Он не скупился на ругательства, но приблизиться к Юлчи не решался.
Ярмат отряхнул его чекмень и под руку повел к дому.
— Подожди! Не я буду, если не продырявлю тебе лоб из пистолета! — обернувшись, пригрозил байбача.
— Не верещи! — крикнул Юлчи.— Тащи свою железную пулялку! В толпе послышался смех.
Кадыр-штукатур тронул джигита за плечо:
— Остерегайся, сын мой. Время теперь чье? Ихнее, ба'йское. Для них и застрелить человека ничего не стоит. От денег бесятся. Это не люди — змеи. Хуже! Это скорпионы, порожденные змеями. Бедняк для них — ничто.— Штукатур оглядел собравшихся.— Верно я говорю?
Вокруг закивали головами:
— Верно, верно!
— До каких же пор они нас душить будут, отец?! — сжал кулаки Юлчи.
— Вот я и говорю — до каких же пор? — в свою очередь спросил штукатур.
Народ понемногу разошелся.
Город заливала муть пасмурных сумерек. Юлчи постоял на тихой, безлюдной улице и возвратился на байский двор.
Окна покоев Мирзы-Каримбая были ярко освещены. Джигит открыл дверь и, выдержав хмурый взгляд бая, без приглашения опустился на ковер. С минуту оба молчали, глядя друг на друга полными ненависти глазами. Мирза-Каримбай приподнялся, оттолкнул большую пуховую подушку, подложенную под бок, положил на сандал четки.
— Где ты пропадаешь, беспутный? Думаешь, работа ждать будет? Чем держать такого работника, лучше собаку завести!..
— Не кричите,— угрюмо повторил Юлчи.— Я долго слушался, терпел. А теперь — довольно!
Глаза Мирзы-Каримбая потемнели.
— Кто это научил тебя таким речам?
— Ваша несправедливость, жестокость научили!
— Жестокость! — заорал бай.— Ты неблагодарный пес! Я считал тебя за родного, за близкого. Кормил тебя, одевал, обувал.
Задаром, что ли? — нагнувшись к баю, выкрикнул Юлчи.— И бороде у вас ни одного черного волоса, а вы лжете. Стыдно! «Одевал», видите ли? Вот моя одежда! Уж не говорю о сапогах, халате,— я и этом доме даже новой тюбетейки не износил!.. «Кормил»! А чем? И нашем котле жирно готовили, а наша еда известная — хуже помоев! Скажу коротко: я от вас ухожу. Заработанное отдадите — копчено!
Мирза-Каримбай сидел молча, насупив брови. Резкая перемена и Юлчи подтвердила его прежнюю догадку: внезапное исчезновение джигита сразу же после возвращения из кишлака, конечно, связано с замужеством Гульнар. Бай знал, что Юлчи любит девушку, но не придавал этому особого значения. «Обиды его ненадолго хватит,— думал он,— вернется и снова примется за работу». Но вышло по-иному. Жалко было упускать из рук такого «доброго раба», но Мир-за-Каримбай понимал, что теперь обещаниями его не удержишь. Махнув рукой, точно прогонял собаку, он крикнул: - Вон!
— Не гоните, сам уйду, — холодно сказал Юлчи.— Только рассчитайтесь сначала.
— Какой расчет? — выпучил глаза бай.
— Я честно работал два с половиной года. За это время получил всего около сорока рублей. Разве это все? Где же ваши обещания?
— Обещания?.. Хм... глупец! Мало ли дают обещаний хозяева, чтобы подзадорить работника. Разве может умный человек верить всяким обещаниям!
— Хорошо, лишнего мне не надо. Уплатите, что положено по обычаю.
— А сорок рублей не деньги? Больше и копейки не дам! — Бай откинулся на подушку.— Предъявляй иск, если сумеешь.
