https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/
Он делал заметки так же, как это делал аббат – используя метод перекрестных ссылок, и пометы на полях поднимались вверх, подобно белым флагам капитуляции. Они обозначали абзацы, непонятные Клоду, и их было великое множество. Все осложнялось тем, что многие инструменты, да что там говорить, самые лучшие и важные из них, хранились за дверями часовни, куда мальчику путь был заказан. Он понял, что, если хочет добиться успехов в механике, ему необходимо получить доступ в комнату. Это означало, что нужно составить план очередной атаки на слабую волю и щедрость аббата. Клод стал отчасти строителем, отчасти мыслителем – и его мыслящая половина думала о том, как повлиять на разум аббата.
– Почему он запрещает входить в часовню? – спросил Клод У слуг, собравшихся вокруг стола на кухне. Они намеревались очистить от шелухи устрашающе огромную гору бобов.
– Он никому не позволяет входить туда. Разве это не все, что мы должны знать? – ответил Кляйнхофф.
– Почему это никому? – бросила Катрин.
– Как?! А кому разрешает? – удивился Клод.
– Ей.
Клод снова спросил, пытаясь казаться безразличным:
– Ей?
Судомойка выдала еще одну сплетню о женщине, с которой никто из слуг не был знаком и чье имя аббат однажды упоминал в разговоре.
– Мадам Дюбуа – загадочной незнакомке. Я сама видела ее и аббата в прошлом месяце. Они были там.
– Где там?
– Так и быть, я расскажу. Они издавали такие звуки… Ты мог бы записать их в раздел «Боль и наслаждение», если у тебя, конечно, есть такой раздел в свитке «З».
Мария-Луиза предоставила еще немного сведений:
– А я слышала их неделю назад, в воскресенье. Аббат кричал в своей часовне. Никогда не слышала, чтобы он так кричал. Бедная женщина!
– Мы все их слышали, – в конце концов сказал Кляйнхофф.
– Но почему в часовне? – поинтересовался Клод.
– Ну, ты же знаешь, как он относится к Церкви. Там аббат становится другим. Свирепым, склонным к насилию. Правда, делает он это не со зла.
Клод продолжал настаивать:
– А как же инструменты? Как мне их достать?
– Тебе это никогда не удастся, – ответил Анри.
– Я снова спрошу аббата. Я должен спросить.
– Лучше тебе иметь вескую причину для этого, друг мой, – посоветовал Кляйнхофф.
– О, она у меня будет, – произнес Клод. – Обязательно будет.
12
– Господин, вы здесь? – позвал Клод. Ему сказали, что аббат ожидает его в лаборатории красок, но когда мальчик протиснулся сквозь тяжелую шерстяную штору, то ничего не увидел. В комнате было темно, хоть глаз выколи.
– Входи, входи. Привезли наконец-то. – Аббат стоял возле склянок с красными пигментами.
– Что привезли? – Клод споткнулся о книгу, пока прокладывал себе путь в глубь лаборатории.
– Счетовод разрешил мне потратиться немного, в знак того, что оценил наши старания. Вчера привезли мой заказ от Кулпепера.
Кулпепер был продавцом точного оборудования в Лондоне, к нему аббат обращался, когда хотел потворствовать своим желаниям. Кроме этого, лондонец торговал и электрическими аппаратами. Микроскоп и громоотвод привезли именно от него.
– И что же вы заказали?
– Ты увидишь это очень скоро, обязательно увидишь. – Оже чихнул. – Приготовься к удивительному зрелищу – игре света.
Аббат зажег свечу, и ее свет придал его лицу дьявольское выражение. Глаза Клода постепенно привыкли к темноте, и он разглядел контуры коробки из белой жести, с выступающим толстым «дулом», отверстие которого прикрывала картонная крышка. Аббат покрутил дуло вперед и назад.
– У него две линзы. Двояковыпуклая и выпуклая. Обе выполнены согласно немецким технологиям. – Оже регулировал фитилек свечи, пока пламя не стало ровным и ярким. Затем он снял картонную крышку с дула и торжественно объявил:
– Появление самой жизни!
Аббат достал стеклянную пластинку, разрисованную полупрозрачными картинками, и поместил ее в один из пазов позади лампы.
