Мы скакали вдоль берега к городу, а я все повторял эту строчку, как заезженная пластинка. В конце пляжа я повернул Мистера Твена, и мы ринулись в разбивающиеся о берег волны. И закончилось все так, как я всегда ощущал себя с Донной Кей, – я погрузился с головой.
Через некоторое время мы с Мистером Твеном вернулись поближе к берегу, растянулись в чистой карибской воде и, лежа на боку, поглядывали друг на друга. Мистер Твен смотрел на меня с этим своим выражением в больших карих глазах: «Ну и что дальше?» – а у меня не было ответа.
Мы пустились в обратный путь. Маленькое грозовое облако на мгновение затмило солнце. Мистер Твен замер. Сквозь серую пелену дождя под темной тучей выгнулась обжигающая вспышка молнии и, ударив в океан, подняла к небу облако водяных брызг. Снова вышло солнце, но что-то навсегда изменилось. Я посмотрел на часы. До встречи на пристани оставался еще час. Я понятия не имел, что уготовил мне наступающий день, но одно знал точно: он начнется с завтрака.
Я повернул Мистера Твена к городу – царству кукурузной каши с сыром и huevos rancheros. Я потер талисман и стал напевать своему коню:
Будь я похож на молнию,
К чему мне были б кеды?
Я приходил и уходил бы почем зря.
Пугал бы поддеревьями.
Пугал под фонарями,
Но не гонял лошадку бы в моря.

13. Бабушка-призрак
Я направился по Мэйн-стрит в кафе «Ла Косина». Пока я расправлялся с завтраком на крохотной круглой площади в конце главной улицы Пунта-Маргариты, на противоположной стороне круга появилась старушка с раскладным брезентовым стульчиком и мольбертом. Она несколько раз обошла вокруг фонтана и наконец выбрала вид на церковь. Разложив хозяйство, она села и вытащила из парусинового мешка большой блокнот для набросков.
Незнакомка была точно американкой, но не туристкой. У нее был закаленный вид, свойственный всем настоящим путешественникам. Кроме того – она рисовала! Меня это заинтриговало. На ней была длинная юбка цвета хаки и синяя рабочая блуза. Лицо скрывала выцветшая широкополая шляпа.
Я потягивал остатки Кофе и наблюдал, как ее рука превращает чистый лист бумаги в произведение искусства. Вдруг ее карандаш замер, она неспешно, словно в замедленной съемке, повернулась, взглянула на меня и улыбнулась, пробрав меня до самой моей тропической души.
Если визит Джонни Красной Пыли прошлой ночью оказался недостаточен, то старушка, рисующая на площади, точно напомнила мне, что я был не первым членом семьи Марсов, убежавшим в тропики. Титул Первого Тропического Экспатрианта принадлежал моей почти прабабке – Саре Сойер Марс, больше известной своим правнукам как «Бабушка-Призрак».
На мой взгляд, связывает некоторых людей с понравившейся им картиной не желание нарисовать ее самим, а скорее желание оказаться в месте, изображенном художником. Знаю, ковбоям вообще-то не свойственно становиться коллекционерами произведений искусства, но я ничего не могу с собой поделать: это у меня в крови. А началось все с Бабушки-Призрака.
Искусство связало меня с тропиками задолго до того, как я купил святую Барбару на блошином рынке и, сняв свои ковбойские сапоги, впервые утопил босые ноги в песчаном пляже. Может, после исхода из Вайоминга я и продал свой грузовик, трейлер и большую часть сувениров, которые копил годами, но мой конь и две мои картины остались при мне.
Я уже рассказывал историю «Святой покровительницы молний». А вот вам история другой картины из коллекции Талли Марса. Картина называется «Сердце Анд», а ее автор – великий американский художник-пейзажист Фредерик Эдвин Чёрч. Чёрч был представителем так называемой «школы реки Гудзон» и в перерывах между путешествиями на край света в поисках вдохновения жил на реке. Хотя я называю его картиной, мой Чёрч на самом деле – черно-белая гравюра. Оригинал висит в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В первый раз я увидел ее подростком на школьной экскурсии. Ее красота буквально иссушила мой разум и мое тело. Я стоял и упивался ей, пока музей не закрылся.
Фредерик Чёрч был не только художником, но и чем-то вроде Джорджа Стрейта или Дейла Эрнхардта своего времени. До Гражданской войны, когда изобразительное искусство, книги и живая музыка были единственными развлечениями, люди пристально следили за карьерами художников, как сегодня они следят за гонщиками и кантри-звездами. Чёрч был не только живописцем, но и исследователем. Прочитав книгу легендарного немецкого исследователя Александра фон Гумбольдта «Космос», он покинул свой уютный дом и студию на берегу Гудзона и отправился в джунгли Южной Америки.
Описание тропиков фон Гумбольдта сразило Чёрча наповал, и он предложил знаменитому исследователю свои услуги в качестве иллюстратора. Вот так мистер Чёрч отправился в южную Америку с фон Гумбольдтом.