Ответ бая не был для Юлчи неожиданностью. В последнее время у него не раз возникало сомнение, что хозяин рассчитается с ним по совести. Было только обидно, что он оказался таким простаком и дал себя обмануть. Но мог ли он горевать сейчас о деньгах, когда ему пришлось расстаться с Гульнар — солнцем его жизни. Юлчи казалось позорным вступать в пререкания из-за денег, да еще с тем, кто в его глазах был самым низким и подлым человеком на свете. Джигит резко поднялся, подошел почти вплотную к Мирзе-Каримбаю и презрительно бросил:
— Тебе бы не жениться, а в навозе копаться, старый петух! Бай не пошевелился, не изменил позы, только лицо его налилось
кровью и исказилось злобой.
Хлопнув дверью, Юлчи вышел во двор. В длинном темном проходе, ведущем в ичкари, Унсин передала ему узелок со своими скудными пожитками — поношенной ватной жакеткой, ситцевым платьем и оставшейся после смерти матери шалью. Поправляя паранджу, она зашептала:
— Гульнар-апа плакала. Обняла меня, поцеловала. «Пусть, говорит, брат не отправляет вас далеко. Почаще наведывайтесь ко мне...» И вам привет передавала. Пусть, мол, не забывает. У ней много есть чем поделиться с вами. «Потом, говорит, расскажу». Бедная...
Юлчи тяжело вздохнул.
— Пойдем, сестрица! —устало сказал он.
Они шли, мягко ступая по рыхлому снегу. Нетронутая снежная белизна несколько рассеивала темноту ночи. Кругом — мертвая тишина, безлюдье.
На углу Юлчи остановился. Куда пойти? «Тесно у очага зимой, вставай да иди домой!» — вспомнилась ему пословица. А где у него
дом? Почти три года таскал он байское ярмо И что получил? Очутился на улице!..
Унсин уже донимал холод. Она топала ногами, дышала на коченеющие пальцы рук. Нетерпеливо поглядывала на брата.
— Идем, родная! — неожиданно сказал Юлчи и направился в один из переулков. Но шагал он почему-то медленно, иногда даже останавливался.
Унсин шла вслед, дивилась нерешительности брата и думала: «Неужели в таком большом городе не найдется места? Покойная мама все надеялась, что Юлчи заработает у богатого дяди много денег, поправит дом, земли купит... Где же все это?»
Юлчи приоткрыл дверь и заглянул в мастерскую Шакира-ата. Он знал, что зимними вечерами здесь часто собирались друзья мастера. Кто-нибудь из грамотных читал сказания о военных подвигах древних героев, вроде «Ахмада-занчи», «Рустам-застана», а остальные слушали.
На этот раз в мастерской, кроме Шакира-ата, никого не было Юлчи шагнул через порог.
— Заходи, мой ягненок! — приветливо, как всегда, встретил его сапожник.
Заметив за спиной джигита скрытую под паранджой женскую фигуру, старик с недоумением посмотрел на него, будто хотел спросить: «Что еще случилось?»
— Отец, это моя сестра,— объяснил Юлчи — Наверное, слышали, из кишлака недавно привез. Не хочу, чтобы у бая жила.
— И хорошо сделал, сынок. Голубь, говорят, с голубем, род — с родом. Понимаешь, в чем тут смысл? Верно, они родня. Но к своему роду тебя не причисляют. Потому — они денежного рода. Правильно я сказал?.. Э, да что говорить, ты и сам испробовал. Лучше чужой-посторонний, чем такая родня. Самого, говорят, нет -- и глаза нет. Без тебя станут они измываться над девушкой...
— Ваша правда, отец,— согласился Юлчи.— Нельзя ли сестре пока пожить у вас?
Шакир-ага отложил работу, снял очки, добрыми глазами взглянул на Юлчи.
— Ты давно сын мне, а эта слабенькая будет мне дочерью Слава богу, найдется одеяло, подушка. Есть сандал. Иногда он теплый, иногда холодный, но есть. С нехватками как-нибудь справимся. Старухе моей доченька будет помощницей, а сиротам сына — сестрой.