– Думаю, тебе понравится вот эта.
Неожиданно на стене появилась лодка, в которой сидели пираты.
– А как тебе такое? – Аббат покачал пластинку в коробке, и волны забились о борт лодки. – Есть еще один способ отображения. – Оже положил в жаровню уголь, пропитанный маслом, и поджег его. Картинка появилась на ширме из густого дыма. Комната наполнилась запахом масла грецкого ореха.
– М-м-м, сразу захотелось супчика Марии-Луизы, – сказал Клод.
Аббат вставил пластинку, которая разоблачила истинную причину приобретения проектора. Полупрозрачная парочка совокуплялась на дымчатой стене.
– Счетовод говорит, что ты сможешь лучше работать над этими сценами.
Клод не знал, как противиться этому нововведению в его работе над «Часами любви» и как объяснить аббату, что он хочет заниматься другими исследованиями.
Аббат вставил еще одну пластинку. На стене появились губы. Он покачал картинку, и расплывчатые губы начали шевелиться.
– Перспективное нововведение, не так ли?
Клод кивнул. Он уставился на открывающиеся и закрывающиеся челюсти. Через некоторое время мальчик сам открыл рот:
– Аббат, можно ли нам поговорить?
– Конечно. О чем, мой юный друг?
– Господин, я, безусловно, уважаю вас за то, насколько многогранны ваши интересы…
Челюсть продолжала двигаться.
– Наши интересы, – поправил его аббат. Он управлял движением губ на стене из дыма согласно тому, как двигались губы собеседников.
– Да, – продолжил Клод. – Круг наших интересов столь же широк, как испанский невод. И все же мне необходимо укрепить свои интересы. И мне так необходимо… мне необходимо… движение.
И киномеханик, и зритель упорно смотрели на раскрывающиеся губы, которые напоминали им оракула или предсказателя.
– Ты хочешь путешествовать? Я часто предлагал тебе съездить в Базель, посмотреть на коллекцию Боэна. Или в Л ион. Нам нужно отвезти туда множество заказов.
– Да, было бы неплохо.
– Тогда ты поедешь.
– Спасибо, конечно, хотя это не совсем то, что я подразумеваю под движением.
– Да? – Аббат приподнял одну из пышных бровей.
– Я хочу заниматься часами. Их ходом, то есть механизмами. Я знаю, мы уже говорили об этом раньше, и вы объяснили мне, что нам сейчас невыгодно заниматься механикой… Но я долго думал и понял, как можно совместить приятное с полезным, мой новый интерес и эмалирование.
– Объясни.
– Несмотря на то что я довольно опытный эмалировщик, я получил гораздо больше удовольствия, починив часы моего отца. Поэтому хочу объединить эти занятия. То есть добавить к механическому движению картинки, которые я рисую.
– Ты говоришь о том, чтобы сделать корпус из движущихся деталей? – Аббат покачал головой. – Это очень трудно. Я потратил уйму времени, пытаясь совершить это.
– Возможно, потому это так привлекает меня. Я уверен, у нас все получится, и счетовод тоже будет доволен. Такая работа принесет неплохую прибыль.
Тактика Клода оказалась верной. Аббат захотел ему содействовать и забыл о финансовых проблемах. И все-таки Оже еще сомневался:
– Проблема в том, что я не хочу, чтобы кто-нибудь входил в часовню. А работать ты сможешь только там. Видишь ли, я провожу исследования. И не хочу, чтобы кто-нибудь видел их. По крайней мере пока. Но я подумаю над твоим предложением. Возможно, я смогу скрыть работу за ширмами.
Работу? Клод сомневался, что таинственная мадам Дюбуа назвала бы это так.
Аббат так и не успел вынести окончательного решения по поводу дальнейших действий – Кляйнхофф закричал, что сестра Констанция, совесть всей деревни, явилась в поместье.
– Монашка у ворот, – грубо сказал Кляйнхофф. Не менее грубо через несколько минут в библиотеку ворвалась монахиня, шлепая сандалиями по бетонному полу.