Теперь вспомните: все это происходило до появления фотоаппаратов, и только художники и скульпторы могли запечатлеть поразительные зрительные образы. Чёрч поставил в джунглях свой мольберт и начал рисовать таинственные пейзажи Южной Америки, стараясь передать красоту тропиков и познакомить людей с местами, которые они никогда не увидят воочию. Ему удалось превзойти свои самые смелые мечты. На холсте один за другим оживали водопады, вулканы и непроходимые дебри. Когда он привез эти видения домой, художественным критикам в Нью-Йорк Сити пришлось дать работам мистера Чёрча новое название. Они назвали их «героические пейзажи» – и не соврали.
«Сердце Анд» разожгла мою страсть к тропикам задолго до того, как я сюда приехал. Познания ковбоев в искусстве обычно ограничиваются скульптурами Фредерика Ремингтона и картинами, изображающими снятие скальпа генерала Кастера в битве при Литтл-Бигхорн, что висят в барах по всему Западу над логотипом «Будвайзер». Но у меня все было по-другому. Об этом позаботилась Бабушка-Призрак.
Картина «Сердце Анд» была написана в 1859 году и выставлена в галерее Чёрча в Гринич-Виллидж на острове Манхэтген. На выставку стекались целые толпы. Это было искусство и развлечение: два в одном.
Среди посетителей «Студии на 10-й улице» в апреле 1859-го были Джубал и Сара Сойер Марсы, мой прадед и моя прабабка.
История гласит, что новобрачные приехали из восточного Теннесси в Нью-Йорк по делам. Джубал руководил преуспевающей флотилией пароходов на реке Теннесси и имел массу деловых связей в Нью-Йорке. Сара с готовностью покинула побережье ради гор Камберленда, сочтя это частью своих супружеских обязательств. Она искренне полагала, что, как и большинство жен того времени, без труда сменит место обитания, ведь это часто бывает после замужества. Но Сара Сойер Марс не была женщиной гор. Она была красавицей из прибрежного города Чарльстон, и ее корни намертво переплелись с образом жизни на низменности. Вскоре новая обстановка стала ее угнетать.
Джубал решил, что путешествие в Нью-Йорк «пойдет ей на пользу», и приготовил ей сюрприз. Той весной город только и говорил, что о картине известного художника Фредерика Чёрча. Джубал отложил свои деловые встречи и повел жену на выставку. После этого они собирались поужинать в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка.
В тот вечер они отправились на специальную платную выставку одной картины и в итоге нашли студию. У входа к стволу дерева была прибита гвоздем следующая вывеска, написанная большими красными буквами: «СЕРДЦЕ АНД». Джубал и Сара бросили два четвертака в кассу, подписались на черно-белую гравюру с картины, встали в очередь примерно из тысячи заинтересованных нью-йоркцев, и терпеливо, как и все южане, принялись ждать.
Наконец они добрались до расставленных перед картиной скамеек и сели. В помещении было темно, и лишь картину освещали газовые рожки. С потолка свешивались сухие пальмовые ветви, которые Чёрч привез из Южной Америки. Они помогали создать атмосферу тропиков. Сама картина была оформлена так, что создавалось ощущение, будто смотришь в окно. На ней был изображен крошечный кусочек тропического ландшафта, но в этом образе уместилась вся Южная Америка.
Не знаю уж, как на остальных, а на мою прабабку все это произвело впечатление. Когда билетер махнул им с прадедом, чтобы они освободили скамейку, Сара Сойер Марс не сдвинулась с места. Она отвечала отказом на все просьбы, уговоры и, наконец, приказы уйти моего прадеда, управляющего галереей и даже самого художника. Она ничего не говорила, а только безотрывно смотрела на картину. В итоге полиции пришлось выносить ее вместе со скамейкой.
Джубал Марс сопровождал свою жену в полицейской карете и сидел рядом с ней на скамейке по пути в отель. Когда они приехали, Сара снова всех шокировала. Она спокойно встала, взяла под руку моего прадеда и вышла из фургона, спросив, не могли бы они выпить чашечку чая.
Они легли спать, а на следующее утро моя почти прабабка исчезла, оставив записку. В ней говорилось о том, что сотворила с ней картина, о том, что она ничего не могла с собой поделать и уехала в тропики, куда, как ей казалось, ее звала сама судьба. Она писала, что картина не только запечатлела пейзаж, но и показала ей окно в мир – ее мир. Сара Сойер Марс вылезла в это окно – и не вернулась.
Мой прадед некоторое время пребывал в шоке. Он вернулся домой в Теннесси, отправился на войну, чудом остался в живых, после окончания боевых действий переехал на запад в Вайоминг и женился вторично. Моя почти прабабка исчезла в джунглях Южной Америки.