Юлчи не знал, как и благодарить старика. На глазах джигита иблестели слезы. Он схватил Унсин за руку:
— Сними чачван! Вот твой отец. Уважай его, почитай, слушайся.
Унсин откинула чачван, застеснявшись, опустила глаза и тихо промолви ла.
Как родная дочь от всего сердца буду служить вам, атаджан! < л ар и к встал.
Идем, дочь моя, отведу тебя к старухе. Она добрая... Юлчи подошел к Унсин:
— Сестра, почитай этих людей как родных Помогай бабушке Шакиру-ата. Он один. Где дратву ссучить, где ичиги на правиле натянуть — дело это не хитрое. Приучайся поскорее и будешь ему помощницей.
Унсин обняла брата, взяла с него слово навещать ее почаще и пошла за стариком.
Оставшись один, Юлчи задумался. Чтобы прокормить себя и помогать Унсин, надо было завтра же подыскать работу. Он развязал поясной платок, пересчитал деньги, оставшиеся от продажи дома Оказалось пятнадцать рублей. Когда вернулся Шакир-ака, джигит положил перед ним все деньги. Старик обиделся:
— Спрячь их. Ложка похлебки найдется для девушки. Возьми, говорю, спрячь, джигиту нужны деньги.
Юлчи денег не взял.
— Все, что я добуду,— ваше, отец! Зачем мне деньги... Шакир-ата просил его остаться заночевать. Юлчи отказался. Пообещав завтра-послезавтра наведаться, он простился со стариком и вышел.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
I
Из Ферганы возвратился Хаким-байбача. В первый же день он зачем-то спросил Юлчи. Ярмат сказал, что Юлчи давно не работает, а на расспросы удивленного Хакима уклончиво ответил:
— Не знаю, Хаким-ака. Сманил ли его кто, или сам, возгордившись, встал на путь бродяжничества, ничего не знаю.
Юлчи был испытанным, расторопным работником, и Хаким заинтересовался этим делом. Жена ему рассказала, что Юлчи, возвратившись из кишлака с сестрой, неожиданно исчез. Потом, также неожиданно появившись, избил при людях Салима-байбачу... Не доверяя словам жены, Хаким-байбача обратился за разъяснениями к брату. Салим, конечно, свалил все на Юлчи. Он сказал, что Юлчи оскорбил отца, обвиняя его в присвоении заработка.
Как Простой батрак посмел поднять руку на его брата Оскорбить отца Хаким-байбача был вне себя от гнева Разве можно допустить, чтобы на честь семьи Мирзы-Каримбая упала даже пылинка! Он укорил брата за то, что тот до сих пор ничего не предпринял, чтобы дать урок зарвавшемуся малаю, и решил примерно наказать Юлчи.
На второй день после полудня Хаким пригласил к себе элликбаши. Угостил его сначала жарким из фазанов и горных рябчиков, затем, когда дастархан был завален всевозможными сладостями, фруктами, сдобными лепешками с каймаком, сам потчевал гостя крепким чаем.
Хаким-байбача вначале занимал гостя рассказами о своих пирушках с ферганскими друзьями, о том, как два его приятеля в Коканде соревновались между собой в пышности тоев но случаю обрезания сыновей, об угощениях, улаках, играх и веселье на этих тоях. Затем он заговорил о войне. Выразил сожаление, что руки у белого царя оказались недостаточно длинными.
Элликбаши уверял хозяина, что война обязательно закончится победой белого царя. В доказательство он привел такие соображения:
— В истории, иначе говоря, со времен алайхисаляма и до нынешнего времени было три справедливых падишаха: Нуширван, Гарун-аль-Рашид и великий падишах — Николай. Справедливые же падишахи, байбача, никогда побеждены быть не могут. А если еще и мы, мусульмане Туркестана, опоясавшись поясом благородного рвения и преданности, побольше окажем помощи белому царю, враг будет разгромлен скорее и победа будет полнее...
