Он увидел еще одну монахиню – город был переполнен монашками, – она плевалась, как верблюд.
Он увидел, как большое становится маленьким, а маленькое – большим. Огромный мир состоял из вывесок магазинов, предлагающих обувь для гигантов, очки с линзами размером с колесо, ножницы, которыми можно разрезать сразу три ветки. Но Клода больше заинтересовали миниатюрные предметы, выставленные в витрине галереи: крошечный ярмарочный киоск, привезенный из Людвигсбурга, два чучела водяных крыс, одетых в пышные платья, золотые и серебряные рыбки, плавающие в стеклянных сосудах с кривыми углами.
Он увидел витрину мясной лавки, в которой красовалась освежеванная говядина. Хозяин разделал мясо так, чтобы показать полный спектр своих возможностей, – одна сторона убитого животного осталась нетронутой, с милыми, полными обожания глазами. С другой стороны шкуру сняли, у черепа спилили верхнюю часть, чтобы показать губчатые внутренности черепной коробки. Светлая, неоскверненная половина коровы встретилась с другой, темной половиной, в виде одного легкого, одной почки, половины желудка и длинного кишечника, выпавшего на землю. Мясные мухи роились вокруг, облюбовав внутренности.
Клод увидел все это тем взглядом, каким обыкновенно обладают лишь дети и художники. И не только увиденное будило в нем чувства. Он еще и услышал город.
Он услышал цокот подков о мостовую, не имеющий ничего общего с шлепаньем копыт по грязным проселочным дорогам Турне.
Он услышал проклятия ущербных и нищих.
Он услышал мелодию, исполняемую человеком-оркестром – тот играл на флейте, цимбалах, барабанах, тамбурине и виолончели, у которой было маленькое колесико внизу для вящей подвижности.
Он услышал звон серебра, ржание лошадей и журчание воды, льющейся через водяные мельницы на берегах Сены.
Лишь поздно вечером выглянуло солнце – как желток на оловянной тарелке, сказал бы извозчик. Вместе с появлением солнца началась невыносимая жара. Юный путешественник охлаждался в темном переулке, где жили ювелиры, золотых дел мастера, позолотчики и часовщики. Сначала увиденное расстроило его, но Клод надеялся, что заметил только малую часть того, что можно было увидеть. Расстроенным он оставался до тех пор, пока не разглядел предмет, с которого позже он сделает свой первый парижский набросок. Эта вещь стояла за стеклом, в дальнем конце внутреннего двора. Луч света отражался от него, будто от полированной линзы. Предмет заставил Клода изменить свое мнение обо всем увиденном и услышанном в городе или прочитанном о нем. Вещь завершила собой день, и без того переполненный впечатлениями, как зрительными, так и слуховыми.
Так что же увидел и услышал Клод? Это были напольные часы высотой пять футов. Библейские мотивы присутствовали везде: на плитках посеребренной меди с выгравированными на них Десятью заповедями, молитвой «Отче наш» и распятием; в статуях святых по бокам циферблата; в корпусе, украшенном ангелами и херувимами. Хотя религиозные познания Клода были ограниченны, он узнал некоторые фигурки, вращающиеся вокруг часов: Понтий Пилат, умывающий руки, Христос на пути к распятию и кто-то еще, несущий крест (последний оказался Симоном Киринеянином). Эти три фигуры делали оборот каждую минуту.
Клод мог сказать, что часы приводились в действие пружиной и что механизм требовал простых, но очень точно выпиленных шестерен. Но все остальное было для юноши загадкой. После нажатия на рычаг часы могли проиграть пять мелодий! Пять. Клод постарался заговорить с продавцом, но был встречен ледяным и подозрительным молчанием. Все, что оставалось, – это сесть на корточки перед витриной и приняться за рисование.
Если на свете и существовало что-то, способное заставить Клода забыть о времени, так это была красота часов в движении. Часы пробили один раз, Клод рисовал. Они пробили во второй раз, а он все рисовал. Только когда пробили более мощные куранты на башне, Клод понял, что уже семь и он должен поторопиться, если хочет встретиться со своим единственным другом.
20
Извозчик требовал от Клода такой расторопности не потому, что сам всегда приходил вовремя, – пунктуальность не была популярна в Париже конца XVIII века, – а потому, что иначе бы они не пробились к столу мадам В. Поль Дом изо всех сил подгонял Клода, пока они шли по паутине неосвещенных улиц к любимому ресторану извозчика.
Ресторан – это громко сказано. Такие заведения назывались gargote, они представляли собой плохо освещенные и ужасно обставленные помещения, где за небольшие деньги можно было поесть и выпить. Извозчик облегченно вздохнул, когда увидел, что дверь еще заперта. Он посчитал головы будущих посетителей, стоявших у входа.