На семейных встречах шепотом рассказывали истории о ее похождениях. Она убежала с художником в Париж. Она сошла с ума и умерла от лихорадки на Амазонке. Ее убили пираты. Свою настоящую прабабку я запомнил доброй, ласковой женщиной. Она пеклась о своей семье и никогда не покидала округа, в котором родилась. Бабушка-Призрак была запретной темой в нашем доме, но, разумеется, и взрослые, и дети шептались о ней в углах гостиной и рассказывали небылицы у костров в горах. Но по-настоящему раскрыл ее тайну именно я.
Однажды летом во время сбора всей семьи на ранчо моего прадеда мы с моими озорными кузенами рылись на чердаке. Мой двоюродный братишка Бакстер случайно рассыпал содержимое старой кедровой шкатулки. Ползая по полу и собирая хлам, я наткнулся на выцветший желтый конверт с пометкой «САРА СОЙЕР МАРС. НЕ ВСКРЫВАТЬ». Я запихнул конверт в карман, а ночью прошмыгнул на чердак и распечатал.
Из конверта вывалилась перевязанная лентой кипа старых побуревших фотографий. На самой верхней была запечатлена молодая женщина на берегу – в руках она держала письмо, которое собиралась бросить в деревянный почтовый ящик. Издали на нее смотрели две огромные черепахи. На обратной стороне карточки были нацарапаны следующие слова: «САРА СОЙЕР МАРС, ПОЧТОВЫЙ ЗАЛИВ, ГАЛАПАГОССКИЕ ОСТРОВА, 1859». Остальное рассказали другие фотографии. Она отплыла из Нью-Йорка в Панаму, пересекла Панамский перешеек на поезде и отправилась в Эквадор. Сойдя на берег в Гуаякиле, она поднялась по реке до Кито, повторив путь Фредерика Чёрча в Долину Вулканов. На последнем снимке она рисовала у горной тропы, позади нее виднелся вулкан.
Бабушка-Призрак больше не была призраком. К фотографиям прилагался конверт, обвязанный выцветшей синей лентой, из-под которой торчал давно уведший цветок. Письмо было адресовано «ПОТОМКАМ ДЖУБАЛА МАРСА». Я вскрыл конверт швейцарским армейским ножом, достал письмо, сел в старое кресло-качалку и при свете карманного фонарика начал читать.
Письмо начиналось с цитаты из Александра фон Гумбольдта:
Почему не можем мы быть оправданы в нашей надежде, что писание пейзажей в. будущем расцветет новой и еще неизведанной красотой? Высокоодаренные художники станут часто проходить по узкой границе Средиземного моря и постигнут с первозданной свежестью непорочного молодого ума живой образ многогранной красоты и величия влажных горных долин тропического мира.
Дальше шло следующее:
Дорогая семья,
я лежу здесь в вечерней прохладе, в миллионный раз смотрю на пылающую в сумерках коническую вершину Урубамбы, и мне кажется, что наступил подходящий момент, чтобы написать эти слова фон Гумбольдта. Именно они вдохновили меня много лет назад. К вам обращается Сара Марс Менендес, известная некоторым из вас как Бабушка-Призрак. Надеюсь, я не слишком часто к вам являлась. Обещаю не делать этого и в следующей жизни тоже. Я собираюсь покинуть этот мир, и настало время загладить свою вину. Я часто думала о том, что было бы, если бы я сделала как полагается, вернулась из Нью-Йорка в Теннесси вместе с Джубалом и потом лишь с грустью смотрела бы на эту замечательную гравюру. Сейчас, лежа здесь, в Долине Вулканов, слушая пение птиц, раздающееся за окном, и любуясь пейзажем, который я так полюбила, я понимаю, что я, может, поступила и не как надлежало, зато так было лучше для меня.
Простите, если я принесла вам неприятности. Я знаю, Джубал был прекрасным отцом, и о Бесси я слышала много хорошего. После себя они оставят гордое имя семьи Марсов и прочное наследие. Я умираю одинокой. Грустно, но это часть цены моего билета на свободу, и я ни о чем не жалею. Жизнь здесь научила меня тому, что в мире есть куда больше дорог, по которым можно проложить свой жизненный путь, чем те, что уготовили вам другие. Разумеется, иногда я думала, могло ли все сложиться иначе. Но, в конце концов, я сама сделала свой выбор. Я нашла дом, и здесь, в джунглях, я умираю счастливой. Меня похоронят у реки, дарующей жизнь здешним краям. Оглядываясь назад, я понимаю, что этим невероятным переменам в моей жизни я обязана Джубалу.
Есть такие люди, которые прекрасно чувствуют себя, сидя дома в кресле у камина. Но есть и те, кто предпочитает смотреть из окна и гадать, что же там за горизонтом. Не существует большей красоты, чем та, что обрушивается на нас случайно. Именно по чистой случайности Джубал повел меня взглянуть на эту картину, заставившую меня покинуть проторенную тропу и выбрать ухабистый, но более интересный путь. Быть может, в Америке есть другой Марс, сын или дочь, кто, как и я, чувствует стремление бежать, кто видит жизнь не как мерцающую свечу, но как факел, освещающий непознанный мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51