Вокруг — молодая весенняя зелень, вдали — синие горы, все знакомые с детства места...
Гульнар вдруг остановилась: на берегу арыка стоял Юлчи и поясным платком вытирал лицо — он только что умылся.
Девушка на мгновенье задумалась — идти или вернуться? — и пошла вперед.
Юлчи посторонился, несмело предложил:
— Оставьте здесь ведра, Гульнар, я принесу. Гульнар стыдливо отвернулась:
— Спасибо, я привыкла сама. Да и вы устали, наверное.
— Устал? — улыбнулся Юлчи.— Нет, Гульнар, мне еще стыдно уставать. Особенно сегодня... когда я помогаю вам...
— Правда? — тихо спросила девушка.— Или это вы так, чтобы сказать что-нибудь приятное?
— Верьте, Гульнар, слова мои от чистого сердца.
Гульнар зачерпнула мутноватой воды, поставила ведра на берег арыка.
— Верю,— сказала она.— Все говорят, что вы любите правду и... хорошо работаете... Так хорошо, что я боюсь, как бы вас не забрали другие...
— Не понимаю, Гульнар, о чем вы? — Юлчи невольно шагнул к девушке.— Кто меня может забрать?
Гульнар чуть повернулась, на один миг приоткрыла лицо.
— Сказать вам?.. Нури-апа хвалилась: Юлчи, говорит, обязательно будет работать у нас.— Гульнар вздохнула.— Правда, уходите?
— Эх-ха, вон о чем вы? — улыбнулся Юлчи.— Нури-апа, наверное, во сне видела меня своим работником. Пусть же она прежде расскажет свой сон воде. Никуда я не уйду, хоть в цепи закуют и силой будут тащить! Верно, здесь у дяди нет ни дня покоя. Можно, конечно, найти место лучше. Но я не хочу...
— Почему? Каждый ищет, где ему спокойнее и легче.— Гульнар украдкой взглянула на джигита.— У Нури-апа хорошее место.
Юлчи замялся, помолчал немного.
— Если я прямо скажу, не обидитесь?
— Почему я должна обижаться? Может, даже обрадуюсь, кто знает...
— На вас не могу наглядеться, от вас не хочу уходить, Гульнар!.. Сердце Гульнар забилось часто-часто. Она отбросила камзол
с лица и, сама того не замечая, шагнула к Юлчи. На длинных и густых ресницах девушки утренней росой заблестели слезинки.
— Правда? Правда, Юлчи-ака?
— Правда, Гульнар! Вы не верите мне?
— Я... не знаю.— Девушка на миг опустила глаза, потом радостно глянула на Юлчи: — Нет, верю!.. Я вам верю больше, чем себе. Ты правдивый, открытой души джигит... знаю...
Юлчи привлек девушку, дрожащей рукой нежно погладил ее по волосам. Оба они, любящие и счастливые, долго глядели друг другу в глаза...
IV
Нури по себе судила о нравах и поведении всех девушек и женщин и была уверена, что между Юлчи и Гульнар есть тайная связь. «Это пмп вскружила голову Юлчи, встала помехой на пути моих желаний,— Нури. - Только эта батрачка радуется раньше времени. Как пин смеет! Да я ей глаза выцарапаю, подлой рабыне! Ее ли дело увлеки любовью!..»
Нури не стала долго раздумывать и дня через два побежала к своим. «Вот расскажу обо всем Гульсум, тогда увидишь, как заниматься шашнями!» — думала она.
Острая досада охватила Нури, когда оказалось, что семья Ярмата уже выехала в загородное поместье, но она не отступила от задуманного и решила разоблачить девушку с помощью своей матери.
После угощения Нури с матерью остались вдвоем и по обыкновению принялись перешептываться, делясь новостями. Лутфиниса, охая и вздыхая, жаловалась на невесток. Изливала перед дочерью все свои обиды и огорчения, рассказывала обо всем, что случилось за последнее время в семье и у родни.
Нури, чуть ли не с детства привыкшая к сплетням и пересудам, слушала с большим вниманием. Она то смеялась, то сердилась вместе с матерью, то поучала ее.
