Разъяснение того, что включает в себя гостеприимство, заняло большую часть письма.
И наконец, последняя часть письма носила заголовок «Необходимые условия». Этот раздел занимал два листа бумаги, исписанных мелким почерком. Его содержание заставило всех жителей поместья в корне изменить свои привычки. Обычно в поместье ели мимоходом, без строгого расписания, не придавав пище особого значения. Когда исследования затягивались, об ужине и вовсе забывали, и Мария-Луиза заходила в лабораторию с тарелкой холодного мяса, ломтем хлеба и бутылкой вина. Для Ливре подобная неорганизованность была неприемлема. В письме указывалось, что еда должна подаваться днем в два часа, а вечером – в восемь. «Мой желудок, – писал Ливре, – не требует изысканной пищи, и я полагаю, мой голод будет легко утолить».
В тот день, когда желудок Ливре (равно как и все прочие вставляющие педантичного продавца книг) прибыл в поместье, аббат и его слуги сделали все, чтобы как следует приготовиться к приезду. Впереди их ожидало сложное испытание, а именно – первый ужин, который должен был соответствовать данным в письме инструкциям.
Мария-Луиза просто превзошла себя. Она постелила на стол турнейскую кружевную скатерть, спрятала все книги, манускрипты и раковины, захламлявшие комнату, в глубину гроба-исповедальни, за штору в лаборатории красок или еще куда-нибудь, куда не стал бы заглядывать Ливре. Туда, где пять часов назад стояла бутылка со знаменитой мочевой смесью Челлини, кухарка поставила хрустальный графин и наполнила его лучшей родниковой водой, имевшейся у аббата. (Токай налили после ужина.) Напильник, которым кололи орехи и шлифовали металл, Мария-Луиза заменила серебряной теркой и другими столовыми приборами.
Клод и Анри, Катрин и Кляйнхофф присоединились к аббату и Ливре. Аббат решил, что будет лучше, если они отдадут дань английской традиции, то есть слуги и хозяин будут спокойно общаться во время еды. Но слуги чувствовали, что гость не в восторге от такого «свободного общения». Так что они решили молчать за едой. (Клоду, Анри и Кляйнхоффу это не составило труда, в то время как Катрин мучилась, пытаясь сидеть тихо.) Поэтому аббату и Ливре пришлось заполнять воцарившуюся тишину. Каждый говорил о своем. Аббат – о путешествиях в качестве миссионера, продавец книг – об элегантности и утонченности его магазина в Париже. Аббат рассказал длинную историю о том, как искал арабскую камедь на берегах греческого острова Лемнос.
– Плиний ценил ее, но мне эта камедь не понравилась.
Ливре заметил по этому поводу следующее:
– Думаю, ты загнал Плиния в свою собственную маленькую Антикиру.
– Ах да, Антикира… – Аббат понятия не имел, о чем речь.
Беседа не клеилась и скоро вообще перестала походить на диалог. Каждый говорил только с самим собой. Наконец подали ужин. Когда настенные часы пробили восемь, Мария-Луиза начала приносить один за другим всевозможные горшки и блюда. Сверившись со своими часами, Ливре, похоже, убедился, что придерживается расписания. Он великодушно улыбнулся всем, кто собрался за столом. Однако улыбка сошла с его лица так же быстро, как и появилась. Ливре смотрел, как Мария-Луиза наливает в его тарелку гороховый суп из серебряной супницы.
– Доктор не разрешает мне есть гороховый суп, – сказал он.
Мария-Луиза храбро подняла крышки с блюд, показав гостю баранье рагу, артишоки и запеченного цыпленка в грибном соусе. Она сбегала на кухню и вернулась с булкой теплого белого хлеба, который пачкал мукой руки. Клод очень любил хлеб Марии-Луизы.
Ливре покачал головой в отчаянии. Все, что было приготовлено, не подходило ему.
– Конечно же, я упомянул в своем письме… Не мог не упомянуть, так как говорю об этом всем – я могу съесть только четыре хорошенько проваренные репки. А это не подходит моему желудку.
Ливре сплюнул в платок.
Мария-Луиза убежала на кухню. Она вернулась через минуту, неся в руках репки, которые она отварила, но не успела сервировать. Едва овощи оказались на столе, Ливре вновь выразил неудовольствие:
– Они сырые. Сразу видно. Уберите их и приготовьте как должно.
– Они на огне с полудня, – сказала повариха.
– Варились в папинской пароварке, как я и просил?
– Нет, – извинился аббат. – Нам пришлось сварить их в женевской скороварке.
Мария-Луиза вновь покинула комнату, перед этим закатив глаза. Пока репа готовилась, двое мужчин попытались продолжить беседу.
– Клод, принеси-ка того Бэтти, что мы переписывали.
Мальчик вышел и после долгого поиска вернулся с книгой в руках. Когда аббат начал читать, Ливре снова расстроился, но уже не из-за своего желудка.
– Что ты сделал с книгой?