— Дай бог, чтобы сказанное вами оправдалось,— пожелал Хаким.— Однако не следует забывать, что добиться единодушной поддержки белого царя мусульманами не такое легкое дело. Последнее время среди народа заметно увеличилось число дурных людей.
Тут байбача сослался на случай с Юлчи, с возмущением рассказал о «недостойном поведении» джигита и, в конце концов, прямо попросил примерно наказать оскорбителя.
Алимхан хитро улыбнулся и опустил глаза.
— Да, Юлчи —джигит не безупречный, это верно,— согласился он. —Я знаю всех жителей квартала. Кто как живет, как себя ведет, у кого какая болезнь, какая беда на сердце — мне все известно. Знать — это моя обязанность. Бывают, конечно, и среди элликбаши такие, что не знают своих людей. Но они — элликбаши только по званию..
— Алимхан-ака, мы все преклоняемся перед вами! — поспешил заверить гостя байбача.— Вы действительно истинный, я бы сказал — совершенный элликбаши. Но вам недостает одного — плети. При этом условии жители махалли все как один стали бы более благомыслящими.
Элликбаши рассмеялся:
— Плети мы еще успеем пустить в дело, мой байбача. Но время сейчас особенное, тонкое. Среди населения множится недовольство. Многие не хотят мириться с бедностью и дороговизну, например, принимают не за наказание аллаха, а все сваливают на баев. Ворам, жуликам и проходимцам счета нет. Хорошо еще, что доверенные лица белого царя и полиция — большие мастера своего дела. С помощью плетей, а когда нужно — сабель, револьверов и ружей, они сдерживают народ. А иначе, сохрани аллах, народ давно бы уже голову полнил.
Хаким-байбача заявил, причину волнений и беспокойства в народе следует искать в оскудении веры, в небрежении к делу воспитании парода со стороны мулл и улемов. Элликбаши вполне согласился с этой мыслью, и в конце концов оба они пришли к такому решению: Хаким байбача устроит по матери поминки. Будут приглашены гашкешские улемы, мударрисы, а также более влиятельные из джадидов. Угощение, безусловно, должно быть богатым и обильным. И тут-то они и поставят перед собравшимися вопрос о воспитании народа, об устройстве проповедей в мечетях после молитв...
— Байбача,— сказал элликбаши,— задуманное вами должно принести хорошие плоды. Во-первых, это полезно для народа, потому что путь, какой вы укажете народу, должен привести к миру и согласию. А потом, это полезно и для вас. Большие русские начальники будут очень довольны. Ваших стараний они не забудут...
Хаким-байбача самодовольно ухмыльнулся. Возможность сблизиться с важными господами льстила его самолюбию. Он так размечтался, что чуть не забыл о Юлчи. Но элликбаши напомнил ему:
— Так как же с этим ублюдком, с Юлчи? Что вы хотели бы сделать?
— Да, чуть не забыл.— Хаким-байбача помолчал, почесал лоб.— Что с ним делать? Я и сам не знаю. Был бы он приличным человеком, можно было бы подать в суд или просто вызвать и заставить извиниться. А с ним... Не устроить ли, Алимхан-ака, так, чтобы его посадили? Что вы скажете?
— Да, было бы, конечно, лучше, если бы он сгинул с глаз,— неопределенно ответил элликбаши.
— Возьмите на себя это дело, Алимхан-ака.
Элликбаши некоторое время сидел молча, отхлебывая мелкими глотками крепкий чай. Он имел вид человека, оказавшегося в большом затруднении. Наконец, все с тем же выражением озабоченности на лице он сказал:
— Мой байбача! Это очень трудное дело. Верно, Юлчи — юноша нехороший. Но нам еще ни разу не пришлось заметить его с узлом чужого добра. На острие его ножа еще никто не видел крови. Чтобы исполнить ваше желание, надо обвинить Юлчи в чем-либо. А это не шутка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44