ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Брат Абдурахманбая сейчас же после совещания хлопкопромышленников вернулся в Хиву. И в тот же день, к вечеру, из диван-ханы во все концы ханства помчались гонцы с приказами немедленно усилить сбор податей. Приказ, написанный в очень суровом тоне, запрещал чиновникам хана давать дехканам отсрочки по взносам платежей. Всех неплательщиков приказывалось подвергать наказаниям, продавать их имущество, а сопротивляющихся сажать в зиндан.
Вслед за гонцами в округа, для наблюдения и руководства сбором податей, выехали родственники хана и его сановники. Их сопровождали многочисленные диваны — писцы со списками плательщиков.
С утра и до позднего вечера по проселочным дорогам взад и вперед скакали озабоченные диваны, вооруженные нукера, аксакалы; проезжали важные сборщики податей и хакимы округов. Сборщики податей рассыпались по полям и на глаз оценивали урожай. Они тут же устанавливали размеры подати, диваны вносили их в списки, а хакимы с нукерами приступали к взысканию платежей.
От курганчи к курганче неслись вопли чрезмерно облагаемых дехкан. Они хватались за стремена хаки-мов, диванов, сборщиков, умоляя о справедливости. Чиновники хана оскорблялись сомнениями в правильности оценки ими урожая. Они избивали, недовольных дехкан нагайками и десятками направляли в зинданы. Они оскорблялись и в тех случаях, когда дехкане просили выдачи квитанций в получении с них податей. — Мы не берем лишнего. А если ты заплатишь лишнее, так ведь все это идет в пользу нашего благочестивого хана. Дехканин, как дерево тута: чем больше срубаешь с него ветвей, тем лучше оно растет.
Чиновники хана неизменно укоряли дехкан несобранным с полей хлопком.
— Подати мы обычно собираем с вас после снятия
урожая, но вы в нынешнем году не хотите его собирать. Из-за вашей нерадивости казна хана не может вести убытков.
Убийство одного из сборщиков податей и избиения диванов ожесточили ханский двор. Брат Абдурахманбая направил в округа новые отряды нукеров в помощь сборщикам и хакимам.
Удары сыпались на дехкан один за другим, им не давали опомниться.
С базаров постепенно исчезала пшеница, цена ее росла изо дня в день, догоняя цену хлопка. Потом вдруг пронеслись слухи о громадном недороде в России, спрос на пшеницу сильно оживился, но она пропала с рынка; цена ее сравнялась с ценой хлопка.
На базарах все чаще мелькали высокие шапки- каляндаров— нищенствующих дервишей, белоснежные кисейные чалмы ишанов и мадахов-прогюведников. Они словами корана призывали верующих строго выполнять свои долговые обязательства, ставили примером честность пророка Мухамеда, в бытность его торговцем.
Поручители ежедневно сообщали Волкову о настроении дехкан. Они говорили ему, что дехкане не верят слухам о недороде хлеба в России и знают о больших запасах зерна на складах транспортных контор. Поручители кусали пальцы от удивления, рассказывая Волкову о большой осведомленности дехкан.
— Они говорят, что сроки баев по сдаче волокна заставят их уступать дехканам, а у дехкан сроков нет,— говорили ростовщики, лавочники и кулаки.— Это бунтовщики уговаривают дехкан не сдаваться, не собирать хлопок.
Волков вместе с Клингелем немедленно поехал к хакиму: у него они застали Абдурахманбая.
Хаким подтвердил сообщения поручителей о вредных агитаторах и показал составленный им список подозрительных дехкан. Волков живо заинтересовался списком.
— А русских там нет? Жаль.., жаль... А Саура? И Саура нет? Ведь он главный агитатор!
Хаким в затруднении вертел в руках длинный список.
— Саур исправный дехканин, подати он уплатил.
Волков настаивал на аресте Саура, его поддержал Абдурахманбай.
— У моего брата есть особый интерес к Сауру,-сказал хлопкозаводчик.— Вы его арестуйте на два-три дня, а потом отпустите...— Он усмехнулся.— Уверяю вас, что после ареста он забудет о бунтах...
Хаким не осмелился возражать брату могущественного сановника и тут же отдал распоряжение об аресте Саура.
Елена рано утром постучала в дверь комнаты Григория. Григорий, одетый в синюю байковую рубаху, сидел за письменным столом и работал над большой статьей. Он, не оборачиваясь, пригласил гостя войти и подскочил от удивления, услыхав голос Елены. Она, видимо, недавно встала с постели. Небрежно накинутое на плечи пальто, плохо застегнутая блузка, кое-как причесанные волосы — все это говорило о большом волнении всегда аккуратно одетой девушки.
Елена молча протянула ему записку. Григорий узнал почерк Лазарева, развернул ее.
«Елена Викторовна, мне сегодня сообщили, что Саур вот уже три дня как сидит в зиндане хакима. Попросите Григория Васильевича похлопотать о нем...»
