– Это он? – спросил я. – Настоящий?
– Я не проверяла. Поверила мужчине на слово. Он сказал мне, что его зовут Луис Вилья. Он родился в Шоколаде, но большую часть года жил в Балтиморе, где играл в профессиональный бейсбол за команду «Иволг». Он сказал, что если я когда-нибудь окажусь летом в заливе Чесапик, он будет счастлив сводить меня на игру и поесть вареных крабов. Это было в ноябре. В мае следующего года я повезла в Балтимор партию ананасов. Я нашла Луиса Вилью, получила свой крабовый ужин и сходила на бейсбол. С тех пор я и подсела.
Клеопатра снова сверилась с часами и налила нам по капле бренди из хрустального графина.
– Здесь я умолкаю.
– Но у нас есть еще три минуты до начала игры, – запротестовал я.
– Утром тебя ждет кое-какая работенка, ты не забыл?
– Нет, капитан, и верьте, я собираюсь выиграть пари. Но Эль Коэте-то тут причем?
– Мы с Луисом полюбили друг друга. Он просил меня выйти за него замуж и сойти на берег бесчисленное количество раз, но я боялась. Чего – сама не знаю. В итоге Луис женился на домашней девушке. Они переехали во Флориду, чтобы жить поближе к ее родственникам. У них родился сын. А через год Луис погиб в автомобильной катастрофе. Жена отвезла его тело на Кубу, похоронила в деревне Шоколад и осталась там навсегда. Я так и не встретила человека, который мог бы сравниться с Мантекильей. Я перестала искать и просто поплыла дальше.
Все годы диктатуры Батисты, революций, ураганов, русских ракет и эмбарго радужный причал по-прежнему сиял в лучах солнца, а сыновья и внуки Луиса Вильи все так же играли в бейсбол. Я старалась не терять связь с этой семьей. Почти каждое свое плавание я придумывала предлоги, чтобы остановиться на Кубе и посмотреть, как два поколения семьи Вилья играют в бейсбол. Эль Коэте – в некотором смысле мой внук.
Клеопатра замолчала, взглянула в иллюминатор на восходящую луну, затем протянула руку и переключила радиостанцию.
– Ну, сынок, тебе пора спать. Спокойной ночи.
– Как спокойной ночи? – не понял я.
– Да. Я буду слушать игру, а ты пойдешь спать. Помнится, у нас пари. Оно ведь так важно для тебя, да и кроме того, не хотела тебе говорить, но я и сама надеюсь, что у тебя все получится.
Я подчинился приказу капитана и удалился в гостевую каюту. Кровать была застелена. Фонари изливали мягкий янтарный свет.
Я разделся и скользнул под простыни. Интересно, смогу я заснуть? Я снова посмеялся про себя над мыслью о том, где я сейчас нахожусь и как сюда попал. Да, это куда круче, чем спать на пляже.
Рост шесть футов шесть дюймов, вес 220 фунтов. Словно пеликан на насесте, Эль Коэте устроился на вершине импровизированной песчаной насыпи на пляже. Из-под его бейсболки струились ленты пота, но он вовсе не нервничал – просто жарко.
Он положил блестящий бейсбольный мяч в потертую кожаную перчатку, сошел с круга питчера и взглянул на ранчеро в униформе джунглей на третьей и второй базах. Казалось, его вовсе не беспокоил тот факт, что на каждой позиции, за исключением кетчера, стояли босоногие дети индейцев в одних лишь набедренных повязках.
Икс-Ней в рыбацких шортах и с пистолетом на боку принимал. Обычно болтливые деревенские рыбаки в напряженной тишине следили за игрой из своих лодок и с пляжа.
Почти обнаженный инфилдер смеялся и поддразнивал игроков в дагауте противника, ожидая следующего бэттера. Вышел Че Гевара в хаки и привычном берете. Позади него в судейской будке стоял молодой человек в рваной форме морского офицера.
