https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-kosim-vipuskom/
Жак-Дро и Лешо, – благоговейно произнес Клод. – Ты знаком с ними лично?
– Знаком ли я с ними лично? Конечно, знаком. Нас представили друг другу, когда они гастролировали с «музыкантом», «художником» и «писателем» – тройкой перехваленных автоматов. Эти игрушки ничего собой не представляли – чуть больше, чем заурядный часовой механизм в красивой обертке. Твое изобретение пристыдит их. Тем не менее ты должен отдать дань уважения. Может, чему и научишься. Пьеро, отмечай Невшатель и Ля Шо-де-Фон на карте.
Составление списка заняло почти весь день. Клод с лупой в руке исследовал свиток. Аббат, сидя в исповедальне, комментировал. Пьеро, согнувшись над картой Европы, набирал в ладонь булавки, чтобы затем быстро и точно их использовать.
К тому времени, когда они закончили, пятьдесят крошеных меток расположились на континенте и в южной части Англии. Примерно полдюжины других мест, где предполагалось учиться Клоду, были отмечены деревянными солонками (Смирна и Багдад) и пустыми пробирками (порты на островах Ост-Индии).
Возвращенный к жизни энтузиазм аббата помог делу. Конечно, Клод никогда бы не смог посетить все города и познакомиться со всеми учеными, которых знал старик. (Одних только «К» – Кнаусс, Кратценштайн, Кригсайн и т. д. – было столько, что это заняло бы больше года.) В итоге грядущее «плавание» сулило далеко не так много «открытий», сколько булавок стояло на карте. Путь следования сократился и оттого, что время, отпущенное для путешествия, было ограничено (из-за непредсказуемой природы оттепелей), ограниченными оказались и средства (из-за вполне предсказуемых затрат на дальнюю поездку). Англию вычеркнули из списка. Амстердам тоже. Рим и его Кирхерианум, безусловно, отпадал.
– Чтобы договориться с этими папистами-бюрократами, потребуется вся жизнь! – сказал аббат.
Торговые центры Турции, которые так завораживали Клода в юности, по словам графа, «пока останутся только названиями и больше ничем».
Радиус маршрута все сокращался, до тех пор, пока круг не замкнулся сам на себе. Теперь булавки помечали лишь города, расположенные вдоль границы Франции со Швейцарией: Невшатель с прилегающими землями, Базель и мелкие деревушки, которых было такое великое множество, что и не перечислишь. С некоторыми учеными предполагалось вести переписку. Под руководством аббата Клод строчил письмо за письмом, описывая в них лишь общие технические трудности и не затрагивая истинной природы исследований.
– Мы будем сидеть тихо до тех пор, пока будет возможность, – предупреждал аббат.
В течение трех дней запах сургуча свидетельствовал об эпистолярных потугах Клода, а почтальон пачками уносил послания с иностранными адресами. И всем, кто соглашался его слушать, письмоносец твердил: «Этот Клод Пейдж… Он пишет… письма!!!»
Клод лично знал только одного человека, с которым вел переписку.
– Нам нужно связаться с этим твоим извозчиком, Полем домом, – сказал аббат, – и настоять, чтобы он возил тебя. Это сэкономит наши деньги и время, ведь тебе не придется подстраиваться под расписания. А после он мог бы отвезти нас в Париж. Мы удвоим ему жалованье, лишь бы согласился.
Однако Клод решил взять под контроль врожденную расточительность своего наставника.
– Это не обязательно. Я знаю способ, каким можно привлечь его внимание и подешевле.
Клод написал короткое письмо, в конце которого как бы невзначай отметил: «Помимо обычного жалованья, обещаю тебе фирменный суп из кабаньей головы, который готовит Мария-Луиза, и солидный запас консервированных груш в густом сиропе».
Такой гастрономической взятки было достаточно, чтобы гарантировать приезд извозчика. Поль прибыл в Турне вместе с «Люсиль» и упряжкой отличных лошадей ровно через десять дней после того, как ему отправили письмо (извозчик перехватил его еще в Лионе).
Поль Дом быстро проникся духом поместья. Кроме того, он привнес определенную гармонию – и «весомость», как смеялся аббат, – в задуманное дело.