Григорий нервно смял в руках записку.
— Я сейчас же пойду к хакиму,— сказал он.— Постараюсь добиться его освобождения.
Он проводил Елену до двери, поспешно переоделся и вышел.
На дворе стояла неприятная холодная погода, падал мелкий дождь. Григорий застегнул пальто на все пуговицы и быстро зашагал к берегу канала, у которого расположилась большая курганча хакима.
Несмотря на ранний час, на обширном дворе хакима было людно. Везде: у больших сараев, под навесами, на длинной веранде толпились пешие и конные нукеры, миршабы, аксакалы, диваны, сидели на корточках сумрачные дехкане-арестанты, дехкане-просители. Во двор въезжали все новые и новые группы нукеров, гоня перед собой дехкан со связанными назад руками. Это были неплательщики налогов. Тут же, во дворе, стар
ший писец хакима вместе с аксакалами допрашивал .арестованных. Иных он освобождал под поручительство аксакалов, других направлял в зиндан.
Григорий спросил нукера, сидевшего у входа в канцелярию, о хакиме. Хаким был в курганче. Он поздно ночью вернулся из района и теперь отдыхал в михман-хане.
Канцелярия хакима была знакома Григорию, он некоторое время работал в ней писцом, изучая хивинскую каллиграфию.
В небольшой комнате, где клубился синий угарный дым очага, согнувшись, сидело пятеро писцов. Они разом подняли головы на звук шагов Григория и дружески приветствовали его. Старший писец отложил письмо и поднялся навстречу посетителю.
Григорий отвел его к окну и вполголоса спросил его о судьбе арестованного Саура. Старший писец опасливо поглядывал на своих подчиненных, подтвердил, что три дня назад по просьбе Волкова и Абдурахманбая хаким приказал арестовать Саура. Григорий не успел расспросить его о причине ареста, как в дверях канцелярии показался хаким.
Григорий был хорошо знаком с хакимом, прекрасно по-восточному образованным узбеком. Хаким происходил из древнего аристократического рода. Его породистое лицо носило следы вырождения. Бледная, почти прозрачная кожа лица была тускла, мягкие русые волосы усов и бороды — редки, большие глаза смотрели вяло, апатично. Хаким очень любил персидскую поэзию, читал на память всю знаменитую поэму своего соотечественника Навои «Фархад и Ширин». Между ним и Григорием не раз возникали споры о корнях хивинской поэзии.
Хаким дружески приветствовал Григория и пригласил его в свою михманхану.
Он усадил гостя на мягкие одеяла около очага, наполненного горячими углями, и шутливо продекламировал по-персидски стихи собственного сочинения:
Утро приятной беседы начать,
С другом поэтом мысль с мыслью связать.
Что это выше мы можем назвать?
Григорий, улыбаясь, ответил ему в тон:
Если б, глухой я, поэтом мог быть. Вместе с поэтом о звуках судить. Я — бедный ходатай, о добрый хаким, С мольбой припадаю к ногам я твоим.
Хаким засмеялся от удовольствия.
— Чем я могу помочь бедному ходатаю? Дружеское выражение исчезло с лица хакима, когда
он узнал, что Григорий пришел просить о Сауре.
— Неприятно начать утро с отказа. Но господин Волков жаловался, что Саур восстанавливает дехкан против русских коммерсантов.
Григорий поспешил рассказать хакиму о столкновении Саура с приказчиком Волкова, о грубом мошенничестве приемщиков хлопка.
Хаким, опустив глаза, щипцами ворошил горячие угли в очаге. Он был компаньоном крупного хивинца-хлопкоиромышленника и грубое мошенничество, о котором с таким возмущением говорил Григорий, происходило и на их приемочных пунктах. Борьба дехкан против злоупотреблений хлопкопромышленников задевала интересы и самого хакима. Хаким скрыл свое неудовольствие резкой оценкой Григория деятельности коммерсантов. Он не хотел ссориться с молодым поэтом, как он его называл. К тому же, три дня, на которые Абдурахманбай просил арестовать Саура, уже
истекли.
Лицо хакима выразило сочувствие возмущению Григория.
— Другу в просьбе я не могу отказать...
Он вызвал старшего писца и спросил его о Сауре. Старший писец сказал, что нукеры увели Саура к казню—судье, чтобы- взять с него казихат—долговое обязательство за расходы по аресту.
— Пройдите вместе с моим гостем к казию и распорядитесь освободить Саура,— приказал хаким.— Расходов за арест с него брать не нужно,—-добавил он.
Григорий горячо поблагодарил хакима и в сопровождении старшего писца пошел к казию.
Казни жил в городе, неподалеку от банка. В его темной и тесной каморке стоял тяжелый запах давно непроветриваемого помещения.