– Играйте в бейсбол и помните о «Мэне», – гаркнул он.
Че Гевара занял место бэттера. Эль Коэте подал шикарный подкрученный мяч, который Че запустил в воду. Воцарилась мертвая тишина.
И вот следующая подача. Слайдер по внутреннему углу базы. Че так и не увидел летящего мяча. Тот ударился о рукоятку его биты и разнес ее в щепки. Чес напыщенным видом подошел к берегу и направился к концу причала. Маленькая акула-молот выпрыгнула из воды. Че схватил рыбу за хвост и вернулся на свое место. Он взглянул на питчера и сплюнул.
– Давай же, давай же, – приговаривал он, дразня Эль Коэте.
– Ты не можешь бить по мячу акулой1. – заорал Эль Коэте на партизана.
– Ты не можешь провести революцию и запускать фастбол мимо меня! – прокричал Че в ответ.
Деревенские жители ответили громкими аплодисментами, свистом и криками.
Эль Коэте ответил фастболом на угол, и Че снова размахнулся слишком поздно.
– Третий страйк! – выкрикнул судья.
Че зашвырнул акулу назад в море, взял с ближайшей скамейки пулемет и направился в горы.
– У меня есть дела поважнее, чем играть в эту глупую империалистическую капиталистическую сраную игру, – сплюнул он и исчез в джунглях под свист толпы.
Стоя на насыпи питчера, Эль Коэте неотрывно смотрел на длинную лодку. Она отделилась от трех кораблей и теперь шла к берегу. Гребцы подогнали лодку к причалу и один за другим выбрались на берег. На них были железные шлемы испанских конкистадоров XV века. Правда, никаких шароваров и красных чулок. На испанцах была бейсбольная форма в тонкую полоску. На груди красовалась надпись «Санта-Мария». Вместо мечей, мушкетов, пик и копий они несли в руках деревянные биты.
Они браво маршировали по причалу. Подошли к инфилду, старший сделал шаг вперед.
– Я – Христофор Колумб, Адмирал Океанов, слуга Фердинанда и Изабеллы, короля и королевы Испании. Мы пришли поиграть в бейсбол.
– Бейсбол – не испанская игра! – заорал с базы Икс-Ней. – Вы убиваете быков ради забавы! Бейсбол – повстанческая игра!
Толпа одобрительно заревела.
– Это мы еще посмотрим, – бросил Колумб.
Неожиданно появился священник и вручил Колумбу деревянную биту в два раза больше тех, что были у его команды. Колумб припал на колено, опустив голову, склонился над гигантской битой с надписью «Луисвилльская дубина», перекрестился и прошептал молитву. Поднявшись, он направился к основной базе.
– Играем! – крикнул судья.
– Извините меня, падре, – сказал Колумб, проходя мимо священника, – но Адмирал Океанов на базе. Давай-ка посмотрим, что у вас, serpenteria.
– Мы будем играть с тобой за нашу страну! – заорал Эль Коэте со своей насыпи.
Колумб несколько раз ударил здоровенной битой о землю, сделал пару пробных замахов, сплюнул и сказал:
– Идет.
– Vayamos, Эль Коэте! – заголосил весь малолетний инфилд в унисон.
– Эль Кр-э-те! – вторили рыбаки и остальная толпа с берега.
Рыба начала выпрыгивать из моря, неслышно скандируя ртом.
Эль Коэте готовился к броску. Он плотно натянул бейсболку на свой чисто выбритый череп, сделал гигантский вдох и начал выполнять виндап. Его тело свернулось в катапульту, способную запустить мяч со скоростью более ста миль в час в направлении Адмирала Океанов. Подняв ногу к небу и вытянув длинную левую руку за спиной, он бросил последний взгляд на Колумба. Тот стоял на базе в полной готовности.
Спектакль удался: никто из участников игры не рассчитывал, что мяч полетит так медленно. Эль Коэте смотрел на адмирала. Тот старательно искал мяч, который никак не прилетал. Колумб принял стойку, сделал мощный замах, но махнул гигантской битой прежде, чем мяч добрался до базы.