Как и на многих других любимых книгах, в обложке этой аббат вырезал два круглых отверстия, чтобы вставлять в них очки.
– Ты уничтожил тончайший сафьяновый переплет!!! – с упреком произнес Ливре.
– Мне необходимы очки, чтобы читать. Без них книга осталась бы непрочитанной, а непрочитанная книга подобна витражам в церкви, что прячут красоту от всех, кто не входит в храм. – Аббат позволил себе такое религиозное сравнение, так как во всем, что касалось обучения, он был очень набожным.
– Чушь! – ответил Ливре. – Покупать книги нужно не для того, чтобы их читать, а для того, чтобы владеть ими. Ты забываешь, я – распространитель книг. Нет ничего лучше, чем старинная, хорошо сохранившаяся книга. А читаешь ты ее или нет – не важно.
Аббат стоял на своем:
– Это ты несешь чушь! Цена книги в том, сколько раз ее перечитывали! Не важно, есть ли на полях заметки, загнуты ли страницы или, быть может, переплет истрепался… – Оже взял потертый томик Бэтти.
– Такое отношение к книге неприемлемо для меня. Я бы спокойнее смотрел на то, как ребенку ломают шею. А что касается книги с исписанными полями, так это сквернее, чем обесчещенная девственница.
– Ты начитался философских трактатов, – сказал аббат.
Ситуация усугубилась, когда посреди жаркой словесной дуэли Оже случайно задел супницу. Гороховый суп миновал соусницу и солонку и попал прямо на свежевыглаженные манжеты аббата. Оттуда суп добрался до страницы упомянутой выше книги.
Флегмагорл звучно прочистил глотку, не веря в происходящее.
Аббат вытер суп со страницы. Он явно собирался продолжить чтение, но лишь с одной целью – чтобы снять возникшее напряжение.
– У Бэтти я нашел такую мысль… Прекрасное описание наших задач… Где же это? Ах да, вот оно. Слишком долго читать, так что я расскажу суть. Автор считает, что мы – часть общества неутомимых философов, денно и нощно стремящихся к тому, чтобы примирить метафизические противоречия, вычислить длину (ну, это мы уже сделали) и раскрыть Великую Тайну (к этому мы тоже близки), а также использовать все ресурсы нашего организма, каждую его клеточку. Меня расстраивает то, что этими словами Бэтти описывает навязчивые идеи ненормальных, сошедших с ума людей, чей разум полон галлюцинаций и призрачных видений. Неужели и мы относимся к ним, к этой компании слабосильных и умалишенных философов?
– Ты сказал, имя автора – Бэтти?
– Да. Англичанин, эксперт в психиатрии.
– Ага, – интерес Ливре к сказанному возрос, – точно! Еще одно подтверждение тому, сколь значимо имя для жизни человека!
– Как ты сказал?
– Имя – это судьба, мой друг. Я долго изучал этот феномен и теперь точно знаю. Ты удивишься, когда узнаешь, сколько фамилий определило род деятельности их владельцев.
– Есть и другие, кроме Бэтти?
– О да, сотни. Я составляю список, хочу его опубликовать. Мое недавнее открытие – Декарт.
– Ты серьезно думаешь, что он любил играть в карты?
– О нет! Это было бы слишком просто. Но свои геометрические исследования он представил в ходе игры. Я даже видел эти карты Декарта.
В обычной ситуации такое наблюдение сошло бы за неудачный каламбур, однако для Ливре оно было маленькой частью большой теории.
– Да это же просто совпадение и ничего больше! – воскликнул аббат.
– Нет, я настаиваю, что имя – это судьба. Я докажу. Как его зовут? – Продавец книг указал на Клода, который испугался столь неожиданного поворота событий.
Аббат ответил:
– Клод Пейдж.
Ливре подумал немного.
– Тебе нравятся книги, Пейдж?
Клод кивнул.
– Конечно же, они ему нравятся. Это все доказывает. Мальчик должен был учиться у меня, а не у тебя. Кем бы стал продавец книг, не будь у него страниц?
– Да, – согласился аббат. – Ему действительно нравятся книги. Правда, я должен сообщить тебе, что его судьба – в другом. Клод – тот мальчик, что делает Часы. Он гений, талант!..
Ливре прервал Оже. Он потерял терпение и уже чувствовал, как урчит в животе, поэтому решил придраться к выбору слов.
– Мне бы не хотелось возражать, – все же возразил он. – Но я должен сказать, что вы говорите о разных вещах, о разных качествах, мой друг. Совершенно разных. Талант характеризует человека, умеющего что-то делать. Это самое обычное проявление способностей к выполнению действия. Гениальность – это редкий дар, им обладают изобретатели. Таким образом, принято говорить о гениях поэзии и живописи, а не о талантливых писателях и ораторах. Не факт, что те, кто талантлив в часовом деле, гениальны в механике.
