Лишь когда послышались крики петухов в соседних дворах и муэдзинов с ближайших минаретов, он тихо побрел к дому.
* * *
Ярма подошел к дому элликбаши и долго, до боли в суставах колотил кулаком в калитку. Дом стоял далеко в глубине двора. Время было позднее, все спали. Среди мерзлых уличных кочек Ярмат
ощупью нашел камень и принялся стучать снова. Наконец через щель калитки скользнул луч света. Ярмат с облегчением вздохнул, вытер рукавом вспотевший лоб.
Из-за калитки послышался сонный, недовольный голос эллик-баши:
— Кто там?
Как только Ярмат отозвался, зазвенела цепь, открылась одна створка калитки. Ярмат протиснулся в узкий крытый проход. Придерживая одной рукой полы накинутой на плечи тяжелой шубы, элликбаши посветил коптившей лампой, заспанными глазами оглядел Ярмата, пробурчал:
— Что за шум? В полночь...
Ярмат, словно прося прощения, сложил на груди покрытые грязью руки и запричитал:
— Несчастье обрушилось на мою голову, Алим-ака! Дочь пропала. Куда исчезла, не знаю...
— А-аа? — заспанные глаза Алимхана сразу широко раскрылись.— Рассказывай, как это она могла пропасть!..
Ярмат беспорядочно, но подробно рассказал о случившемся. Элликбаши слушал, устремив глаза в одну точку, и недовольно хмыкал. Когда Ярмат умолк, он передал ему лампу, затем плотнее запахнул полы шубы, поправил на пальцах кольца и спросил:
— Дочь твоя не была согласна? Плакала?
— Плакала. Все девушки перед свадьбой понемногу плачут. Обычай этот со времен Фатимы-биби остался...
— Плачут по-разному,— сердито перебил элликбаши. Ярмат виновато согласился, закивал головой.
— Хорошо. Кого же ты подозреваешь? — строго спросил Алим-хан.
Ярмат растерянно молчал, не зная, что ответить.
— Дочь твою или увез кто, или она сама сбежала, сговорившись с кем-нибудь заранее. Ты все-таки на кого можешь подумать?
— Кто знает...— нерешительно ответил Ярмат.— Признаться, я сначала подозревал Юлчи. Помните, работник бая. Он уезжал в кишлак и сегодня вернулся. Только вот так, сразу трудно что-нибудь сказать. Потом как бы стыдно не было...
Почему трудно? — сердито прикрикнул элликбаши.— Откуда тебе знать, что это не он сделал? Ну, не было его, а сегодня приехал — и во! случилось. Ты ему пока ничего не говори, а последи за ним.
Вытирая грязной рукой слезы, Ярмат начал умолять:
— Я обездоленный бедняк, научите меня, укажите дорогу!.. Она — единственная дочь, глаза мои, сердце мое...— старик заплакал снова.
— Плакать и причитать нечего,— решительно оборвал элликбаши.— Пока держи все в тайне, спрячь в своем сердце. Пройдет день-два, выяснится — жива ли твоя дочь, мертва ли она. Я тоже не буду сидеть сложа руки. Только чтобы разговору не было. Скажи жене, пусть прикусит язык. Хозяевам — никому ни слова. Придумай что-нибудь. Скажи, что дочь к подруге погостить ушла, и все. Слышишь?
А кого будешь подозревать, с того глаз не спускай, по следам ходи. Вот, можешь идти, завтра утром заглянешь...
Придавленный тяжелыми думами, Ярмат вышел на улицу и медленно зашагал к дому.
II
После завтрака Танти-байбача, закутавшись в лисью шубу, вышел на улицу. Он немного прошелся в сторону базара, потом вспомнил, что по случаю праздничного дня магазин Мирзы-Каримбая будет закрыт, и повернул к тестю, надеясь найти Салима-байбачу дома.