Наконец Лутфиниса умолкла. Тогда «книгу злословия и клеветы» раскрыла и без запинки принялась читать дочь. Заговорив о Гульнар, Нури придала своему голосу особую таинственность. Озираясь по сторонам, словно ворона, опасающаяся за свою добычу, она зашептала:
— Жаль, Гульсум-апа нет. Надо было бы кое-что рассказать ей. Вы тут сидите,айи, и не знаете, какие дела творятся у вас под боком!
— Э-э! — насторожила уши Лутфиниса, еще ближе придвигаясь к дочери.
— Гульнар, подохнуть бы ей, оказалась настоящей развратницей!
— Что?! Что ты говоришь? — заиграла белками глаз Лутфиниса.
— Совсем, говорю, развратилась! С Юлчи вот так связалась.— Нури крепко сцепила указательные пальцы перед глазами матери.— Любятся они... И, по-моему, Юлчи тут не виноват. Во всем виновата эта чертовка... Гульнар. Если девушка навязывается сама, джигит разве откажется!
— Вай, подохнуть бы ей маленькой! — Лутфиниса поджала губы, покачала головой. Старуха так была уверена в словах дочери, что даже не сочла нужным спросить, откуда Нури знает эту новость.— Ах, бесстыжая! А если родит?! — вдруг вспыхнула она, будто пламя на ветру.
Нури не думала, что дело могло зайти так далеко, но промолчала.
— Хотя бы не понесла! — продолжала мать, хрипя и мучаясь от одышки.— Ну и девушка, зачахнуть ей! Ну и распутная! А посмотришь— с виду как будто скромная, разумная...
— Такие-то, айи, всегда развратные. В груди у них шайтан сидит,— ответила Нури.
— Правду говоришь, доченька, правду,— поспешила согласиться Лутфиниса.— Ты вот шумливой росла, словно мешок с орехами. И сестра твоя была веселая и озорная. А обе, слава богу, выросли чистыми и непорочными, что сахар, завернутый в бумажку. Глаза ваши лица мужчины не видали... Конечно, Гульнар низкого рода, оно и сказывается. Кто у нее отец? Кто мать? Малай и рабыня... Порода-то низкая, вот и тянет в грязь. Вот что, Ярмат пусть пока не знает. А Гульсум я шепну на ушко. «Дочь свою, скажу, -«выдавай куда-нибудь на сторону, пока не поздно. Ищи, скажу, ровню».
Нури помолчала, задумавшись. Она теперь боялась, как бы мать не разболтала обо всем в семье. «Если отец и братья узнают, они прогонят Юлчи. Тогда я уже не смогу взять его к себе в работники и расстанусь с ним навсегда. Да и Юлчи в гневе может рассказать о наших встречах и опозорить меня».
Она тронула колено матери.
— Айи, вы смотрите не расскажите отцу и братьям. И невестки не должны об этом знать. Зачем поднимать в доме шум из-за какой-то батрачки? Расскажите только Гульсум. Ладно?..
— Подожди, Нури,— нетерпеливо перебила дочь Лутфиниса.— А почему бы им не выдать Гульнар за Юлчи, раз они уже спутались? Так принято: если девушка свихнулась, ее выдают за ее любезного.
Такого предложения со стороны матери Нури никак не ожидала. Она сначала растерялась, но быстро нашлась и возразила:
— Не говорите пустого. Юлчи пришел к нам работать, и пусть работает. У него ни денег, ни места своего здесь нет, и сам еще совсем молодой — зачем ему жена? Как говорится: «Мышь и так чуть пролезет в нору, зачем же ей еще решето к хвосту привязывать?» Через пять-шесть лет он в своем кишлаке женится.— Нури решительно взмахнула рукой.— Об этом и рта не раскрывайте! Кто знает, может, Юлчи-бая мы возьмем в работники. Зять ваш очень хвалил его, спрашивал: «Не уступят ли они этого парня нам?»