– Мы, люди в возрасте, позаботимся о стабильности предприятия этих Юнцов – Клода и Пьеро. А то напридумывали! – такое часто слышал аббат в первые дни пребывания извозчика в поместье. Между двумя мужчинами завязалась крепкая дружба, основанная на откровенном восхищении Клодом. Это чувство само по себе могло сеять распри, однако их сблизили вера в физиологические убеждения Эпикура (оба любили вкусно поесть) и удовольствие от игры слов (оба были неисправимыми остряками).
– Да твои носовые взрывы погромче, чем завывание зимних ветров! – сказал извозчик, услышав, как аббат чихает.
– Может быть. Но я по крайней мере не ходячее доказательство правил аэростатики, – ответил граф.
– То есть? – спросил Поль, предчувствуя шутку и готовясь ответить на атаку аббата.
– Разве ты не знаешь? Легкость на подъем значительно увеличивается вместе с объемом талии. Твоя талия и благодушие это подтверждают! – Аббат ткнул извозчика в живот, и оба рассмеялись.
Потом они почти час глумились над одеждой друг друга. Поль полагал, что граф в своем костюме просто смешон.
– Смени выцветший жилет и убери эти засаленные манжеты!!!
– На себя посмотри! Со всеми этими предметами, свисающими с живота, ты напоминаешь безумного путешественника! – Оже вытащил откуда-то гравюру с изображением Линнея, вернувшегося из Лапландии, с чернильницей, ручками, микроскопом и биноклем, привязанными к ремню. – Тебе не хватает только жилета из кожи северного оленя!
– А я никогда и не отрицал, что безумен, – ответил извозчик. – Давай, старик, шевели подагрическими культями! Пошли посмотришь на транспорт, от которого я схожу с ума… – И он представил аббату «Люсиль». – Узри колесницу, в которой Клод пустится на поиски славы!
Сидя в коляске, они травили истории о подагре (правда, ученое сообщество отказало бы Полю в праве называть свое несварение желудка подагрой).
– А ты пробовал портлендский порошок? Я немало заплатил за него!
– Мадам Пейдж однажды смешала для меня споры плауна и листья горечавки. Бесполезно.
– А йод?
– Совершенно не помог. И что же нам, мой дражайший товарищ по несчастью, прикажешь делать?
– Искупаться в бочке с электрическими угрями?
– Нет. Я предпочитаю их есть.
– Разделяю ваши предпочтения, друг мой.
– Есть идея!
– Закатим пирушку?!
– А почему бы и нет!
– Действительно, почему? Хорошая идея! Надеюсь, Мария-Луиза не забыла свое искусство.
Мария-Луиза его не забыла. Повариха превзошла себя, предложив гостям гораздо больше, чем простой суп из кабаньей головы. Она подала крапивную настойку, караваи припудренного мукой хлеба и огромную чесночную кровяную колбасу. Извозчик отблагодарил хозяйку за оказанный прием, подчистив все остатки с таким усердием, что аббат счел его «достойным раскопок Суффло». Трапеза завершилась огромным блюдом груш в качестве десерта и хвастливыми репликами, коими обыкновенно завершается всякое чрезмерное потребление еды и питья. Пьеро сказал, что ему будет чем заняться в отсутствие Клода, и заговорщицки подмигнул аббату. Оже, в свою очередь, объявил, что и сам постарается сделать что-нибудь полезное. Большая часть времени уйдет, конечно, на продажу собственности. «Но ведь не все же время!» – и аббат заговорщицки подмигнул.
Четверо мужчин поклялись друг другу в вечной дружбе и выпили еще токая. Теперь они объединились в команду, которая состояла не только из Клода и аббата, – к этим двум присоединились Пьеро и Поль. Их сплотил смелый, пусть и недавно родившийся план. Один лишь Анри держался подальше от пиршества, довольствуясь тишиной и полным одиночеством.
45
Первые остановки в ходе «плавания» предполагалось сделать в «тихих гаванях» родной долины. Здесь связи аббата послужили причиной приятного, однако порой бесполезного времяпрепровождения. Приятного, потому что гостей хорошо кормили и укладывали спать на мягкие тюфяки из сена. Бесполезного, потому что знания фермеров, зимними вечерами мастерящих грубые часы, никак не помогали Клоду в достижении его целей.