В квартале Мирзы-Каримбая навстречу Таити откуда-то вынырнул Алимхан-элликбаши. Они поздоровались, так как издавна были знакомы. Элликбаши, ухмыляясь, зашептал ему на ухо:
— Байбача, позвольте вашему покорному рабу задержать вас на минуту. Есть одно очень тонкое дело.
Он схватил Таити за руку и потащил к своему дому.
Тучный Танти-байбача не пожелал подниматься по крутой лестнице на балахану. Тогда Алимхан из предосторожности притворил калитку, и они остановились в полутемном крытом проходе.
— Я вас слушаю, Алимхан-ака.
Элликбаши почтительно тронул плечо байбачи и зачастил шепотом:
— Мы хотели выдать за вашего почтенного тестя дочь Ярмата. Вы, наверное, осведомлены на этот счет?
Таити утвердительно кивнул:
— Все было готово. Мы собирались через два-три дня справить свадьбу. Но вчера девушка вдруг исчезла. Не знаю — на небо взлетела, не знаю — сквозь землю провалилась. Если об этом узнает бай-ата, он будет очень огорчен.
— Ё аллах! Девушка скрылась из своего собственного дома!.. Тавба! Нехорошее дело, Алимхан-ака.
Элликбаши, не отрывая внимательного взгляда от собеседника, продолжал:
— Так вот, братец мой Мирисхак, пусть все это останется между нами. Но вы должны мне помочь. Где бы ни была девушка, ее надо. Как по-вашему, у кого должен быть ключ от этой тайны?
Танти-байбача был заметно смущен, но он пожал плечами и, не поднимая глаз, с деланным недоумением сказал:
— Что я, святой? Трудно сказать, где она. Если у нее был, может быть, она, воспользовавшись удобной минутой, с ним в какой-нибудь город. В нынешнее время все девушки. Где найдешь теперь прежних — послушных и благовоспитанных!
Элликбаши снова тронул плечо байбачи.
У меня есть некоторые подозрения, о них я скажу только вам, он озабоченно.— Вы ведь знаете, Салим-байбача был против этого дела. Причина понятна — бай отказался завещать свое имущество. Когда я сообщил ему об отказе бая. Отцу, говорит, никогда не жениться на этой девушке, вот увидите! Обдумав все, я и пришел к выводу... Не знаю, может быть, это пустые подозрения, искушение шайтана... Таити решительно запротестовал:
— В Салиме и на волосок не сомневайтесь! Совесть его чиста. Верно, когда отец отказался отписать им имущество, он гневался, горячился по молодости. Но я его убедил, и он выбросил из своего сердца обиду. Байбача вне подозрений... Ну, я ухожу. А вы, Алим-хан-ака, примите все меры. Я тоже помогать буду. Нельзя огорчать старика. Да, нехорошо получилось... Всего вам доброго!
Приложив руку к сердцу, Таити распрощался с элликбаши и быстро удалился.
Придя в дом тестя, Танти-байбача прошел прямо в комнату Салима. Там сидела одна Нури. Она разостлала для зятя одеяло, присела на корточки у сандала и принялась жаловаться на отца за его намерение жениться, на братьев за их нерешительность. Таити старался ее успокоить и уговаривал идти домой, чтобы напрасно не расстраиваться здесь. Нури, будто она ничего не слышала из того, что говорил ей зять, вскочила, схватила с сандала какой-то круглый ком и, стоя, торопливо принялась втыкать в него иголки. Танти-байбача удивился:
— Что это?
— Это? — Нури злобно рассмеялась и, не прерывая своего занятия, пояснила: — Это — голова Гульнар. Вот так я убью ее. Душа и голова ее как камень — столько колю, а ей хоть бы что. Послала мальчика—узнай, говорю, больна Гульнар или она по-прежнему здорова. И что бы вы думали? Оказывается, она от радости, что выходит за бая, отправилась развлечься к какой-то своей подруге!.. А кто может быть ей подругой? Такая же рабыня, как и она!