Увидев ее, Клод покраснел. Он никак не мог смотреть на Констанцию, не представляя ее совершенно голой в компании прелата-извращенца, на котором ничего нет, кроме высокого головного убора. Правда, сейчас сестра выглядела как обычно: коричневая мантия и яростное выражение лица. Она принесла с собой cahier и, не теряя времени, сразу начала жаловаться.
Аббат прервал ее:
– У меня нет на это времени. Я думаю о душевном спокойствии своего ученика. Приберегите жалобы для следующего дня собрания.
– Богохульник! Я знаю, что твой ученик не получает религиозного воспитания. Когда он последний раз был в церкви?
– О, любопытно! Мы как раз говорили о его визите в часовню!
– Вы не ответили на мой вопрос. Я знаю, что он не видел отца Гамо с тех самых пор, как пришел сюда.
– Возможно, я слегка отстал от жизни. – Аббат замолчал на несколько минут, потом посмотрел на сестру с таким выражением, будто на него снизошло провидение или его тронула сила, стоящая выше человеческой природы. – Могу заверить, завтра он весь день проведет в часовне, согнувшись над алтарем. Надеюсь, вас устроит такое проявление любви к Всемогущему?
Сестра Констанция посмотрела на аббата и Клода с явным подозрением.
Мальчик подумал, что это лишь отговорка, попытка избавиться от незваной гостьи. Однако, когда сестра ушла, аббат повернулся к Клоду и сказал:
– Ну что ж, я открою тебе комнату. Свою работу помещу в другое место и буду помогать тебе так, как только смогу. Хотя ты должен знать, что мои навыки уже не те. – Он подумал с минуту. – Ты знаешь, я ведь отступник. Впрочем, все равно я считаю, что визит сестры Констанции – не что иное, как божественное вмешательство. Готовься к завтрашнему дню, Клод. Ты встретишься лицом к лицу с гнетом желаний и обязательств, налагаемых твоей новой страстью.
Аббат подвел Клода к дверям, которые были причиной таких долгих и тяжелых раздумий. «Врата рая, врата боли…» – все время напевала Катрин с того самого разговора за кучей бобов. Клод не успел толком к ним присмотреться, как аббат сказал:
– Это не вход! Двери замурованы с той стороны уже много лет.
Они пошли в библиотеку. Граф надавил на один из квадратиков сложного резного украшения, и показался шнур.
– Отойди. – Оже потянул за шнур, что заставило ряд потрескавшихся полок отъехать в сторону ровно настолько, чтобы дать возможность пройти. – Тайный кабинет для тайного времяпрепровождения, – заговорщически прошептал аббат. Он подтолкнул Клода вперед.
В темноте мальчик повторял про себя слова графа, вспоминая раковину наутилуса.
Аббат заговорил, подойдя к входу в комнату:
– Скоро ты увидишь часовню. Как и многие часовни, эта – образец средневековой церковной архитектуры, выполнена она в стиле, популярном в начале прошлого столетия. Я уже давно вынес оттуда почти всю мебель. Исповедальня, превратившаяся в кресло и приводящая сестру Констанцию в бешенство, графинчики, кафедра – все это отсюда. А то, что осталось, я слегка переделал для удобства.
Аббат вновь оттягивал момент открытия комнаты.
– Я должен был понять все из твоих рисунков, Клод. Мельницы и колеса, они явно показывали, что ты интересуешься механикой. Это видно даже из твоих исследований звуков. Сколько ты насчитал различных часовых боев?
– Включая те, что в часах на церкви? – Клод прикинул. – Тридцать два.
– Тридцать два! А я был таким слепцом! То, как ты смотрел на часы, слушал их, прикасался к ним, не оставляло ни малейших сомнений, что ты – сын своего отца!
Аббат открыл дверь, висевшую на хорошо смазанных петлях.
– Шагай внутрь.
Привычка Клода изучать все молча дала о себе знать. В комнате пахло плесенью, зато теплый свет лился сквозь витражи. То, что раньше считалось часовней, теперь превратилось в часовую мастерскую. На столе лежали два режущих станка, один ручной, другой – приводящийся в движение нажатием педали. Рядом висела книжная полка с книгами на соответствующие темы. Там же лежали пилки, отвертки, стрелки, каверномеры, ключи.