«Нас принимают хорошо, – писал юноша в первом письме к аббату. – Я научился подглядывать в «смотровые окошки», расположенные в северной части неприглядных хижин. Эти крошечные отверстия обыкновенно выходят на рабочий стол, и можно увидеть, как в тишине мастерской проворные руки умельца творят самые неожиданные чудеса!» Клода предупредили, что ему не стоит вдаваться в подробности, сообщая об успехах.
Письмо заканчивалось так: «В нашем путешествии были и неприятные моменты, когда я печалился и падал духом. Старый Антуан ослеп. И все-таки, даже увечный, он научил меня всегда обращаться к природе за советом. Он говорит: "Человек должен познать природу, прежде чем пытаться подражать ей"».
К тому времени, когда письмо дошло до аббата, печаль Клода усилилась. В городах, где он рассчитывал заручиться горячей поддержкой (местные власти хвастали, будто воспитали множество гениев механики), он не получал ничего. За пределами того общества, где аббата хорошо знали и любили, люди встречали Клода молчанием или, еще хуже, открытой враждебностью. Вместо приветственных криков раздавались выстрелы. «От больших городов – только большие неприятности», – решил Клод.
В Базеле он отнес рекомендательное письмо прямо в резиденцию Бернулли, где один из родственников ученого (с таким же вытянутым лицом) заявил, что необходимые бумаги не могут быть выданы. Хороший день, ничего не скажешь. От Ойлеров было чуть больше проку – они показали Клоду эпидиаскоп, прибор для проецирования как прозрачных, так и непрозрачных тел. Коллекция Боэна оказалась внушительной, но скучной. Даже когда местные жители решались на проявление щедрости, они не могли помочь Клоду найти то, что ему нужно. Извозчик, поедая бисквит, заявил, что их поведение может быть названо именем его любимого десерта – ванильного крема «шелковая кашка».
На путешествие из Базеля в Невшатель оставалось всего три дня, когда началась буря, и Клод с извозчиком оказались запертыми в коляске на двое суток. Они играли в карты до тех пор, пока их пальцы не онемели от холода, затем принялись выдумывать фантастические меню (понятно, кто изобрел последнее развлечение). Когда же они прибыли в Невшатель, то оба выглядели уставшими и изголодавшимися. Клод вслух зачитывал путеводитель, описывающий прелести города:
– «Местные жители известны как искусные мастера кружевоплетения, умелые шорники, изготовители виртуозных регуляторов хода, сапожных гвоздей, сложных замков и…
– …и вина»! – вмешался извозчик.
– «Они – воплощение бережливости, скромности и…
– …скуки»! – добавил Поль.
Впервые прогуливаясь по центру города, Клод только диву давался. Все вокруг свидетельствовало о мастерстве местных ремесленников: фонтаны оригинальных конструкций, искусные полочки для обуви у порогов домов, щеколды на ставнях в форме головы ангела! На Торговой улице Клод наткнулся на замечательную таверну в духе эпохи Возрождения и устроился на застекленной террасе, намереваясь сделать несколько набросков. Извозчик присоединился к нему. Поль выпил местного вина и тут же начал жаловаться на горчинку. Хозяин заведения сказал, что, если клиент недоволен, он может уйти. Вместо этого Поль остался и принялся ворчать. Вечером они сумели добыть недорогую комнату под сенью величественного университета. Клод уснул, полный надежд на то, что Невшатель будет лучше, чем Базель.
Невшатель встретил его еще хуже. Познакомившись чуть ли не со всеми персонажами Ветхого Завета (среди них были два Иезекииля, Моисей, Иоанн, три Даниила и четыре Авраама), везде юноша получил следующий ответ: «Мы слишком заняты». Один особенно набожный старик посоветовал Клоду посетить службу в церкви и испросить у Господа помощи.
Клод отправил второе письмо в Турне: «Теперь я понял, почему кантон Фредерика славится изготовлением сложных замков». У извозчика тоже имелись причины, чтобы остаться недовольным. Отведав различные кушанья в «Золотой голове», «Золотом яблоке» и «Золотом льве», он сделал вывод: «В этом городе нет ничего золотого. Разве что цены».
