Андрей показал Григорию на Волкова, который едва успевал отвечать на приветствия многочисленных знакомых.
— Общий кум! Нет бабы, у которой он не крестил бы. Такой хитрый, черт!—с восхищением и завистью сказал он.
В буфетной клуба Андрей выбрал укромный уголок и, усадив Григория за стол, распорядился подать вина. Он засыпал его нетерпеливыми вопросами о Ташкенте. С дрожью в голосе Андрей вспоминал голубой город-сад с сотнями канавок, полных свежей журчащей воды, с большими тенистыми парками, широкими улицами. Вспоминал своих школьных товарищей, гимназические проказы. Голос Андрея звенел от негодования, когда он произносил фамилии обижавших его однокашников. Два года пролетели со времени выхода Андрея из гимназии, но это не ослабило в нем чувства неприязни к бойким товарищам. Нет, он никогда не забудет обидчиков, ничего не хочет слышать о них.
Он говорил Григорию, что ничуть не жалеет о гимназии. Практическая работа с отцом дала ему больше знаний, чем шесть лет ученья в Ташкенте. Ни латынь, ни геометрия, которые доставляли ему столько огорчений, для него были совершенно неприменимы в жизни. Он в дна года добился полного доверия отца и теперь помогает ему управлять тремя крупными заводами — хлопкоочистительным, маслобойным, кожевенным и большой хлопковой плантацией. Дело отца было солидное и спокойное...
Андрей прервал себя.
— Ну, а ты? Почему ты здесь, Гриша? Ты же собирался в Восточный институт? Помнишь, мы тебя в гимназии дразнили полиглотом, профессором дохлых языков?!
Участливый голос товарища напомнил Григорию о причине его приезда в Новый Ургенч, и он вновь пережил всю горечь крушения своих мечтаний. Волнуясь, Григорий рассказал Андрею причину, которая вынудила его прервать ученье.
Андрей дружески сжал его руку, нервно теребившую бахрому скатерти.
— Успокойся, Гриша. Это ничуть не помешает тебе сделать карьеру. В коммерческом деле аттестаты и дипломы чепуха! Здесь, брат, главное — коммерческая сметка, а это ты легко приобретешь, ты умный парень.
— Разве все дело в карьере?— печально спросил Григорий.— Я даже не знаю о чем здесь спорить, как будто тебе нужно доказывать необходимость культуры, знаний...
Андрей рассмеялся.
— Ты остался таким же резонером, каким был и в гимназии! Теперь ты должен добиваться положения в обществе и делать карьеру, а о дипломах и аттестатах— забудь. Я во многом смогу помочь тебе. Здесь, в Ургенче, я, брат, сила,—хвастливо сказал Андрей.
Он улыбнулся, узнав, что Кисляков устроил Григория у Волкова.
— Нечего сказать, удачное начало! Волков коммерсант небрезгливый, но кое-чему ты у него, конечно, научишься. Ты, Григорий, не унывай; я о тебе позабочусь, не брошу старого товарища. Мы по-прежнему должны помогать друг другу.
С лица Андрея сбежало выражение самоуверенности. Маленькие неглубоко сидящие в орбитах, казавшиеся плоскими глаза его смотрели растерянно. Он залпом выпил стакан вина и пододвинулся к Григорию.
— В гимназии я, кажется, никогда не отличался склонностью к философии, но жизнь, Гриша, ставит иногда перед такими вопросами, что поневоле начинаешь философствовать. Черт знает отчего это? Жизнь у меня хорошая, дела — лучше желать нечего, а вот грызет, грызет что-то! А что, спрашивается, мне нужно? Живут же другие—мой отец, Волков, Сыщеров,— позволяют себе много такого, на что я не пошел бы... Ты, как друг, поможешь мне разобраться во всем этом...
Григорий удивленно смотрел в растерянное лицо Андрея. В гимназии Андрей никогда ни над чем не задумывался, литературу читал только по обязанности, и ни один проклятый вопрос, занимавший передовую
молодежь, не мучил его. Он не читал ни «Матери» Горького, ни «Записок врача» Вересаева, ни «Красного смеха» Андреева, книг, которые волновали молодежь.
В буфетную вошла статная дама в тяжелом лиловом платье. Даму сопровождал невысокий жгучий брюнет с горбатым широким носом, точно придавившим его густые вьющиеся усы. Андрей оживился, толкнул Григория в локоть:
— Смотри-ка, ювелир хана с женой!..
Красивая дама понравилась Григорию, и он сказал об этом Андрею. Тот рассмеялся:
— Не обольщайся, соперничество с его высочеством ханом хивинским тебе может влететь в копеечку.
Андрей наклонился к Григорию и вполголоса передал ему рассказы, ходившие в Ургенче про ханского ювелира и его жену.