– Нам повезло. Мы как раз войдем. Внизу, Клод, нас ожидает настоящий пир. А когда мы поедим, то оценим твое нынешнее положение и построим планы на будущее.
Обыкновенно мадам В. открывала двери своего заведения в семь пятнадцать, поэтому извозчик продолжил рассказ, начатый еще в дороге:
– За двадцать два су тебя угостят редким кушаньем – пищей, приготовленной мадам В.
Клод не мог оценить по достоинству экономию средств, но и того, что он уже знал, было вполне достаточно. Юноша кивнул.
– Мадам В. – одна из ярых католичек, и она действительно свято блюдет все принципы религии. Она могла бы зарабатывать больше на том, чем занимается. Почему же цены в ее заведении такие низкие? Если уж говорить о закупке продуктов, то мадам В. – самый безжалостный торговец в городе безжалостных торговцев. Она пользуется всем, чем только может – своим возрастом, например, или притворяется немощной, если видит, что это поможет сбавить цену. Каждому, кто попадается ей на пути, представляется возможность прочувствовать каждый бугорок ее костлявых локтей. Она может быть доброй и нежной женщиной или же буйной, подлой скандалисткой. Ее цены так низки и потому, что она родилась в Лионе. Ее методы стали легендой. У мясника она набирает отбросы, которые уже невозможно продать. Она сразу видит, какие кости все равно скормят собакам. Затем она набивает свою тележку этими кусками и идет на рынок терроризировать продавцов фруктов. Они не предлагают ей груши идеальной формы или дорогие персики, зато если у них имеются ссохшиеся яблоки, или капуста, уже начавшая портиться, или переизбыток репы, то они знают, что она набросится на них, скупив все по цене вдвое меньшей.
– Надеюсь, сегодня репы не будет, – вмешался Клод. Он никогда не любил репу. Она навевала плохие воспоминания.
– Нет, думаю, не будет. Так или иначе, позволь мне закончить. Дальше она идет в рыбную лавку, где покупает все самое дешевое, в основном рыбьи головы. Днем она заходит в булочную, когда цены на хлеб уже упали. Весь этот провиант она тащит к себе на кухню, и тут начинается: она взбивает и отбивает, парит и варит, тушит и душит, и сдабривает все специями, после чего у нее получаются кушанья невообразимой нежности и бесподобного вкуса. Некоторое количество еды раздается бесплатно неимущим. Остальное подают здесь.
Бряцание замка остановило речь извозчика. Дверь распахнулась. Желающие отужинать – команда каменотесов с известью под ногтями, два журналиста (одного уже печатали, другого – нет, но рубашки обоих были заляпаны чернилами), проститутка, извозчик и его товарищ – прошли мимо костлявой руки.
– Десять. Больше не возьму! – закудахтала мадам В. С неожиданной силой она захлопнула дверь и задвинула засов, оставив снаружи столько же потенциальных клиентов, сколько впустила внутрь.
Внутри было чисто, комнату заливал мягкий свет – все это не шло ни в какое сравнение с мрачной атмосферой грязных улиц. Мадам В. не сказала ни слова после того, как закрыла створку двери. Большинство вошедших знали, что нужно делать. После небольшой потасовки они взяли себе по тарелке, ложке и кружке gros rouge каждый и уселись на дощатые лавки у дощатых столов, протянувшихся вдоль стен комнатушки. По тарелкам уже разложили закуску – разные отварные овощи, в количестве достаточном, чтобы избежать склок, вызванных трапезой за общим столом. Быстро и злобно сверив размеры порций, ужинающие наконец-то уселись.
Царила успокаивающая атмосфера. Некоторое время единственными звуками, нарушающими тишину, были чавканье, позвякивание ложек о тарелки да случайная удовлетворенная отрыжка. Некоторые жевали смиренно, будто поглощали гостию во время причастия, другие демонстративно чавкали. Мадам В. обошла столы и смела с них монеты в свой передник, затем подлетела к бурлящему горшку и начала разливать по тарелкам следующее блюдо – что-то вроде бараньего супа.
Клод с извозчиком сидели в углу, рядом с писакой, которого уже напечатали. Он, похоже, знал все о газетном деле в Париже. Журналист рассказывал о методах своей работы приятелю, тот внимательно его слушал и, как заметил Клод, платил за обоих. Внесли еще одно блюдо, и извозчик вытер платком лоб, шею и нос, отдыхая от поглощения еды. Он спросил:
– Ну разве это не достойно стола торговца?
По мнению Клода, пища была достаточно хороша, чтобы сравнить ее с достижениями Марии-Луизы.
– Лучше, чем тот язык кабана, что я отведал в первый раз.