— Пусть развлечется! Это хорошо,— пробормотал Танти-байбача, еле сдерживая улыбку.— Нури, а какая польза в твоем колдовстве? Нехорошо, если узнает кто... Где Салим? Позови-ка его сюда.
Нури спрятала в карман свои колдовские принадлежности и, бормоча проклятия, направилась к выходу, но в двери столкнулась с Салимом. Увидев зятя, байбача поспешно выпроводил сестру, плотно прикрыл за ней дверь, метнул взгляд в окно и только тогда присел к сандалу. По всему было видно, что он чем-то обеспокоен
— Держитесь смелее,— негромко предупредил его Танти-байбача.— К чему эта суетливость? Вы одним своим видом раскроете тайну и разоблачите себя. Дело начато удачно. Так же гладко надо довести его до конца. А для этого прежде всего нужна смелость. Вас уже и сейчас кое-кто подозревает...
Салим-байбача побледнел, губы его дрогнули, в глазах промелькнул страх. Срывающимся голосом он спросил:
— Кто подозревает?
— Алимхан-элликбаши.
У Салима перехватило дыхание. Он молча облокотился на сандал и опустил голову на руки.
— Да вы не бойтесь. У него только подозрения,— успокаивал шурина Таити.— Подозревать — это одно, а схватить за шиворот на месте — другое.
Танти-байбача посоветовал Салиму по возможности избегать Алимхана, а при встрече держаться смело, выказывать сожаление и огорчение по поводу происшедшего.
Салим-байбача пытался взять себя в руки, но это ему плохо удавалось. Озираясь то на дверь, то на окно, он зашептал:
— Я очень боялся, что тайна раскроется здесь же, на месте. Но мы начали дело в счастливый час. Девушка была одна. Кругом тишина, темь. И люди ваши оказались настоящими молодцами. Из таких, что без лестницы с неба звезды могут хватать. Я диву дался: ни шума, ни суетливости... Теперь-то, конечно, самая большая опасность миновала. И я отомстил отцу. Пусть теперь сам на себя обижается, старый потаскун. Отверг наши условия, вот я и наказал его...— Салим-байбача передохнул и обратился к зятю:
— Пачча, теперь бы поскорее приглушить голос этой девицы или спровадить ее куда-нибудь...
Танти-байбача долго думал, покручивая ус. Потом тихо, будто рассуждал сам с собой, сказал:
— Ее заживо похоронить надо... Иначе рано или поздно она подаст свой голос.
— Этого никак нельзя допустить! — встрепенулся Салим-байбача. Таити помолчал, внимательно посмотрел на шурина.
— Салимджан, вы знаете — это очень трудно. Для вас я, конечно, сделаю. Но вместе с этим я и вам должен поставить одно условие...
— Что за условие? — встревожился Салим.
— Условие мое такое,— строго, даже требовательно заговорил Таити.— В дальнейшем вы всегда должны действовать со мной заодно, и, если я приду к вам с какой-нибудь нуждой, вы не должны мне отказывать... Идет? — Таити протянул руку.
Салиму все стало ясно. Он понял, что с этого момента отдает себя во власть зятя. Теперь ему придется беспрекословно выполнять нее требования Таити, и в первую очередь, конечно, не отказывать и деньгах. Иначе преступление его будет раскрыто и он будет опо-ц>1>ец. Оказывается, спасаясь от снега, он попал под ливень. Но выхода не было, раскаиваться — поздно. Байбача пожал протянутую руку и заискивающе проговорил:
Вы не только зять мне, вы мой друг и старший брат.
Таити принял независимый вид. Зажав в губах папиросу, он метал и вышел, наказав Салиму помалкивать, пока Ярмат сам не поднимет шума. Он шагал по улице довольный и гордый. Мог ли пи ждать такой удачи? Теперь Салим не больше как его раб.