Клод не познакомился ни с Жаке-Дро, ни с Лешо. Слуга сообщил ему, что они уехали в Испанию, чтобы продать королю автомат. В довершение всего юноше не разрешили даже взглянуть на их мастерские. Поэтому он предпринял однодневную поездку в Ле Локл и Ля Шо-де-Фон.
В Ля Шо-де-Фон Клод встретился с мастером, который помогал Жаке-Дро и Лешо с их автоматом-писателем.
– Да там и смотреть-то не на что. Хотя, уверен, Дро мог бы продать тебе свою тайну. Однако за настоящим искусством тебе стоит обратиться к ранним работам Вокансона.
– Мне бы очень хотелось.
– Тогда ты их увидишь.
Это был наибольший успех Клода за всю поездку. Ремесленник, говоря на французском с немецким акцентом, рассказал, как ему удалось зарисовать работы Вокансона во время путешествия в Париж. Также он сообщил, что у него до сих пор остались некоторые заметки (немец все-таки!). Порывшись немного на полках, мастер вытащил оттуда несколько листков с изображением механизмов, которые валялись за панцирем из позолоченной меди. Заметки были замечательно проиллюстрированы (француз все-таки!). Клод слушал, как ремесленник разглагольствовал об изображенных на рисунке утке и флейтисте.
– Я никогда не видел пастуха. Но говорят, что он тоже чрезвычайно хорош.
Мастер помогал Клоду не задумываясь. Как раз в тот момент, когда он заканчивал описывать метод модификации обыкновенного кулачка для расширения возможностей дифференцированного движения, в магазин вошел бородатый торговец механическими игрушками по имени Перес. От себя он добавил описание фигурок, которых видел в Аугсбурге: зебры, закатывающей глаза, орла, хлопающего крыльями, и скворца, из чьего клюва раздавалась нежная мелодия.
Клод уехал из города в таком приподнятом настроении, что решил отблагодарить мастера за доброту и послать ему свой рисунок. Вернувшись в Невшатель, он пошел в свою любимую таверну и устроился на привычном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Знаком ли я с ними лично? Конечно, знаком. Нас представили друг другу, когда они гастролировали с «музыкантом», «художником» и «писателем» – тройкой перехваленных автоматов. Эти игрушки ничего собой не представляли – чуть больше, чем заурядный часовой механизм в красивой обертке. Твое изобретение пристыдит их. Тем не менее ты должен отдать дань уважения. Может, чему и научишься. Пьеро, отмечай Невшатель и Ля Шо-де-Фон на карте.
Составление списка заняло почти весь день. Клод с лупой в руке исследовал свиток. Аббат, сидя в исповедальне, комментировал. Пьеро, согнувшись над картой Европы, набирал в ладонь булавки, чтобы затем быстро и точно их использовать.
К тому времени, когда они закончили, пятьдесят крошеных меток расположились на континенте и в южной части Англии. Примерно полдюжины других мест, где предполагалось учиться Клоду, были отмечены деревянными солонками (Смирна и Багдад) и пустыми пробирками (порты на островах Ост-Индии).
Возвращенный к жизни энтузиазм аббата помог делу. Конечно, Клод никогда бы не смог посетить все города и познакомиться со всеми учеными, которых знал старик. (Одних только «К» – Кнаусс, Кратценштайн, Кригсайн и т. д. – было столько, что это заняло бы больше года.) В итоге грядущее «плавание» сулило далеко не так много «открытий», сколько булавок стояло на карте. Путь следования сократился и оттого, что время, отпущенное для путешествия, было ограничено (из-за непредсказуемой природы оттепелей), ограниченными оказались и средства (из-за вполне предсказуемых затрат на дальнюю поездку). Англию вычеркнули из списка. Амстердам тоже. Рим и его Кирхерианум, безусловно, отпадал.
– Чтобы договориться с этими папистами-бюрократами, потребуется вся жизнь! – сказал аббат.
Торговые центры Турции, которые так завораживали Клода в юности, по словам графа, «пока останутся только названиями и больше ничем».