– Единственное, что здесь ужасно, так это вино. Просто нарушение всех правил виноградарства. Я удовольствуюсь водой. – Извозчик наполнил два стакана и достал фляжку с уксусом. Он плеснул немного себе и Клоду. – Это чтобы избежать знаменитого парижского поноса, – объяснил Поль. – Ну, расскажи мне о своем первом дне. Какие выводы ты сделал? Какие образы остались в твоей голове, а какие ты нарисовал?
Клод рассказал о многих вещах, хотя больше всего говорил о часах, которые видел в городе. Он изобразил бой часов на башне, стукнув двумя стаканами друг о друга и потерев их. Он описал их тембр в таких подробностях, что сидевший рядом журналист отвернулся от своего платившего товарища, чтобы послушать Клода. А когда он рассказывал о механических напольных часах, из-за которых чуть не опоздал на встречу, журналист был заинтригован настолько, что решил представиться. Вот так Себастьян Плюмо появился в жизни Клода. Плюмо зарабатывал себе на жизнь тем, что писал скандальные утопические романы и плохие стихи. Он был весьма откровенен, говоря о своих достоинствах как писателя.
– Я не член Академии и никогда им не стану. Мое имя никогда не появится в списках тех, кому они платят. Я недостоин их gratifications или traitements, – сказал журналист безо всякой враждебности. – Нет, мое имя стоит на обложке нескольких книг, а также записано в архивах парижской полиции: «Плюмо: юрист, писатель, выгнан из бара. Пишет адвокатские m?moires о подозрительных делах и непристойные памфлеты».
Журналист не только писал, но и преподавал. Как писатель, он, похоже, был неравнодушен к повестям, основанным на всяческих хитроумных композициях. Например, его герои рассказывали истории во время игры в карты, или в шахматы, или в других вынужденных условиях. Сейчас он работал над книгой под названием «Утопический триалог», в которой три портрета, висевших на стене какого-то северного дворца, спорили друг с другом. Также он собирал заметки для переиздания по-французски запрещенной книги одного англичанина «Сказка со скрытым смыслом». Как преподаватель, он всюду искал легкого заработка и бесплатного ужина, поэтому сейчас находился в компании непубликовавшегося писателя, доведенного до бедности. В комнате люди знакомились и разговаривали по всей длине столов. Плюмо хватило ума не вмешиваться, а просто сидеть, слушать и оценивать возможный доход, какой мог бы принести необычный талант Клода, названный Себастьяном «редким даром тонкого слуха».
– Где ты живешь? – спросил журналист в конце трапезы.
– Пока нигде. – Клод объяснил ситуацию, и писатель предложил свою помощь. Получив одобрение извозчика, Клод принял ее. Юноша спросил, насколько ценны здесь его деньги и часы. После короткого урока по переводу валют Клод убедился, что у него не будет проблем с оплатой жилья.
Извозчик поднялся, чтобы уйти, но задержался на минуту и доел остатки из тарелки Клода.
– Мы с «Люсиль» отправляемся в два часа ночи. О тебе позаботится твой новый знакомый, – передал он бразды дружбы журналисту. – Когда вернусь, обязательно загляну к мадам В.
Отовсюду послышались пожелания удачи. Извозчик разволновался и сказал:
– Ну все, я поехал, надо зарабатывать себе на хлеб!
– Надеюсь, что хлеб будет хорошо пропечен! – присоединился к пожеланиям Клод.
Клод, Плюмо и второй писатель вышли из gargote. Они остановились на улице заимодавцев, и журналист сумел добиться хорошей цены за часы Клода. Себе он взял совсем немного.
Молодой непубликующийся писатель соскучился еще в начале разговора, когда Клод эмоционально рассказывал о бое городских часов, затем ему надоела перебранка с заимодавцами, а теперь он и вовсе обиделся, так как интересы товарища, ужин которого он оплатил, кардинально поменяли свое направление. Он дошел с Плюмо и Клодом до реки, а там покинул их, и они начали искать жилье вдвоем.
Сначала они навели справки там, где жил сам Плюмо, в бернардинском колледже неподалеку от площади Мобер. Мест не оказалось, поэтому они продолжили поиски. Плюмо был настроен оптимистично, но Клод решил, что такое поведение коренится в самой природе журналиста. Отказ в колледже лишь слегка ослабил его уверенность, и они продолжали шагать от дома к дому, выискивая свободную комнату. Они обошли по кругу и квадрату все площади издательского квартала, потом двинулись дальше, демонстрируя чудеса геометрии в поиске места жительства. Они зашли в винный магазин, где отдыхали фонарщики. Клод прослушал несколько бесполезных комментариев по поводу того, как трудно бывает найти место для ночлега. Только после полуночи они наконец нашли жилье.
Клод уже почти сдался, когда Плюмо увидел вдалеке женщину, подметающую крыльцо здания с каменным фасадом. В ходе беседы выяснилось, что из квартиры на третьем этаже съехал жилец, наемный плотник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51