Позавчера Салим-байбача пришел к Таити и стал жаловаться ни отца. Он говорил, что старик не только отказался отписать имущее! но, но разгневался, стал поносить братьев и угрожать им всякими карами. Танти-байбача щедро подливал гостю вина. К гневу нрнГжнилоеь опьянение. Салим грозился отомстить отцу. Тут Танти-ПЙЙОИЧП со смелостью подвыпившего человека предложил ему выкрасть и спрятать Гульнар. Расходившийся Салим согласился. И вот вчера двое мошенников — доверенных Таити, с помощью самого Сали-ма-байбачи,— бесшумно и ловко утащили девушку из дома...
«А что от этого потерял Таити? — рассуждал Танти-байбача.— Ничего. Только выиграл. Не завтра послезавтра я заполучу от шурина тысяч десять... Подпишется на векселе — и достаточно. Его подпись — наличные деньги».
Таити зашагал по улице, довольный своей удачей. Случайно взгляд его задержался на сгорбленной фигуре бедно одетого человека, шедшего впереди. «Ярмат!» В каком-то уголке сердца байбачи шевельнулось что-то и защемило. Он невольно отвел глаза. «Тяжело, видно, ему, бедняге. Умрет дитя на глазах — поплачешь, попри-читаешь, но — грудь земли жестока — в конце концов смиришься. А тут единственная дочь вдруг исчезла! И никогда не узнает, умерла ли она, жива ли... Человек он неплохой, верный слуга своего хозяина. Таких уже не часто встретишь...» Таити взглянул на сгорбленную спину Ярмата. «А что, если взять его за руку, привести к дочери и сказать: «Бери ее. Но знать обо всем должен на земле только ты, а на небе — один бог! Идите!..» Это было бы по-настоящему добрым делом, а?..» Вдруг перед глазами Таити как наяву возникла шелестящая бумага, длинная — раза в два длиннее сторублевой кредитки, а на бумаге — подпись Салима. И вспыхнувшая было в душе байбачи искра простого человеческого чувства тотчас погасла, захлестнутая волной алчности. Девушка должна была стать жертвой ради того, чтобы Таити имел возможность оседлать спину своего шурина. К тому же у Таити, когда он предлагал похитить Гульнар, была и другая мысль: байбача сам рассчитывал потешиться девушкой, пока не наскучит. «Не я, так другой,— рассуждал Таити, шагая вслед за отцом Гульнар.— Со мной ей даже лучше будет, чем с этим беззубым женихом. А что касается добрых дел... говорят, дверей к милости аллаха много. Не через одну, так через другую как-нибудь проберусь и я. Можно будет, например, пожертвовать ковер для мечети. В этом случае обо мне и добрая слава пройдет в народе...» Таити тихонько рассмеялся — до того удачной показалась ему эта случайная мысль. Байбача ускорил шаги и обогнал Ярмата, даже не ответив на его приветствие.
Выйдя на Чарсу, Таити зашел в чайхану, посидел там, покурил чилим. Домой возвращаться не хотелось, он постоял с минуту в раздумье и направился к своему закадычному приятелю Джандар-вагонщику.
Джандар принял Таити в одном из покоев михманханы—большого, еще не вполне оконченного и отделанного дома на первой, мужской половине двора. Это был мужчина высокого роста, с острым, проницательным взглядом, с лицом таким же черным, как и его борода. Одет он был с претензией на моду. Таити познакомился с Джандаром год тому назад, и с тех пор они каждую неделю встречались в дружеской компании.
Совсем недавно Джандар-вагонщик служил на побегушках у разных баев-купцов и был небогатым человеком, но в течение последних двух лет он вдруг разжился, скопив огромные богатства. Занимался Джандар оптовой хлебной торговлей, за что и получил прозвище «вагонщика», то есть человека, отправляющего товар вагонами. Постоянное повышение цен на хлеб в связи с войной, вызвавшее острую нужду среди трудового народа, для Джандара, наоборот, послужило источником обогащения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44