Один из министров хивинского хана, обязанный увеселять своего повелителя, однажды увидел в клубе жену недавно приехавшего в Ургенч мелкого конторщика компании Зингер. Министр пришел в восхищение от ее красоты и показал красавицу хану. Тот потерял и аппетит, и сон. Хан поручил старому своднику добиться любви красавицы, не жалея на это средств. Министр пригласил к себе конторщика, и откровенно предложил ему пятьдесят тысяч рублей золотом в уплату за благосклонность его жены к хану. Конторщика компании Зингер не возмутило циничное предложение министра, наоборот, он был поражен огромной суммой, предложенной ему за честь жены. Министр, слегка обеспокоенный внезапной бледностью и продолжительным молчанием конторщика, сдерживающего бурную радость, удвоил сумму, и тот поспешил согласиться. Он выговорил у министра ряд ценных подарков для себя, для родителей жены и особую сумму на лечение жены в Пятигорске от сифилиса, которым болел хан. В согласии жены конторщик не сомневался.
Говорили, что бедная женщина долго сопротивлялась, но угрозы мужа и дорогие подарки хана и его министра побудили ее уступить домогательствам его высочества.
Григорий со смешанным чувством сожаления и отвращения смотрел на прекрасную даму, сидевшую
неподалеку от них. Точно почувствовав его взгляд, она повернула голову, в ушах ее сверкнули крупные бриллиантовые серьги. С холодным любопытством она поглядела на Григория. Он отвернулся.
Андрей поспешно допивал пиво.
— Надо пойти поздороваться, он очень обидчив. Идем, я познакомлю тебя с ними.
Григорий отказался.
— У меня нет никакого желания знакомиться с ними. Как хочешь, но это довольно омерзительно...
Андрей настаивал.
— Понимаешь, просто неудобно не познакомиться. Ты можешь встретиться с ними в нашем доме...
Григорий решительно отклонил знакомство с ювелиром и его женой. Андрей сердито засмеялся.
— Ну, знаешь, ты со своей, извини меня, глупой щепетильностью далеко не уедешь. Настоящий коммерсант должен ко всему относиться хладнокровно.. Их обоих везде принимают, он один из крупных наших коммерсантов, и он ничуть не хуже Волкова, у которого ты служишь!
Рассерженный Андрей с шумом отодвинул стул и, чуть покачиваясь на ходу, быстро пошел к столику, где сидела любовница хана. Григорий видел, как он дружески пожал руку мужу и поднес к губам украшенную перстнями белую ручку его жены.
«Настоящий коммерсант должен ко всему относиться хладнокровно»... Григорий улыбнулся, вспомнив слова товарища. Он славный парень, этот Андрей, но разве в коммерции уж так обязательно знакомство с типами, подобными этому конгорщику Зингера. Можно ограничить круг своего знакомства с такими людьми, как Волков, как Кисляков.
Григорий не дождался Андрея. Он расплатился за вино и включился в толпу, бесцельно кружившую по комнатам.
Клуб был тесен и неуютен. В плохо выбеленных известью и слабо освещенных стенными керосиновыми лампами комнатах пахло сыростью, табачным дымом, прокисшим пивом. Игорные комнаты заполняли солидные посетители клуба: бухгалтеры, доверенные российских фирм, дамы с седыми буклями, с голосами, хри-поватыми от долголетнего употребления вина и табака.
Игроков обступали мелкие служащие; в дни спектакля их допускали свободно в клуб коммерсантов.
Григорий зашел в пустующую читальню и, удобно устроившись в кресле, взял последний номер журнала «Вестник Европы».
Он едва успел прочитать оглавление, как услышал голос Андрея.
— Гриша, я-то ищу тебя! Хорошо, что твои старые привычки мне памятны. Говорю—нигде, кроме читальни!
Вместе с Андреем в комнату вошла туго затянутая в корсет полная девушка с пухлыми губами, со вздернутым носом.
— Знакомьтесь,— сказал Андрей.— Моя старшая сестра Ната.
Сестра Андрея по-мужски крепко пожала руку Григорию.
— Пять лет подряд Андрюша рассказывал мне о вас. Выходит — мы знакомы давно. Я буду вас звать как он, Гришей, зовите меня Натой. Хорошо?
Григорий не успел ответить, как Андрей с возмущением сказал сестре:
— Ты только подумай, Ната! Я хотел познакомить его с ханским ювелиром, а он отказался!
Ната с любопытавом поглядела на смутившегося Григория и, растягивая слова, значительно сказала:
— Я понимаю вас.
Андрей с недоумением смотрел на сестру. Он ожидал, что она поддержит его вместе с ним, посмеется над щепетильностью Григория.
Громкий смех из соседней комнаты прервал разговор молодых людей.
Андрей вскочил с дивана.
— Это, наверное, дядя Арсюша что-нибудь рассказывает, пойдемте, послушаем...
В большой комнате, у круглого стола, покрытого черной, вышитой яркими цветами бархатной скатертью, сидели Волков, жена Кислякова и несколько дам. Они весело смеялись, передавая из рук в руки какой-то рисунок.
Волков крикнул молодым людям, вошедшим в гостиную:
— Скорее, скорее, молодежь, платите деньги и смейтесь до упаду, а не упадете — деньги возвратим.