Обстановка в часовне свидетельствовала о странных привычках аббата. В алтаре были просверлены дырки, в которых покоились молотки всех размеров и форм. Тиски сжимали вытянутые руки гипсовой Богоматери. Пилы висели на гвоздях, вбитых в изображение какого-то святого. Раскрытая книга – о правильном соотношении колесиков и подшипников – покоилась на стойке для требника. В головном уборе епископа хранились тросики, барабаны, бойки и другие непонятные инструменты для изготовления часов. Клод оказался в царстве крошечных кузнечных инструментов – наковален, которые могли поместиться в ладонь, тиглей размером с ложечку для нюхательного табака, агатовых полировальных лент, свисавших с полок, на которых стояли церковные свечи.
Впрочем, не все приспособления ранее являлись церковной утварью. Четыре теннисные ракетки, оставленные прежним владельцем, были прибиты к стене. Их струны прижимали дюжину шил с грушевидными ручками.
– Тебе предстоит многому научиться, – сказал аббат. – Однако в первую очередь ты должен понять, что, как бы ни развивались твои остальные таланты, ты все равно продолжишь расписывать корпусы. Это понятно?
Клод кивнул.
– И еще одно. Ни в коем случае не заглядывай за ширмы. – Аббат посмотрел на украшенные орнаментом доски, сдвинутые вокруг алтаря. – Ты должен пообещать. Это моя единственная тайна.
И Клод снова кивнул.
13
Часовня, а точнее, ее содержимое, способствовала развитию талантов Клода. Изготовление часов позволило ему отвлечься от ровной поверхности медной пластинки и заняться действующими механизмами под ней. Техническая сторона времени стала тем, в чем Клод разбирался лучше всего.
Сначала он выучил элементарные вещи, то есть полностью осознал семь сил механики: соединяющие свойства отвертки, головокружительные возможности шкива, способность клина расширять пространство, гравитация наклонной плоскости, возможность балансового механизма регулировать точность хода, равномерное движение колеса на оси. И в конце концов Клод освоил потенции рычага, открытие которых привело к изобретению множества хитроумных вещиц. «Овладевший силой рычага овладеет всем миром», – сказал аббат.
Оже оказался замечательным учителем и в этой области. Он обеспечил Клода опекой и независимостью, поощрениями и упреками в нужных пропорциях. Он требовал от мальчика гораздо больше, чем мог бы сделать сам, и лишь чуть-чуть больше, чем мог выполнить Клод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Почему он запрещает входить в часовню? – спросил Клод У слуг, собравшихся вокруг стола на кухне. Они намеревались очистить от шелухи устрашающе огромную гору бобов.
– Он никому не позволяет входить туда. Разве это не все, что мы должны знать? – ответил Кляйнхофф.
– Почему это никому? – бросила Катрин.
– Как?! А кому разрешает? – удивился Клод.
– Ей.
Клод снова спросил, пытаясь казаться безразличным:
– Ей?
Судомойка выдала еще одну сплетню о женщине, с которой никто из слуг не был знаком и чье имя аббат однажды упоминал в разговоре.
– Мадам Дюбуа – загадочной незнакомке. Я сама видела ее и аббата в прошлом месяце. Они были там.
– Где там?
– Так и быть, я расскажу. Они издавали такие звуки… Ты мог бы записать их в раздел «Боль и наслаждение», если у тебя, конечно, есть такой раздел в свитке «З».
Мария-Луиза предоставила еще немного сведений:
– А я слышала их неделю назад, в воскресенье. Аббат кричал в своей часовне. Никогда не слышала, чтобы он так кричал. Бедная женщина!
– Мы все их слышали, – в конце концов сказал Кляйнхофф.
– Но почему в часовне? – поинтересовался Клод.
– Ну, ты же знаешь, как он относится к Церкви. Там аббат становится другим. Свирепым, склонным к насилию. Правда, делает он это не со зла.
Клод продолжал настаивать:
– А как же инструменты? Как мне их достать?
– Тебе это никогда не удастся, – ответил Анри.
– Я снова спрошу аббата. Я должен спросить.
– Лучше тебе иметь вескую причину для этого, друг мой, – посоветовал Кляйнхофф.
