Он смотрел на девушку, и сердце его наполнялось гордостью и счастьем влюбленного, вопреки всем препятствиям соединявшегося со своей возлюбленной. Через некоторое время его начал одолевать сон. Он протирал глаза, но, в конце концов, не заметил, как прикрыл иски и уронил голову на грудь.
Сквозь сон до слуха Юлчи дошли какие-то странные звуки — бред, не то стоны. Он вздрогнул, открыл глаза, испуганно подумал: «Кажется, я долго спал догорела и потухла. Нашарив на полке новую, он склонился над Гульнар. Девушка одеяло сползло на грудь, лицо горело ярким горячечным румянцем; дышала она прерывисто, с каким-то свистящим хрипом, тонкие ноздри ее вздрагивали. По телу Юлчи пробежали мурашки. Он тронул рукой лоб девушки — как огонь!..
Гульнар раскрыла горевшие болезненным блеском глаза. Застыдившись, потянула одеяло, прикрыла грудь.
Язык Юлчи не повернулся выговорить: «Вы больны?» Он с участием спросил:
— Что с вами, джаным?
— Ох... все тело горит — задыхаясь, ответила Гульнар, чуть шевеля пересохшими губами.
— Простудилась, наверное. Ничего, это пройдет.
— Сильно простудилась,— слабым голосом пожаловалась девушка.— Я еще утром заметила... Там... как его... Ну, в этой лачуге... было очень холодно... А на мне только легкая жакетка... Как же мы теперь отправимся? Вы все приготовили? Не знаю, дойду ли я... такая?
— Что, очень тяжко?
— Все тело болит... Ох, сгинуть ей, злая судьба... как же нам быть?
Гульнар высвободила из-под одеяла руку, протянула ее Юлчи. Джигит легонько сжал ее руку и нежно поцеловал горячие пальцы.
— Сначала вам выздороветь надо, Гульнар. Ни о чем пока не думайте, лежите спокойно, поправляйтесь... Если потребуется, я на руках отнесу вас на край земли. Но сейчас... сами понимаете. В степи холодно, ветер... Хуже бы не наделать...
— Хотя бы немного передохнуть мне. А то сил нет. Измучаю я вас... А они не узнают, что мы здесь?
Глаза Гульнар наполнились слезами. В этой новой свалившейся на них беде она обвиняла себя, свою слабость. По щекам ее, пылавшим жаром, одна за другой катились жемчужные капельки.
Юлчи, пристроив свечу на полке, над головой девушки, нежно вытирал ей слезы, пытался утешить:
— Не плачьте, не надо... Успокойтесь...
— Не могу остановить, сами бегут... Юлчи-ака, за что они нас мучают? За что такая жестокость? Почему этого подлого бая и его сыновей не проглотит земля?
Джигит сжал кулаки:
— Проглотит! Не проглотит — заставим!
Гульнар смотрела на него глазами, полными глубокой веры и преданности, и нежно гладила по щеке горячей рукой.
На двери снаружи загремел обрывок цепи. Послышался приглушенный голос Шакасыма. Юлчи поднялся, вышел к нему.
— Скоро рассвет. Сейчас самое удобное время для отъезда,— заговорил Шакасым, стуча зубами от холода.— Я соснул в клеверном сарае и вот вышел, думаю — надо проводить влюбленных.
Юлчи с горечью сообщил другу, что девушка заболела. Шакасым, поеживаясь от холода, с минуту молчал.
— Конечно, столько страха, мучений перенесла,— немудрено и заболеть. А девушки, они народ нежный... Да, неладное дело. Жар, говорите, а?
— Горит вся. Сил нет подняться.— Юлчи взглянул на небо.— Вот-вот светать начнет... Я беспокоюсь, Шакасым-ака, Ярмат с хозяином не нападут на след?
— А куда же денешься? На носилках, что ли, понесешь? Оставайся пока. Днем сидите смирно. Хозяину я как-нибудь отведу глаза. Иди, иди к ней. Открывать будешь, если постучу три раза. Утром пораньше попытаюсь найти лекарство.