Радиус маршрута все сокращался, до тех пор, пока круг не замкнулся сам на себе. Теперь булавки помечали лишь города, расположенные вдоль границы Франции со Швейцарией: Невшатель с прилегающими землями, Базель и мелкие деревушки, которых было такое великое множество, что и не перечислишь. С некоторыми учеными предполагалось вести переписку. Под руководством аббата Клод строчил письмо за письмом, описывая в них лишь общие технические трудности и не затрагивая истинной природы исследований.
– Мы будем сидеть тихо до тех пор, пока будет возможность, – предупреждал аббат.
В течение трех дней запах сургуча свидетельствовал об эпистолярных потугах Клода, а почтальон пачками уносил послания с иностранными адресами. И всем, кто соглашался его слушать, письмоносец твердил: «Этот Клод Пейдж… Он пишет… письма!!!»
Клод лично знал только одного человека, с которым вел переписку.
– Нам нужно связаться с этим твоим извозчиком, Полем домом, – сказал аббат, – и настоять, чтобы он возил тебя. Это сэкономит наши деньги и время, ведь тебе не придется подстраиваться под расписания. А после он мог бы отвезти нас в Париж. Мы удвоим ему жалованье, лишь бы согласился.
Однако Клод решил взять под контроль врожденную расточительность своего наставника.
– Это не обязательно. Я знаю способ, каким можно привлечь его внимание и подешевле.
Клод написал короткое письмо, в конце которого как бы невзначай отметил: «Помимо обычного жалованья, обещаю тебе фирменный суп из кабаньей головы, который готовит Мария-Луиза, и солидный запас консервированных груш в густом сиропе».
Такой гастрономической взятки было достаточно, чтобы гарантировать приезд извозчика. Поль прибыл в Турне вместе с «Люсиль» и упряжкой отличных лошадей ровно через десять дней после того, как ему отправили письмо (извозчик перехватил его еще в Лионе).
Поль Дом быстро проникся духом поместья. Кроме того, он привнес определенную гармонию – и «весомость», как смеялся аббат, – в задуманное дело.
– Мы, люди в возрасте, позаботимся о стабильности предприятия этих Юнцов – Клода и Пьеро. А то напридумывали! – такое часто слышал аббат в первые дни пребывания извозчика в поместье. Между двумя мужчинами завязалась крепкая дружба, основанная на откровенном восхищении Клодом. Это чувство само по себе могло сеять распри, однако их сблизили вера в физиологические убеждения Эпикура (оба любили вкусно поесть) и удовольствие от игры слов (оба были неисправимыми остряками).
– Да твои носовые взрывы погромче, чем завывание зимних ветров! – сказал извозчик, услышав, как аббат чихает.
– Может быть. Но я по крайней мере не ходячее доказательство правил аэростатики, – ответил граф.
– То есть? – спросил Поль, предчувствуя шутку и готовясь ответить на атаку аббата.
– Разве ты не знаешь? Легкость на подъем значительно увеличивается вместе с объемом талии. Твоя талия и благодушие это подтверждают! – Аббат ткнул извозчика в живот, и оба рассмеялись.
Потом они почти час глумились над одеждой друг друга. Поль полагал, что граф в своем костюме просто смешон.
– Смени выцветший жилет и убери эти засаленные манжеты!!!
– На себя посмотри! Со всеми этими предметами, свисающими с живота, ты напоминаешь безумного путешественника! – Оже вытащил откуда-то гравюру с изображением Линнея, вернувшегося из Лапландии, с чернильницей, ручками, микроскопом и биноклем, привязанными к ремню. – Тебе не хватает только жилета из кожи северного оленя!
– А я никогда и не отрицал, что безумен, – ответил извозчик. – Давай, старик, шевели подагрическими культями! Пошли посмотришь на транспорт, от которого я схожу с ума… – И он представил аббату «Люсиль». – Узри колесницу, в которой Клод пустится на поиски славы!
Сидя в коляске, они травили истории о подагре (правда, ученое сообщество отказало бы Полю в праве называть свое несварение желудка подагрой).
– А ты пробовал портлендский порошок? Я немало заплатил за него!
– Мадам Пейдж однажды смешала для меня споры плауна и листья горечавки. Бесполезно.