– О, она у меня будет, – произнес Клод. – Обязательно будет.
12
– Господин, вы здесь? – позвал Клод. Ему сказали, что аббат ожидает его в лаборатории красок, но когда мальчик протиснулся сквозь тяжелую шерстяную штору, то ничего не увидел. В комнате было темно, хоть глаз выколи.
– Входи, входи. Привезли наконец-то. – Аббат стоял возле склянок с красными пигментами.
– Что привезли? – Клод споткнулся о книгу, пока прокладывал себе путь в глубь лаборатории.
– Счетовод разрешил мне потратиться немного, в знак того, что оценил наши старания. Вчера привезли мой заказ от Кулпепера.
Кулпепер был продавцом точного оборудования в Лондоне, к нему аббат обращался, когда хотел потворствовать своим желаниям. Кроме этого, лондонец торговал и электрическими аппаратами. Микроскоп и громоотвод привезли именно от него.
– И что же вы заказали?
– Ты увидишь это очень скоро, обязательно увидишь. – Оже чихнул. – Приготовься к удивительному зрелищу – игре света.
Аббат зажег свечу, и ее свет придал его лицу дьявольское выражение. Глаза Клода постепенно привыкли к темноте, и он разглядел контуры коробки из белой жести, с выступающим толстым «дулом», отверстие которого прикрывала картонная крышка. Аббат покрутил дуло вперед и назад.
– У него две линзы. Двояковыпуклая и выпуклая. Обе выполнены согласно немецким технологиям. – Оже регулировал фитилек свечи, пока пламя не стало ровным и ярким. Затем он снял картонную крышку с дула и торжественно объявил:
– Появление самой жизни!
Аббат достал стеклянную пластинку, разрисованную полупрозрачными картинками, и поместил ее в один из пазов позади лампы.
– Думаю, тебе понравится вот эта.
Неожиданно на стене появилась лодка, в которой сидели пираты.
– А как тебе такое? – Аббат покачал пластинку в коробке, и волны забились о борт лодки. – Есть еще один способ отображения. – Оже положил в жаровню уголь, пропитанный маслом, и поджег его. Картинка появилась на ширме из густого дыма. Комната наполнилась запахом масла грецкого ореха.
– М-м-м, сразу захотелось супчика Марии-Луизы, – сказал Клод.
Аббат вставил пластинку, которая разоблачила истинную причину приобретения проектора. Полупрозрачная парочка совокуплялась на дымчатой стене.
– Счетовод говорит, что ты сможешь лучше работать над этими сценами.
Клод не знал, как противиться этому нововведению в его работе над «Часами любви» и как объяснить аббату, что он хочет заниматься другими исследованиями.
Аббат вставил еще одну пластинку. На стене появились губы. Он покачал картинку, и расплывчатые губы начали шевелиться.
– Перспективное нововведение, не так ли?
Клод кивнул. Он уставился на открывающиеся и закрывающиеся челюсти. Через некоторое время мальчик сам открыл рот:
– Аббат, можно ли нам поговорить?
– Конечно. О чем, мой юный друг?
– Господин, я, безусловно, уважаю вас за то, насколько многогранны ваши интересы…
Челюсть продолжала двигаться.
– Наши интересы, – поправил его аббат. Он управлял движением губ на стене из дыма согласно тому, как двигались губы собеседников.
– Да, – продолжил Клод. – Круг наших интересов столь же широк, как испанский невод. И все же мне необходимо укрепить свои интересы. И мне так необходимо… мне необходимо… движение.
И киномеханик, и зритель упорно смотрели на раскрывающиеся губы, которые напоминали им оракула или предсказателя.
– Ты хочешь путешествовать? Я часто предлагал тебе съездить в Базель, посмотреть на коллекцию Боэна. Или в Л ион. Нам нужно отвезти туда множество заказов.
– Да, было бы неплохо.
– Тогда ты поедешь.
– Спасибо, конечно, хотя это не совсем то, что я подразумеваю под движением.
– Да? – Аббат приподнял одну из пышных бровей.
– Я хочу заниматься часами. Их ходом, то есть механизмами. Я знаю, мы уже говорили об этом раньше, и вы объяснили мне, что нам сейчас невыгодно заниматься механикой… Но я долго думал и понял, как можно совместить приятное с полезным, мой новый интерес и эмалирование.