Андрей взял в руки небольшой, отпечатанный в цинкографии рисунок и громко захохотал.
— Гриша, Ната, смотрите-ка!
Он протянул им листок бумаги. Это была карикатура на взятки русской администрации в Бухаре. На высоком резном троне, под балдахином, сидел тучный эмир бухарский.
Он был в огромной чалме и диковинном расписном халате. Бравый русский генерал с густыми эполетами на плечах, с крестами и медалями на груди стягивал с него штаны. Под карикатурой было подписано: «Русская администрация за работой».
Эта карикатура была в одну ночь расклеена и распространена по Ташкенту. Она вызвала бешеный и бессильный гнев генерал-губернатора.
— Не в бровь, а в глаз,— сказал Волков.— У нас здесь почище дела делаются, да только говорить много не приходится.
— Ну и молодец, дядя Арсюша,— с восхищением глядя на Волкова, воскликнула полная дама в пененэ на ажурной золотой цепочке.— Откуда только вы все это достаете?
Прасковья Васильевна увидела Клингеля, заглянувшего в гостиную, и замахала рукой:
— Самуил Федорович, идите смотреть карикатуру! Клингель на мгновение заколебался. Он неохотно
встречался в обществе с Волковым и Кисляковыми. Выражение солидности и сухости, которые он старался придать своему лицу при входе в комнату, слетело с неге при взгляде на карикатуру.
— Вместо эмира бухарского можно было бы нарисовать на троне хивинского хана,— сказал он, улыбаясь Волкову.— Но все это не ново, а что вы скажете про эту статью?
Клингель вынул из кармана пиджака газету «Туркестанский курьер» и показал Волкову очерченную карандашом большую статью:
— Ваша? Волков засмеялся:
— Где уж нам, Самуил Федорович, мы и фамилию-то свою еле подписываем. Это дело газетчиков, а я коммерсант.
Клингель недоверчиво качнул головой.
— Во всяком случае написано умно и нужно. Дамы заволновались.
— Покажите, покажите!
— Нет, лучше прочитайте вслух!
Волков взял газету из рук Клингеля и кивнул головой Григорию:
— Ну-ка, Гриша, прочитай — погромче да позвон-чей!
Григорий, слегка смущаясь присутствием незнакомых людей, взял из рук Волкова газету.
В своей очередной статье Волков писал о реформах в хивинском ханстве. Он спрашивал хана, когда же, наконец, будут проводиться реформы, обещанные им при восшествии на престол? Когда чиновники хана будут получать жалованье и перестанут существовать за счет взяток и поборов с просителей? Когда будет установлен государственный бюджет и личные доходы хана будут отделены от общегосударственных? Волков цитировал выдержки из пышного высокопарного манифеста о реформах, сопровождая их ядовитыми замечаниями.
...«Хозяйственное развитие страны остановилось!— восклицал он в конце статьи.— Надо признать полную неспособность хивинских властителей обеспечить проведение в ханстве реформ и тем самым обеспечить интересы русских коммерсантов...»
Клингель читал статью дома, но сейчас в чтении этого незнакомого молодого человека он слушал ее, как новую. Смелость Волкова ему начинала нравиться, он присоединился к аплодисментам дам, обращенных к улыбающемуся автору.
— Вы отказываетесь от авторства, господин Волков, это правильно. Раз нет подписи — нет и виновника. Иначе хан серьезно поссорился бы с вами,— предостерег Клингель.
Полная дама в пенснэ с восхищением смотрела на Волкова:
— Вы поберегите себя, дядя Арсюша. Мой супруг Егор Петрович и то говорит: «Не сносить ему головы!»
Волков улыбался.
— С его ханским высочеством мы друзья,— смеясь сказал он.— Хан здорово рассердился на министров, что целый год тянули с моим договором на перевозку почты. Сегодня утром ко мне прискакал ханский казначей—привез на подпись договор. Я было на попятную.— Куда там?! Уговорили ведь!
Волков вынул из кармана лист бумаги и показал Клингелю огромную круглую печать хивинского хана под узбекским текстом.
Директор банка взял из его рук договор и, пробежав глазами параллельный русский перевод, с удивлением взглянул на Волкова:
— Что?! Вы заключили договор на три года по тридцать тысяч рублей и взяли пятьдесят процентов — сорок пять тысяч — вперед?!
Договор на перевозку почты от Чарджуя до Хивинского оазиса хан издавна заключал с одним из своих приближенных. Тот возил ее за пятнадцать тысяч рублей в год.
— Возить-то я сам не буду, не коммерческое дело,— сказал Волков.—Сдам от себя старому контрагенту за вторую половину денег. Это мне и ханский казначей советует.
Клингель с уважением смотрел на Волкова: это надо уметь — заработать в день сорок пять тысяч рублей! Он подошел к Волкову и дружески обнял его за плечи:
— Не мешало бы вам после такой выгодной операции угостить нас всех хорошим ужином, дядя Арсюша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40