Юлчи рассказал, как найти дом и кузницу Каратая, попросил Шакасыма повидаться с ним.
— Ладно,— согласился Шакасым и направился к конюшне. Юлчи вернулся в каморку.
Из ичкари показался хозяин Шакасыма — Парпи-ходжа, по прозвищу Маслобойщик. Перемежая охи и вздохи, с обычным «Йо алла!», «Йо казиилходжат!» он принялся бродить по двору.
Парпи-ходжа любил вставать на рассвете и после омовения бродить по двору, осматривать свое хозяйство, подбирать пучки сена, случайно упавшие, когда лошадям несли корм. Когда он подошел к конюшне, Шакасым крикнул:
— Сегодня, хозяин, вы что-то еще раньше встали?
— Йо алла! — протянул Парпи-ходжа вместо ответа и, нагибаясь под ноги лошадям, стал подбирать клочки сена, выпавшие из кормушки.
Шакасым пошутил:
— Каждый день на рассвете вы тысячи раз повторяете свое «Йо алла!», а хоть раз слышали, чтоб аллах отозвался «А!»?
— Если ты искренне возносишь хвалу,— строго сказал Парпи-ходжа,— аллах никогда не ответит «А!», он обязательно скажет «слушаю». Но и этого ты никогда не услышишь ухом, а можешь только познать разумом. Потому — аллах свои благодеяния окажет рано или поздно... на этом ли, на том ли свете...
Шакасым рассмеялся: - Мне он, видно, никак не хочет сказать «слушаю». И, если хотите знать, я еще не видел никаких его благодеяний.
- Не будь неблагодарным. Потому-то и масла у тебя мало выходит! — рассердился Парпи-ходжа.— Почаще поминай имя аллаха, и он на том свете щедро осыплет тебя своими милостями
Лучше бы он хоть наполовину, да оказал бы их на этом свете.
Символ веры почаще вспоминай, нечестивец! Что тебе мутная вода бренного мира! Подумай о кристально чистом источника рая, глупец!
Говорят, сегодняшняя требуха лучше завтрашнего курдючного жира, хозяин.
Довольно болтать! — прикрикнул Парпи-ходжа и, по-стариковски, наложив руки за спину, чуть сгорбившись, скрылся в юрте.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
I
Участники пира в доме Джандара-вагонщика к вечеру, мертвецки пьяные, свалились кто где сидел. Танти-байбача проснулся около полуночи. Тяжелую, как глиняный кувшин, голову давила противная тупая боль. В горле пересохло. Таити, кряхтя, поднялся на ноги, пошатываясь, направился к выходу. Посередине михманханы споткнулся о Джандара, упал. Снова поднялся. Отчаянно ругаясь, кое-как выбрался на воздух и отправился домой.
Дома, выцедив без передышки целый чайник крепкого холодного чая, он сдавил рукой готовый расколоться от боли лоб и тут вспомнил, что назавтра условился свезти Джандара к Гульнар. «О, птичка в надежной клетке,— подумал он.— Завтра побываем. Теперь она, наверное, уже присмирела».
На следующий день, как только стемнело, Танти-байбача вместе с Джандаром-вагонщиком отправился к Караахмаду. У порога калитки чернела фигура хозяина.
— Пожалуйте, почтенные! — Караахмад протянул для приветствия руки, но прибывшие в темноте, должно быть, не заметили этого жеста.
— Мы в гости к тебе. Этот человек — мой друг,— сказал Танти-байбача, указывая на Джандара.
— Очень хорошо,— пробормотал Караахмад, но с места не двинулся.
— Мы хотели поразвлечься с девушкой, мой дорогой. Тебя ведь нечего учить.
— Ради веселой беседы приехали к тебе, палван! — поддержал своего друга и Джандар-вагонщик.
Караахмад смерил его недружелюбным взглядом.
— Здесь вовсе не такое место, почтенные байбачи! — уже со злостью сказал он.— Что вы нам поручали? Выкрасть девушку и на некоторое время припрятать. Не так ли?
— Ну и что же из этого?..