– Объясни.
– Несмотря на то что я довольно опытный эмалировщик, я получил гораздо больше удовольствия, починив часы моего отца. Поэтому хочу объединить эти занятия. То есть добавить к механическому движению картинки, которые я рисую.
– Ты говоришь о том, чтобы сделать корпус из движущихся деталей? – Аббат покачал головой. – Это очень трудно. Я потратил уйму времени, пытаясь совершить это.
– Возможно, потому это так привлекает меня. Я уверен, у нас все получится, и счетовод тоже будет доволен. Такая работа принесет неплохую прибыль.
Тактика Клода оказалась верной. Аббат захотел ему содействовать и забыл о финансовых проблемах. И все-таки Оже еще сомневался:
– Проблема в том, что я не хочу, чтобы кто-нибудь входил в часовню. А работать ты сможешь только там. Видишь ли, я провожу исследования. И не хочу, чтобы кто-нибудь видел их. По крайней мере пока. Но я подумаю над твоим предложением. Возможно, я смогу скрыть работу за ширмами.
Работу? Клод сомневался, что таинственная мадам Дюбуа назвала бы это так.
Аббат так и не успел вынести окончательного решения по поводу дальнейших действий – Кляйнхофф закричал, что сестра Констанция, совесть всей деревни, явилась в поместье.
– Монашка у ворот, – грубо сказал Кляйнхофф. Не менее грубо через несколько минут в библиотеку ворвалась монахиня, шлепая сандалиями по бетонному полу.
Увидев ее, Клод покраснел. Он никак не мог смотреть на Констанцию, не представляя ее совершенно голой в компании прелата-извращенца, на котором ничего нет, кроме высокого головного убора. Правда, сейчас сестра выглядела как обычно: коричневая мантия и яростное выражение лица. Она принесла с собой cahier и, не теряя времени, сразу начала жаловаться.
Аббат прервал ее:
– У меня нет на это времени. Я думаю о душевном спокойствии своего ученика. Приберегите жалобы для следующего дня собрания.
– Богохульник! Я знаю, что твой ученик не получает религиозного воспитания. Когда он последний раз был в церкви?
– О, любопытно! Мы как раз говорили о его визите в часовню!
– Вы не ответили на мой вопрос. Я знаю, что он не видел отца Гамо с тех самых пор, как пришел сюда.
– Возможно, я слегка отстал от жизни. – Аббат замолчал на несколько минут, потом посмотрел на сестру с таким выражением, будто на него снизошло провидение или его тронула сила, стоящая выше человеческой природы. – Могу заверить, завтра он весь день проведет в часовне, согнувшись над алтарем. Надеюсь, вас устроит такое проявление любви к Всемогущему?
Сестра Констанция посмотрела на аббата и Клода с явным подозрением.
Мальчик подумал, что это лишь отговорка, попытка избавиться от незваной гостьи. Однако, когда сестра ушла, аббат повернулся к Клоду и сказал:
– Ну что ж, я открою тебе комнату. Свою работу помещу в другое место и буду помогать тебе так, как только смогу. Хотя ты должен знать, что мои навыки уже не те. – Он подумал с минуту. – Ты знаешь, я ведь отступник. Впрочем, все равно я считаю, что визит сестры Констанции – не что иное, как божественное вмешательство. Готовься к завтрашнему дню, Клод. Ты встретишься лицом к лицу с гнетом желаний и обязательств, налагаемых твоей новой страстью.
Аббат подвел Клода к дверям, которые были причиной таких долгих и тяжелых раздумий. «Врата рая, врата боли…» – все время напевала Катрин с того самого разговора за кучей бобов. Клод не успел толком к ним присмотреться, как аббат сказал:
– Это не вход! Двери замурованы с той стороны уже много лет.
Они пошли в библиотеку. Граф надавил на один из квадратиков сложного резного украшения, и показался шнур.
– Отойди. – Оже потянул за шнур, что заставило ряд потрескавшихся полок отъехать в сторону ровно настолько, чтобы дать возможность пройти. – Тайный кабинет для тайного времяпрепровождения, – заговорщически прошептал аббат. Он подтолкнул Клода вперед.
