и извилистых улиц окраины.
Волков велел кучеру свернуть на проселочную дорогу к видневшемуся невдалеке небольшому базарчику. Там, под старыми раскидистыми ивами, расположились мастерские кустарей.
Здесь уже не спали. Из мастерских, двумя рядами вытянувшихся вдоль дороги, слышался свист мехов, шарканье рубанков, визг пил и стук молотков.
Григорий с любопытством глядел на кустарей-хивинцев в длинных домотканных с красной оторочкой рубашках и в больших мохнатых шапках. Они работали неторопливо, с чувством собственного достоинства и уважения к своему ремеслу. Так учил их относиться к работе написанный много сотен лет тому назад цеховой устав —рисоля,
Здесь все дышало глубоким спокойствием, все было подчинено медленному ритму жизни. Около каждой мастерской виднелись скромные цветники с пахучей мятой, с бальзаминами и крупными бархатцами. На дверях мастерских, на ветвях деревьев висели клетки с перепелами.
Старые дуплистые ивы со множеством больших пушистых маковок и огромных вороньих гнезд, казалось, оберегали это спокойствие.
В прозрачном свежем воздухе разносился приятный вяжущий аромат сзежеобтесанного тала и дубленой кожи. Даже горячий, слегка угарный запах раскаленных углей кузнечных горнов не был противен.
Волков велел кучеру подъехать к дверям большой мастерской. Осторожно обогнув лежащие на земле огромные колеса, кучер остановил тарантас у самого входа в мастерскую.
Из мастерской вышел невысокий, крепкий хивинец в халате, поспешно накинутом на плечи, в руках у него был рубанок.
— Не уставай, хозяин!—приветствовал его Волков, подавая руку.
Мастер арб—арбасоз—торопливо откликнулся на приветствие и подошел к экипажу. Всем, не исключая кучера, он поочередно подал свою темную, шершавую руку.
Волков вылез из тарантаса и, зажмурившись, удовольствием потянулся.
— Дело к тебе есть, хозяин,— сказал он арбасозу.— Тащи кошму, посидим и поговорим с тобой.
Он кивнул головой Григорию и Кислякову.
— Слезайте...
Худенький подросток вынес из мастерской старенькую кошму, расстелил ее около цветника и подал под-нос с чаем и лепешками.
Звучно прихлебывая горячий чай, Волков долго и обстоятельно расспрашивал арбасоза — мастера арбо ценах на материалы, о том, где и когда он его достает, о сроках изготовления арбы, о выгодности ремес-ла. Григорий с удивлением слушал Волкова, тот хорошо знал все тонкости ремесла арбасоза, даже поспорил с ним и доказал ему возможность изготовления огромной ступицы хивинской арбы из акации, вместо дорогого карагача.
Арбасоз с большой предупредительностью отвечал на расспросы приезжего. Он был единственным мастером арб на этом базарчике, и в месяц сбивал две арбы. Все деревянные части арб изготовлялись в мастерской; только железные втулки для ступиц, гвозди и скрепы приобретались у кузнецов.
Арбасоз показал на старика и подростка, возившихся в глубине мастерской.
— Работаем втроем: я, мой племянник и знакомый старик. Помогает тот ученик...
Арбасоз заметил взгляд сочувствия, брошенный Григорием на старика и подростка, которые с трудом поднимали короб арбы.
— Я их не обижаю, плачу по совести...— сказал он.— И держу их больше из жалости. Какие они работники?..
Все четверо вошли в его дукан-мастерскую. Это было длинное, темное помещение. На усыпанном стружками земляном полу стояло грубое подобие верстака, лежала куча несложных инструментов. Тут же были спалены и запасы материалов: груды двухаршинных спиц, готовых ободьев, коротко распиленных стволов тала, тополя и карагача.
Полком остановился около старика и долго присматривался к его работе. Старик, забавно ворочая высунутым языком, старательно вырезал на столбиках короба затейливые узоры...
Арбасоз, наскучив ожиданием, предложил гостям выпить свежего чаю.
— Давай лучше о деле говорить, хозяин,— сказал Волков, похлопывая его по плечу.— Чаю мы с тобой еще попьем не раз.
Кисляков удержал Волкова за рукав. — Арсений, ты отсюда до вечера не выберешься... Волков вынул из жилетного кармана большие золотые часы.
— Ровно через тридцать минут выедем... Уж вы с Гришей потерпите. Надо дело закончить...
Они вернулись.
— Я хочу заказать тебе, хозяин, двадцать арб,— сказал Волков, садясь на кошму.— Срок — один месяц.
Арбасоз, высоко подняв брови, смотрел на Волкова, точно не понимая его предложения.
— В месяц?.. Двадцать арб?..—растерянно переспросил он.— Но мы за год делаем двадцать четыре арбы!'
Волков снисходительно улыбнулся.
— Верно, ты так работаешь, но ты сумей сделать двадцать четыре арбы в месяц, а не в год.
Нарочито громкий голос Волкова привлек внимание всех кустарей. Плотники, кузнецы, шорники один за другим оставляли свою работу и собирались вокруг приезжих. Предложение Волкова вызвало среди них легкий смешок.
Волков перестал улыбаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40