— Да я думала только соединить этих двух беспутных,— оправдывалась мать.— Ты верно говоришь. И отец твой не любит, когда работники женятся. Раз Гульнар испорченная девушка, лучше будет, если она исчезнет подальше с глаз. Найдет какого-нибудь босяка по себе.
Лутфиниса тяжело поднялась и, схватившись за спину, охая и приговаривая на каждом шагу «Товба!», направилась совершать омовение.
V
Уже две недели Гульнар вместе с отцом и матерью с утра до ночи работает в саду. К приезду хозяев в поместье все должно цвести и блистать как в раю.
А сад прекрасен. Каждый уголок его радует своей особой прелестью. Целыми днями в нем не прекращается веселая игра солнца п легкого ветерка, цветов и зелени. В арыках серебрится вода. Хауз, «мороченный зеленой травкой, переливает мелкой рябью и кажется исполненным не водой, а светом. Яблони, вишни, персики — все плотные деревья слились в один сплошной цветник, поднятый высоко над землей. В конце сада беспрестанно трепещут выстроившиеся II ряд высокие, стройные тополя. Поют птицы, поет вода в арыках, пою? листья на деревьях, и вместе с ними поет Гульнар. Поет она чуть слышно. Большой грех, если посторонние хотя бы издали услышат голос девушки... При отце и при матери Гульнар и на это не решилась бы. Но сейчас она одна. Мать ушла в город к хозяевам отец впряг лошадь и уехал куда-то по спешному делу.
Гульнар поднимает освобожденные из-под земли виноградные лозы и тонкими лентами талового лыка привязывает их к дугам подпорок. Девушке радостно, девушке весело. Вот уже несколько дней в груди у нее не грусть и не печаль, а светлые надежды.
Вдруг со стороны главных ворот послышался знакомый голос:
— Ярмат-ака!
Сердце Гульнар затрепетало. Взволнованная, она только на миг застыла на месте. Потом побежала, непокрытая, с развевающимися по ветру косами. Миновала внутренний двор, устремилась к воротам — и тут увидела Юлчи: он входил во двор, ведя в поводу коня.
Девушка остановилась, отступила за калитку, но оставила приоткрытой одну створку, чтобы видеть Юлчи. На губах ее, свежих, как бутон розы, расцвела улыбка.
А джигит стоял в нескольких шагах от калитки и, поглаживая шею коня, отвечал ей ласковым взглядом.
— А где Ярмат-ака?
— Отец уехал куда-то на арбе. Наверное, за подпорками для винограда.— Девушка улыбнулась.— Вы откуда? Вас не слышно и не видно.
— Я на главном участке,— не отрывая глаз от Гульнар, взволнованно заговорил Юлчи.— Работы много. От хозяина каждый день приходят новые и новые приказы: делай так, делай вот этак... Но мысли мои и сердце мое здесь, в этом саду... Приехал я с надеждой услышать ваш голос. Да вот — на счастье и увидел вас...
Гульнар, застыдившись, опустила голову.
— Не за этим приехали. Дело, видно, какое-нибудь есть... Юлчи подошел к ней совсем близко:
— Правда, только ради вас приехал. Людям сказал, что за кетменем поеду. Кетменей у нас и в самом деле не хватает. Пожалуй, увезу кетмень Ярмата-ака.
— Вынести? — Гульнар уже прямо взглянула на Юлчи.
— Несите.
Юлчи успел загореть от солнца и степного ветра. И это очень шло к нему. Гульнар казалось, что джигит, стоявший перед ней, силой и мужеством мог бы поспорить со львом. Но вместе с этим в глазах его девушка видела любовь и нежность.
Принимая кетмень, Юлчи тихонько сжал руку девушки. Некоторое время он восхищенно смотрел на нее, не в силах выразить словами переполнявшие сердце чувства. Потом широкое, мужественное лицо его вдруг осветилось теплой, ласковой улыбкой:
— Помнишь, что говорила в тот день?
«Да, да!» - ответила она кивком головы и застенчиво улыбнулась. А вслух прошептала:
— Помню.