– А йод?
– Совершенно не помог. И что же нам, мой дражайший товарищ по несчастью, прикажешь делать?
– Искупаться в бочке с электрическими угрями?
– Нет. Я предпочитаю их есть.
– Разделяю ваши предпочтения, друг мой.
– Есть идея!
– Закатим пирушку?!
– А почему бы и нет!
– Действительно, почему? Хорошая идея! Надеюсь, Мария-Луиза не забыла свое искусство.
Мария-Луиза его не забыла. Повариха превзошла себя, предложив гостям гораздо больше, чем простой суп из кабаньей головы. Она подала крапивную настойку, караваи припудренного мукой хлеба и огромную чесночную кровяную колбасу. Извозчик отблагодарил хозяйку за оказанный прием, подчистив все остатки с таким усердием, что аббат счел его «достойным раскопок Суффло». Трапеза завершилась огромным блюдом груш в качестве десерта и хвастливыми репликами, коими обыкновенно завершается всякое чрезмерное потребление еды и питья. Пьеро сказал, что ему будет чем заняться в отсутствие Клода, и заговорщицки подмигнул аббату. Оже, в свою очередь, объявил, что и сам постарается сделать что-нибудь полезное. Большая часть времени уйдет, конечно, на продажу собственности. «Но ведь не все же время!» – и аббат заговорщицки подмигнул.
Четверо мужчин поклялись друг другу в вечной дружбе и выпили еще токая. Теперь они объединились в команду, которая состояла не только из Клода и аббата, – к этим двум присоединились Пьеро и Поль. Их сплотил смелый, пусть и недавно родившийся план. Один лишь Анри держался подальше от пиршества, довольствуясь тишиной и полным одиночеством.
45
Первые остановки в ходе «плавания» предполагалось сделать в «тихих гаванях» родной долины. Здесь связи аббата послужили причиной приятного, однако порой бесполезного времяпрепровождения. Приятного, потому что гостей хорошо кормили и укладывали спать на мягкие тюфяки из сена. Бесполезного, потому что знания фермеров, зимними вечерами мастерящих грубые часы, никак не помогали Клоду в достижении его целей.
«Нас принимают хорошо, – писал юноша в первом письме к аббату. – Я научился подглядывать в «смотровые окошки», расположенные в северной части неприглядных хижин. Эти крошечные отверстия обыкновенно выходят на рабочий стол, и можно увидеть, как в тишине мастерской проворные руки умельца творят самые неожиданные чудеса!» Клода предупредили, что ему не стоит вдаваться в подробности, сообщая об успехах.
Письмо заканчивалось так: «В нашем путешествии были и неприятные моменты, когда я печалился и падал духом. Старый Антуан ослеп. И все-таки, даже увечный, он научил меня всегда обращаться к природе за советом. Он говорит: "Человек должен познать природу, прежде чем пытаться подражать ей"».
К тому времени, когда письмо дошло до аббата, печаль Клода усилилась. В городах, где он рассчитывал заручиться горячей поддержкой (местные власти хвастали, будто воспитали множество гениев механики), он не получал ничего. За пределами того общества, где аббата хорошо знали и любили, люди встречали Клода молчанием или, еще хуже, открытой враждебностью. Вместо приветственных криков раздавались выстрелы. «От больших городов – только большие неприятности», – решил Клод.
В Базеле он отнес рекомендательное письмо прямо в резиденцию Бернулли, где один из родственников ученого (с таким же вытянутым лицом) заявил, что необходимые бумаги не могут быть выданы. Хороший день, ничего не скажешь. От Ойлеров было чуть больше проку – они показали Клоду эпидиаскоп, прибор для проецирования как прозрачных, так и непрозрачных тел. Коллекция Боэна оказалась внушительной, но скучной. Даже когда местные жители решались на проявление щедрости, они не могли помочь Клоду найти то, что ему нужно. Извозчик, поедая бисквит, заявил, что их поведение может быть названо именем его любимого десерта – ванильного крема «шелковая кашка».