Григорий с трудом разглядел в темноте Саура, сидевшего на корточках под охраной двух вооруженных нукеров. Дехканин оживился, увидев Григория, и радостно схватил протянутую ему руку. Казий отложил в сторону бумаги и поздоровался со старшим писцом хакима. Он предложил ему и Григорию присесть рядом с ним на кошму и, сдвинув очки в медной оправе на кончик длинного и острого носа, вопросительно взглянул на писца. Тот пояснил ему, что хаким распорядился освободить Саура и не брать с него казихата за расходы по аресту.
Казий с удивлением глядел то на писца, то на Григория.
— Освободить и не брать расходов?— как бы не веря своим ушам, переспросил он.
— Саур ни в чем не виноват,— вмешался Григорий.— Хаким поэтому и распорядился не взыскивать с него расходов.
Казий недоверчиво усмехнулся. Всякого человека, приведенного к нему в судилище, он считал виновным. В долголетней практике казия никогда еще не было случая, чтобы обвиняемый был бы не только признан невиновным, но даже освобожден от расходов по аресту.
Справедливый судья в затруднении вертел в руках казихат, только что составленный его писцом. Его лицо вдруг оживилось:
— Но свои расходы я же должен получить!— воскликнул он.— Казихат составлен, испорчены бумага, чернила, потом мы трудились, составляя его...
Григорий вынул из кармана кошелек и спросил казия, сколько следует ему получить с Саура. Казий протянул руки с растопыренными пальцами. Григорий молча положил на них десять рублей и поднялся . с кошмы. Писец, казия удержал его полу пальто.
— А мне?—Я писал казихат....— Он торопливо зажал в руке три рубля, брошенные Григорием на кошму.
Нукеры не выпускали Саура из судилища и что-то настойчиво требовали с него.
Григорий сердито спросил, почему они задерживают дехканина.
— Мы привели его сюда, дорога дальняя,— выразительно сказал один из нукеров,
Они недовольно взяли по два рубля и, закинув винтовки за плечи, ворча вышли из комнаты.
Григорий вопросительно взглянул на писца хакима.
— Сколько?— спросил он.
Писец в затруднении вертел в руках папаху, не решаясь назвать сумму. Григорий сунул ему в руку пять рублей, обернулся к казию.
— О справедливый судья, все ли .я уплатил? Не осталось ли кого-нибудь, кто не получил с дехканина своей доли?
Казий оглянул свою комнату, в ней кроме него и писца никого не было.
— Получили все,— с сожалением сказал он.
В сопровождении Саура Григорий вышел на улицу. Несколько десятков шагов они прошли молча, когда судилище казия скрылось из вида, Григорий остановился.
— Очень жаль,;Саур, что я раньше не знал о твоем аресте. Мне только сегодня о нем сообщил Лазарев.
Лицо Саура выражало тревогу.
— Я не послушался Лазарева и не отослал моей дочери к нему... Хаким арестовал меня по просьбе Аб-дурахманбая. Я боюсь, они могли увезти мою дочь...
Саур сжал кулаки.
— Я был честным дехканином, я верил .в бога и его справедливость, но если Гульнар...— дйе крупные слезы скатились на его мягкую бородку.
Саур поднял голову.
— Если тигр нападает на наш скот, то мы все, весь народ, собираемся вместе и убиваем его. Неужели мы, народ, не справимся с тигром-ханом, который убивает наших детей?..
Он простился с Григорием и медленно пошел в свою курганчу.
Григорий долго смотрел ему вслед, Его судьба была судьбой сотен тысяч -дехкан. Но разве убийство хана помогло бы им? Вместо Асфендьяр-хана ими стал бы править другой тиран, вместо Волкова обирал бы другой делец. Лазарев говорил Григорию: «Капитализм несет крестьянам угнетение и разорение. Ради обогащения десятка капиталистов разоряются сотни тысяч дехкан...» Григорий вернулся домой и, переодевшись, пошел к Елене. Она встретила его у порога своей комнаты;
— Как Саур?
Он рассказал ей об освобождении Саура и о его тревоге. Елена отпустила руку Григория.
— К сожалению, догадка Саура верна,—печально сказала девушка.— Дочь увезла черная арба.
— Напрасно Саур не отправил Гульнар к своим родственникам в Петро-Александровск,— заметил Григорий.— Русские законы все же не так бесчеловечны, как хивинские.
Елена провела его в свою комнату и взяла со стола лист исписанной бумаги.
— Я то же самое сказала Лазареву, а он подарил мне вот это всеподданнейшее прошение русскоподданой киргизки. Прочитайте вслух этот исторический документ и скажите, есть ли разница между генералом Гнилицким и хивинским ханом?
Григорий присел к столу Елены и развернул прошение, написанное мелким бисерным почерком известного Петро-Александровского адвоката.
Он пропустил пышные титулы императрицы Александры Федоровны и стал читать текст жалобы киргизки Минбулакской волости аула № 6 Айгун Бальджа-новой.
«По киргизскому обычаю я была малым ребенком просватана моим отцом за киргиза Ташима, Ташим в течение нескольких лет платил отцу калым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40