Губы их слились. В крови, казалось, растаяло и заструилось по жилам горячее весеннее солнце...
Легкой рысью выехал Юлчи на соседний холм и оглянулся на оставшийся позади сад. Глаза его отыскали Гульнар. Светлое платье девушки белело издали в лучах солнца чистым, нетронутым снегом.
И вся она- высокая и стройная, будто прозрачное видение,— то вспыхивала, то вновь потухала среди цветов и зелени. Юлчи следил за ней, пока она, как сказочная пери, не скрылась в гуще сада. Затем тронул коня и поехал медленным шагом.
А сердце Гульнар после неожиданной встречи не вмещало нахлынувшей радости. Отдавшись думам о любимом, девушка не заметила, как подвязала целую гряду виноградника, как наступил вечер. Она забыла даже вскипятить себе чаю.
Когда приехал отец, Гульнар разожгла огонь, поставила варить обычную постную шурпу.
Перед тем как свариться шурпе, возвратилась из города и Гульсум-биби. Вид у нее был больной и усталый. Гульнар еще никогда не видела мать в таком состоянии.
— Что случилось, айи, вам нездоровится?
Гульсум-биби ничего не ответила, только взглянула на дочь злыми глазами, прошла под навес, сбросила паранджу и пластом растянулась на кошме.
Из сада подошел Ярмат, спросил, что нового в доме хозяев. Не получив ответа, вспылил, обрушился на жену с руганью.
Дрожа как в лихорадке, Гульнар кое-как налила шурпы. Гульсум-биби даже не притронулась к еде. Девушка через силу проглотила две-три ложки. Ярмат же, накрошив в свою миску черствого хлеба, быстро опорожнил ее, затем пододвинул к себе нетронутую миску жены.
— Злая собака! — ворчал он.— От твоих насупленных бровей холодом веет.
— Мама устала, зачем вы ругаетесь? — заступилась Гульнар за мать.
— Что, на ней пахали в городе? Устала она, подохнуть ей! — сердито закричал Ярмат.
Гульсум-биби продолжала неподвижно лежать на кошме.
Как только зашло солнце, Гульнар,хоть ей и не до сна было, легла в постель, укрылась с головой одеялом и долго плакала.
Наутро, едва открыв глаза, она сразу же взглянула на мать: лицо Гульсум-биби было таким же хмурым и злым, как и вчера.
Чтобы не попадаться на глаза матери, девушка поспешила к арыку, кое-как умылась, утерлась концом платка и тотчас заторопилась сад на работу, но Гульсум-биби остановила ее:
— Подожди, не спеши. Пока отца нет, поговорить надо с тобой, провалиться тебе! Ты отравила мне сердце! — Гульсум-биби вскочила с кошмы и проворно закрыла на цепь калитку.
Гульнар застыла посреди двора. Гульсум-биби грубо схватила ее за руку, потащила под навес. Задыхаясь от гнева, спросила:
Сколько месяцев ребенку, провалиться тебе? — и пнула девушку носком каниша.
Что? Как вам не стыдно! — вскричала Гульнар, ударяясь головой о столб.
Тише, не кричи!.. Опозорила ты меня, голову мою до самой пригнула, подохнуть бы тебе маленькой! Говори, когда связалась... Когда сошлась с этим, с Юлчи, порази его стрелой молнии.
Гульсум-биби повалила дочь и принялась щипать ее, точно щипцами. Но Гульнар не чувствовала боли.
— Это клевета! Боже, прими душу мою! Кто защитит меня, если родная мать поверила такой клевете!
Девушка рыдала, кулаками била себя по голове, по лицу.
— Какая клевета? В чем клевета? — шипела Гульсум-биби, с остервенением дергая дочь за ухо.— Ты же сама призналась Нури, а Нури сказала матери. Я все знаю. Чуть с ума не сошла. Не помню, как добралась из города.
Услышав имя клеветницы, Гульнар вырвалась, вскочила и в исступлении закричала:
— Ложь! Все ложь! Нури сама распутница. Я ничего ей не говорила! Я чиста, айи, чиста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44