На путешествие из Базеля в Невшатель оставалось всего три дня, когда началась буря, и Клод с извозчиком оказались запертыми в коляске на двое суток. Они играли в карты до тех пор, пока их пальцы не онемели от холода, затем принялись выдумывать фантастические меню (понятно, кто изобрел последнее развлечение). Когда же они прибыли в Невшатель, то оба выглядели уставшими и изголодавшимися. Клод вслух зачитывал путеводитель, описывающий прелести города:
– «Местные жители известны как искусные мастера кружевоплетения, умелые шорники, изготовители виртуозных регуляторов хода, сапожных гвоздей, сложных замков и…
– …и вина»! – вмешался извозчик.
– «Они – воплощение бережливости, скромности и…
– …скуки»! – добавил Поль.
Впервые прогуливаясь по центру города, Клод только диву давался. Все вокруг свидетельствовало о мастерстве местных ремесленников: фонтаны оригинальных конструкций, искусные полочки для обуви у порогов домов, щеколды на ставнях в форме головы ангела! На Торговой улице Клод наткнулся на замечательную таверну в духе эпохи Возрождения и устроился на застекленной террасе, намереваясь сделать несколько набросков. Извозчик присоединился к нему. Поль выпил местного вина и тут же начал жаловаться на горчинку. Хозяин заведения сказал, что, если клиент недоволен, он может уйти. Вместо этого Поль остался и принялся ворчать. Вечером они сумели добыть недорогую комнату под сенью величественного университета. Клод уснул, полный надежд на то, что Невшатель будет лучше, чем Базель.
Невшатель встретил его еще хуже. Познакомившись чуть ли не со всеми персонажами Ветхого Завета (среди них были два Иезекииля, Моисей, Иоанн, три Даниила и четыре Авраама), везде юноша получил следующий ответ: «Мы слишком заняты». Один особенно набожный старик посоветовал Клоду посетить службу в церкви и испросить у Господа помощи.
Клод отправил второе письмо в Турне: «Теперь я понял, почему кантон Фредерика славится изготовлением сложных замков». У извозчика тоже имелись причины, чтобы остаться недовольным. Отведав различные кушанья в «Золотой голове», «Золотом яблоке» и «Золотом льве», он сделал вывод: «В этом городе нет ничего золотого. Разве что цены».
Клод не познакомился ни с Жаке-Дро, ни с Лешо. Слуга сообщил ему, что они уехали в Испанию, чтобы продать королю автомат. В довершение всего юноше не разрешили даже взглянуть на их мастерские. Поэтому он предпринял однодневную поездку в Ле Локл и Ля Шо-де-Фон.
В Ля Шо-де-Фон Клод встретился с мастером, который помогал Жаке-Дро и Лешо с их автоматом-писателем.
– Да там и смотреть-то не на что. Хотя, уверен, Дро мог бы продать тебе свою тайну. Однако за настоящим искусством тебе стоит обратиться к ранним работам Вокансона.
– Мне бы очень хотелось.
– Тогда ты их увидишь.
Это был наибольший успех Клода за всю поездку. Ремесленник, говоря на французском с немецким акцентом, рассказал, как ему удалось зарисовать работы Вокансона во время путешествия в Париж. Также он сообщил, что у него до сих пор остались некоторые заметки (немец все-таки!). Порывшись немного на полках, мастер вытащил оттуда несколько листков с изображением механизмов, которые валялись за панцирем из позолоченной меди. Заметки были замечательно проиллюстрированы (француз все-таки!). Клод слушал, как ремесленник разглагольствовал об изображенных на рисунке утке и флейтисте.
– Я никогда не видел пастуха. Но говорят, что он тоже чрезвычайно хорош.
Мастер помогал Клоду не задумываясь. Как раз в тот момент, когда он заканчивал описывать метод модификации обыкновенного кулачка для расширения возможностей дифференцированного движения, в магазин вошел бородатый торговец механическими игрушками по имени Перес. От себя он добавил описание фигурок, которых видел в Аугсбурге: зебры, закатывающей глаза, орла, хлопающего крыльями, и скворца, из чьего клюва раздавалась нежная мелодия.
Клод уехал из города в таком приподнятом настроении, что решил отблагодарить мастера за доброту и послать ему свой рисунок. Вернувшись в Невшатель, он пошел в свою любимую таверну и устроился на привычном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51