– Я не совсем согласен с тобой. А что касается гения этого мальчика, то он у него есть, равно как и талант. Стоит только взглянуть на живую картинку, которую он для тебя починил, и сразу поймешь, что он совмещает в себе то, что ты разделяешь. Гений и талант слились в нем воедино. Когда-нибудь он будет всемирно известен и за то, и за другое. А раз уж мы решили поиграть со словами, то знай, что гений Клода непосредственным образом связан с джиннами из арабских сказок.
Аббат подмигнул Клоду.
Мальчику хватило ума промолчать. Впервые аббат по достоинству оценил его успехи в механике. Пусть эта похвала и была вызвана дотошностью продавца книг, все же Клод с удовольствием ее принял.
Беседа остановилась. Ливре вытащил письменные принадлежности и записную книжку, маленькую, изящную, на замочке и с буквой «Л» на обложке, чтобы записать в нее ссылку на книгу Бэтти «Трактат о безумии» (Лондон, 1758, цена два с половиной шиллинга). Он так разозлился, что поставил кляксу на страницу. От злости Ливре сплюнул в платок. Пятно в блокноте было ужасным оскорблением его персоны. Он достал перфоратор, переделанный ролик гравера. Колесиком сего инструмента книготорговец начал водить вверх и вниз по полям, чтобы иссечь противную страницу. Затем он переписал ссылку, издавая при этом ужасные звуки – их Клод сравнил бы со звуком пилы, распиливающей дерево. Мальчик достал свиток «3», чтобы не забыть записать это созвучие.
– Что это ты там делаешь? – спросил продавец книг.
– Я изучаю звуки, – ответил Клод так покорно, как только мог. – У аббата замечательный чих, а у вас… – Он не знал, как закончить фразу, не показавшись при этом грубым, поэтому решил вообще ее не заканчивать. К счастью, напряжение было снято поданной к столу репой. Ливре раздавил овощ вилкой и понюхал тарелку. Затем попробовал и, что-то пробормотав, неохотно кивнул в знак одобрения.
Ужин длился бесконечно долго, сопровождаемый урчанием и бульканьем желудка Ливре. Все за столом только и делали, что глазели, как гость поглощает репу. Аббат осмотрел углубления, оставшиеся у мягкого основания артишока, и вслух поинтересовался: а не заняться ли ему исследованием человеческого прикуса? Клод хотел узнать, какие заказы привез Ливре, но решил оставить любопытство при себе.
Наконец Ливре закончил. Переваренная репа ублажила продавца книг, и поэтому он согласился отведать груш. «Хотя обыкновенно я не ем сырых фруктов», – отметил торговец. Кляйн-хофф покинул комнату и вернулся с тарелкой превосходных мускусных гибридов. Ливре ел плод, помогая себе ножом и вилкой, и оставил прчти всю сердцевину нетронутой. Аббат и Клод взяли груши в руки и начали аккуратно очищать их от кожуры, проводя ножом по поверхности фрукта с таким вниманием, будто сошли с картины Габриеля Метсю «Дама, чистящая яблоко». Правда, они не решились сравнивать размер груш, как делали всегда, перед тем как съесть плод, потому что понимали – Ливре это не понравится.
Аббат предложил Ливре отведать яблочной водки, производимой в Нормандии. (Токай он решил приберечь для более приятного вечера.) Ливре отказался. Его желудок снова дал о себе знать.
– У меня есть свой напиток. Пейдж, не принесешь ли ты мне маленький шагреневый чемодан?
– У меня тоже есть кое-что, способное успокоить твой желудок, – сказал аббат.
– Я испытал все существующие средства.
– В моем поместье собрана большая коллекция лекарств. Анри может дать тебе обыкновенное средство для улучшения пищеварения или немного китового белого мяса.
– Я пробовал и то и другое. А также ежевичные вливания, лимонные помадки и множество всяких сиропов.
– А клизмы?
– За несколько лет я накачал нутро успокаивающими, слабительными, смягчающими, вяжущими средствами, не говоря уже о ветрогонных. Совсем недавно я попробовал клизму из табачного дыма. Это английское средство, и мне оно не понравилось.
Клод вернулся с чемоданом. Ливре взял его, открыл и достал бутылку с серебряной крышкой. После нескольких глотков и глубокого вдоха он, кажется, воодушевился:
– Нет ничего более эффективного, чем сельтерская вода. – Торговец заткнул бутылку с таким видом, будто это была вовсе не вода.
– В «Известиях» как-то опубликовали статью Патрика Брауна о минеральной воде из Монтсеррата.
– Я не знаком с доктором Брауном. Так что довольствуюсь своей водой, сельтерской, но все равно спасибо.
– Может, вы почитаете «Философские размышления на тему достоинств смоляной воды» епископа Клойнского?
– Читал, благодарю. С меня хватит и сельтерской.
– Ну, тогда выпьем за воды Нидерзельтерса!
Звякнули бокалы. Со стола убрали, и двое мужчин вернулись к заказам порнографического характера, о которых говорилось в части письма, именуемой «Цель визита».
– Ты закончил «Прелюбодействующих лягушек»? – осведомился Ливре.
– Нет, они должны быть готовы к концу месяца, – ответил аббат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51