Толпа обезумела.
– Я мог бы приказать инквизиторам сжечь тебя на костре! – закричал Колумб Эль Крэте.
– А в какой лиге они играют? – заорал в ответ Эль Коэте, готовясь к следующему броску.
– Второй страйк, – крикнул судья.
– Аутсайд, – запротестовал Колумб.
– Может быть, – согласился судья.
Бейсболисту известна только одна единица времени. Обычные часы здесь не применимы. Время для бейсболиста исчисляется ни днями, ни минутами или секундами. Оно измеряется иннингами, мячами и страйками. Колумб мог думать, что сейчас 1492 год, но для Эль Крэте шла вторая половина девятого иннинга, ранчеры на второй и третьей, два аута, ни одной подачи мимо страйк-зоны и два страйка.
Сидящие на берегу и в лодках начали скандировать знакомую четырехсложную фразу, звеневшую на стадионах по всему острову последние двенадцать лет:
– Эль-ко-э-те! Эль-ко-э-те!
Вилья начал выполнять виндап. Мяч прорезал в небе дыру и ринулся к базе, оставляя за собой след, словно комета.
Колумб крепко сжимал гигантскую биту и начал отсчет: «Раз, два…»
– Три! – объявил голос в моем ухе.
– Подождите! Игра еще не закончилась. Они ведь играют за независимость Кубы от Испании и… – пробормотал я.
– Миста Марс, сейчас три утра, вы на «Лукреции». Пора к охраннику, осветить канал. У вас плохой сон.
Я узнал голос Соломона. Постепенно мои глаза привыкли к мраку каюты.
– Нет, Соломон, это был хороший сон. Но игра не закончилась.
– Она всегда не заканчивается, – сказал Соломон. – За работу!
18. Прыгни – и сеть натянется
Стряхнув остатки сна, я оделся и через минуту уже был готов. Положил свою счастливую раковину в карман и вышел из каюты. Соломон уже приготовил шлюпку, и мы в полной тишине отправились на берег.
Вчерашний ветер утих, ночное небо стало кристально чистым, в воде отражались звезды.
Я чувствовал себя так, словно мы замышляли предрассветное нападение на ничего не подозревающего врага. В некотором смысле так оно и было. Наша миссия заключалась в том, чтобы высадиться на берег, захватить врасплох спящую армию из одного человека, втереть ему очки и заставить сделать то, чего он никоим образом делать не должен.
Несмотря на крепкий бодрящий кофе в моем желудке, я все еще думал о своем сне и неизвестном исходе игры. Клеопатра казалась довольной и тихонько напевала себе под нос. Теперь-то я знал, что это была за мелодия – Карлос Гардель. Соломон вывел шлюпку на мелководье, мы выгрузились и полезли на утес.
Я и вправду ожидал увидеть, как Колумб и Эль Коэте заканчивают игру. Но когда мы поднялись на вершину, нашему взору предстали лишь тенистые, безлюдные руины Тулума. У линии прибоя в шлюпке стоял Соломон, и я знаком дал ему понять, что у нас все в порядке – пока в порядке. По дороге в сторожку Клеопатра нарушила утреннюю тишину, и я услышал подробный репортаж об игре: «Индустриалес» выиграли у своих ненавистных соперников из Сантьяго – 9–0. Эль Коэте подал три «сухих» мяча. Я рассказал ей о своем сне.
– О, этот сон снится мне все время, – заметила она.
– И кто выиграет? – спросил я.
– Если не ошибаюсь, я об этом узнала, когда мне стукнуло девяносто три.
– Отлично.
В зарослях мангровых деревьев и пальм висел утренний туман. Мы шарили лучами фонариков по руинам и медленно, однако неуклонно приближались к сторожке у главных ворот.