— Сказать прямо,— перебил Караахмад,— девушки здесь уже нет. Вчера она упорхнула из моих рук. Не знаю, в каком она теперь саду, в каких горах...
Танти-байбача изменился в лице.
— Не болтай, Караахмад! — оборвал он.— Какой храбрец мог увезти ее из сокровенного места, охраняемого таким дэвом? К тому же я предупреждал тебя, что нужно быть осторожным, дело очень тонкое.
— Не верите — зайдите поищите,— грубо ответил Караахмад. У Таити перехватило дыхание. Он повернулся к Джандару, хотел
что-то сказать, но только промычал, затем, опомнившись, гневно спросил Караахмада:
— Кто он, тот силач, что с тобой справился?
— Какой-то джигит... Они, похоже, давно знались.
Караахмад рассказал о вчерашней драке, но о том, что противник оказался сильней его, промолчал. Отговорился тем, что не захотел поднимать лишнего шума и отдал девушку. Он был доволен, что встретился с Таити в темноте. Иначе один вид распухшей физиономии мог бы положить конец его славе уличного героя.
Таити трясся от злости. Он боялся разоблачения и в то же время досадовал, что не удалось потешить друга редкостной забавой. Бай-бача принялся всячески корить джигита. Но Караахмад, уже получивший с Таити за услугу порядочную сумму, теперь не стеснялся. С грубостью уличного бродяги он сказал насмешливо:
— Больше таких дел мне не поручайте, байбача. Прежде, чем за такое дело браться, надо, сняв тюбетейку, обдумать все хорошенько... Мы вам не воробья вытащили из гнезда — живого человека выкрали из закрытого двора и на извозчике по такому большому городу сумели провезти. Во всем виноваты вы сами. Видно, язык не сумели придержать...
Танти-байбача резко повернулся и, не простившись, пошел вслед за Джандаром-вагонщиком. Дорогой приятели не обмолвились ни одним словом. Джандар, холодно простившись, повернул к своему кварталу. Танти-байбача некоторое время задержался на перекрестке. «Что же это за джигит? С кем она зналась? — раскуривая папиросу, думал он.— Кто сумел раскрыть тайну?» Не находя ответов на эти вопросы, он торопливо зашагал к Салиму-байбаче.
II
Утром Шакасым доставил завернутые в клочок бумаги засушенные цветы какой-то пахучей травы, велел заварить их в кипятке и этим настоем поить Гульнар. Юлчи два раза приготовлял лекарство и аккуратно поил больную.
К вечеру Гульнар полегчало, жар начал спадать, дыхание стало ровней. У нее даже появился аппетит; она поела машевой похлебки, которую где-то умудрился приготовить Шакасым. На лице девушки снова заиграла улыбка, и она тихо разговаривала с Юлчи.
Гульнар, хоть была слаба, настаивала, что им надо этой же ночью покинуть город. Юлчи, чтобы не отрывать от дела Шакасыма и не навлечь на него гнев хозяина, решил сам пойти на розыски арбы и повидаться с Каратаем.
Прошло больше часа, как ушел Юлчи. Задумчиво глядя на огонек свечи, Гульнар сидела у сандала и неторопливо заплетала растрепавшиеся во время горячки косы. Вдруг кто-то с силой толкнул дверь. Снаружи послышались приглушенные голоса. Гульнар замерла.
Открой!
Стучали все громче и настойчивее. Дрожащим голосом Гульнар спросила:
- Кто там?
— Это я! Убитый горем твой отец!
— Отец?! — вырвалось у Гульнар. Растерянная и вдруг ослабевшая, девушка с мольбой проговорила: — Пусть Юлчи придет, потом...
Голоса за дверью смолкли. Гульнар дрожала от страха, мысленно упрекала себя: «Почему мы не бежали вчера! Они, наверное, схватили Юлчи».
Из-за двери послышался чей-то незнакомый голос:
— Откройте, дочь моя! Мы и Юлчи позовем. Отец хочет сказать вам пару слов, узнать вашу волю и желания. Умная, благовоспитанная девушка никогда не ослушается своего отца. Если вы будете противиться, он все равно одним пинком откроет дверь и войдет. А разве это хорошо будет?