В темноте мальчик повторял про себя слова графа, вспоминая раковину наутилуса.
Аббат заговорил, подойдя к входу в комнату:
– Скоро ты увидишь часовню. Как и многие часовни, эта – образец средневековой церковной архитектуры, выполнена она в стиле, популярном в начале прошлого столетия. Я уже давно вынес оттуда почти всю мебель. Исповедальня, превратившаяся в кресло и приводящая сестру Констанцию в бешенство, графинчики, кафедра – все это отсюда. А то, что осталось, я слегка переделал для удобства.
Аббат вновь оттягивал момент открытия комнаты.
– Я должен был понять все из твоих рисунков, Клод. Мельницы и колеса, они явно показывали, что ты интересуешься механикой. Это видно даже из твоих исследований звуков. Сколько ты насчитал различных часовых боев?
– Включая те, что в часах на церкви? – Клод прикинул. – Тридцать два.
– Тридцать два! А я был таким слепцом! То, как ты смотрел на часы, слушал их, прикасался к ним, не оставляло ни малейших сомнений, что ты – сын своего отца!
Аббат открыл дверь, висевшую на хорошо смазанных петлях.
– Шагай внутрь.
Привычка Клода изучать все молча дала о себе знать. В комнате пахло плесенью, зато теплый свет лился сквозь витражи. То, что раньше считалось часовней, теперь превратилось в часовую мастерскую. На столе лежали два режущих станка, один ручной, другой – приводящийся в движение нажатием педали. Рядом висела книжная полка с книгами на соответствующие темы. Там же лежали пилки, отвертки, стрелки, каверномеры, ключи.
Обстановка в часовне свидетельствовала о странных привычках аббата. В алтаре были просверлены дырки, в которых покоились молотки всех размеров и форм. Тиски сжимали вытянутые руки гипсовой Богоматери. Пилы висели на гвоздях, вбитых в изображение какого-то святого. Раскрытая книга – о правильном соотношении колесиков и подшипников – покоилась на стойке для требника. В головном уборе епископа хранились тросики, барабаны, бойки и другие непонятные инструменты для изготовления часов. Клод оказался в царстве крошечных кузнечных инструментов – наковален, которые могли поместиться в ладонь, тиглей размером с ложечку для нюхательного табака, агатовых полировальных лент, свисавших с полок, на которых стояли церковные свечи.
Впрочем, не все приспособления ранее являлись церковной утварью. Четыре теннисные ракетки, оставленные прежним владельцем, были прибиты к стене. Их струны прижимали дюжину шил с грушевидными ручками.
– Тебе предстоит многому научиться, – сказал аббат. – Однако в первую очередь ты должен понять, что, как бы ни развивались твои остальные таланты, ты все равно продолжишь расписывать корпусы. Это понятно?
Клод кивнул.
– И еще одно. Ни в коем случае не заглядывай за ширмы. – Аббат посмотрел на украшенные орнаментом доски, сдвинутые вокруг алтаря. – Ты должен пообещать. Это моя единственная тайна.
И Клод снова кивнул.
13
Часовня, а точнее, ее содержимое, способствовала развитию талантов Клода. Изготовление часов позволило ему отвлечься от ровной поверхности медной пластинки и заняться действующими механизмами под ней. Техническая сторона времени стала тем, в чем Клод разбирался лучше всего.
Сначала он выучил элементарные вещи, то есть полностью осознал семь сил механики: соединяющие свойства отвертки, головокружительные возможности шкива, способность клина расширять пространство, гравитация наклонной плоскости, возможность балансового механизма регулировать точность хода, равномерное движение колеса на оси. И в конце концов Клод освоил потенции рычага, открытие которых привело к изобретению множества хитроумных вещиц. «Овладевший силой рычага овладеет всем миром», – сказал аббат.
Оже оказался замечательным учителем и в этой области. Он обеспечил Клода опекой и независимостью, поощрениями и упреками в нужных пропорциях. Он требовал от мальчика гораздо больше, чем мог бы сделать сам, и лишь чуть-чуть больше, чем мог выполнить Клод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51