Клеопатра шла позади. Интересно, думал я, чего мне будет стоить выиграть это пари. Мне потребуются деньги, а их у меня нет.
Вчерашний день уже казался древней историей. Я нырнул в океан, чтобы смыть с себя грязь, напрочь позабыв о деньгах в кармане, на которые собирался кутнуть в городе. Только переодевшись в гостевой каюте на борту «Лукреции», я обнаружил пропажу мокрой пачки двадцатидолларовых банкнот. Я перерыл свою грязную одежду и рыбацкий мешок в поисках пяти сотен баксов – они пригодились бы мне, очутись я в Канкуне. Наверное, пока я мирно похрапывал, смешав дурь с пивом, какой-то пляжный оборванец положил на меня глаз и сорвал джек-пот. У меня осталось только пятьдесят долларов, которые я всегда ношу в бумажнике. Маловато, конечно. Ради такой мелочи Гектор вряд ли согласится начать свой день до рассвета. Надо придумать что-то еще.
Разумеется, в банке у Клеопатры денег было побольше, чем у меня, но мы поспорили, что канал-то освещу я, а ее на мякине не проведешь. Кроме того, я вовсе не хотел сесть в лужу из-за каких-то там формальностей и продуть свое возвращение домой на «Лукреции». Поэтому я решил сделать все один и не стал делиться с ней своими опасениями.
Сторожка появилась в луче фонаря в сотне метров впереди. Я понятия не имел, что предложить Гектору. Я мог остановиться, объяснить ситуацию Клеопатре и попросить совета – или продолжать себе идти к сторожке с деловым видом. Авось что-нибудь придет в голову. Клеопатра молчала. Все ясно, это моя игра. Я пробормотал молитву богам озарения и приблизился к хижине.
Я был всего в двадцати ярдах от входа, когда боги услышали мои молитвы и я получил ответ на свой вопрос. Он пришел из динамиков в хижине Гектора, а доставил его моим благодарным ушам сам Король.
«Вива Лас-Вегас!» – пел Элвис. Лас-Вегас! Вот ответ. Страсть Гектора ко всему, что имело отношение к Вегасу: игровым автоматам с миллионными выигрышами, огромным бельгийским вафлям, стриптизу и бьющим фонтанам – вот та морковка, которой я буду размахивать перед кроликом. Я предложу осуществить его мечту. Да здравствует Лас-Вегас. А о том, как это оплатить, я подумаю позже.
Дверь открылась, и я увидел Гектора. Он походил скорее на пленника, чем на охранника. Вырубив Элвиса, он держал в руке карабин. Судя по его всклокоченному виду, он заснул в одежде, даже не выключив музыку, и наверняка принял на ночь пару стаканчиков сока голубой агавы. Кажется, он был не очень-то рад нас видеть.
Я уже собирался принести извинения и представить свою спутницу, как Клеопатра обратилась к Гектору по-испански. Атаку она начала с заградительного огня из комплиментов Элвису.
– Он еще на Хендриксе сдвинут, – прошептал я Клеопатре.
– Кто такой Хендрикс? – прошипела она в ответ.
Что бы там ни сказала она Гектору, но мрак на его лице сменился улыбкой. Я никогда не видел, чтобы этот человек так много смеялся. С того первого дня, когда он меня чуть не пристрелил, я неплохо продвинулся для гринго, но я никогда не видел ничего подобного: Клеопатра в действии.
Гектор жестом предложил нам сесть. Проходя мимо развешанных по стенам вырезок из журналов и огромного плаката с Джимми Хендриксом, поджигающим свою гитару, я ткнул пальцем.
– Это Хендрикс, – прошептал я Клеопатре.
– Зачем сжигать такую прекрасную гитару? – спросила она.
– Напомните мне, чтобы я рассказал вам об этом позже. Что сказал Гектор?
– Он говорит, что мы сбрендили, но хочет знать, что за это получит.
– Я знаю, – сказал я. – Я попытаюсь объяснить ему мой план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51