— Доченька,— снова заговорил Ярмат,— мы с матерью и так придавлены горем. Или ты совсем убить нас хочешь?..
При напоминании о матери глаза Гульнар наполнились слезами. Она встала, еле передвигая ноги, подошла к двери, сняла цепь. Так же медленно возвратилась на место и села, беспомощно опустив голову.
Вошел Ярмат. Прикрыв за собой дверь, он присел перед дочерью на корточки. Минуту сидел так, не отрывая скорбного взгляда от лица девушки, дрожащей рукой гладил ее по голове. Слезы обильно текли по его щекам, по бороде.
— Слава аллаху, довелось увидеть... жива... моя дочь. Тебя не узнать! Ты ли это, прежняя Гульнар?
— Я хворала, отец,— не поднимая головы, еле слышно ответила девушка.
— И из-за этого ублюдка Юлчи ты перенесла столько страданий, доченька! Где он, проклятый? Где он? Я ему покажу! Я ему!..
— Подождите!—волнуясь, перебила Гульнар.— Почему вы хотите наказать Юлчи? Он ни в чем не виноват. Скажите ему спасибо. Он спас меня от смерти. Если хотите наказать, так наказывайте купеческих сынков!
— Но кто же, как не Юлчи, сбил тебя с пути! — вскрикнул Ярмат.— Кто довел тебя до этого!
Снаружи послышался тот же незнакомый мужской голос:
— Ярмат, я хочу войти. Ярмат приказал дочери:
— Закройся!
Девушка прикрылась концом одеяла.
В каморку вошел Алимхан-элликбаши. Он присел на корточки неподалеку от Гульнар, окинул хибарку брезгливым взглядом и, погладив аккуратно расчесанную бороду, хмуро сказал:
— Не затягивай разговора, Ярмат. Теперь все ясно. Этот шайтан Юлчи обманул ее и заставил бежать из дому. Мой тебе совет: бери дочь и скорее отправляйся домой. А Юлчи никуда от нас не денется. И наказывать его будешь не ты, а я сам!.. Вставайте, дочь моя,— голос элликбаши сразу "стал вкрадчивым.— Не печальте отца вашего с матерью. По молодости, не подумавши хорошенько, вы и так принесли им много беспокойства. Идите домой, склоните голову к ногам ваших родителей и попросите у них прощения!
— Слушай, дочь! С тобой говорит сам элликбаши — отец наш... Не позорь меня перед людьми. Ты одна у меня, поэтому, жалеючи тебя...— Ярмат уже говорил, еле сдерживая готовое прорваться наружу раздражение.
Узнав, чго перед ней элликбаши, Гульнар решила рассказать все и во что бы то ни стало оправдать Юлчи.
— Вы элликбаши? — спросила она, блеснув одним глазом из-под одеяла.— У меня есть к вам жалоба.
— Говорите,— неохотно ответил Алимхан.
Гульнар, волнуясь, начала рассказывать все, что с ней произошло. Ярмат вскочил, даже не дослушав дочь:
— Неужели все это правда? Что я сделал плохого этим байба-чам?.. Да я!..
— Молчать! — прикрикнул на него элликбаши.— Глупец! У тебя горшок вместо головы! Как ты можешь верить девушке, сбившейся с пути шариата? Все это хитрость, обман, коварство! Я не позволю клеветать на таких уважаемых людей, как Таити и Салим-байбача. Люди эти благородные, и на сердце у них — ни пятнышка. Какая им польза выкрадывать девушку? Знаю, те воры — приятели Юлчи.
— Ложь! — гневно выкрикнула Гульнар.— Юлчи ни в чем не виноват! Когда он меня освободил, он спрашивал: куда я пойду? Я сама сказала, что не хочу домой. Он и привел меня сюда. Мы дали обещание жить вместе. Этого я ни от кого не скрываю.
Элликбаши нахмурился. Он понял, что волю беглянки можно сломить лишь угрозами и силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44