Скажем так: терпение и вера одинаково важны и для часовщиков, и для священников. Ты не должен удивляться тому, что священники с незапамятных времен что-нибудь изобретали. Кто привез первые часы в Китай? Иезуит. Кто подарил миру волшебный фонарь? Ты помнишь?
– Конечно. Атанасиус Кирхер, иезуит. У Ливре был отличный экземпляр его «Великого искусства света и тени». Я постоянно в него заглядывал. Книжка напоминала мне о временах, когда мы днями просиживали в лаборатории красок и смотрели на говорящую челюсть.
Аббат продолжил:
– Когда Эверард был в Риме, ему довелось побывать в самом Кирхериануме. Он часами рассказывал мне о механических и гидравлических приспособлениях. Правда, дело осложнялось его плохим знанием немецкого. Он полагал, что коллекция животных Кирхера заслуживает даже большего внимания, чем коллекция мавристов в Париже, которая, как ты знаешь, очень неплоха. Он частенько говорил мне: «Ной обязательно выбрал бы еще парочку тварей, пройди он по музею Кирхера!» Так, снова я забыл, о чем говорю!
– О механиках-иезуитах.
– Да, да! Вот тот же Камю. Он был священником до того, как стал мастерить игрушки для короля. А Пьер Жаке-Дро? Студент теологического факультета готов был играть с религией, пока не понял, что может создать собственную религию из игрушек! Общество церковников в Невшателе потеряло отличного пехотинца Армии Господа, зато мир обрел кое-что получше! Все это я говорю затем, чтобы ты не удивлялся, обнаружив двух иезуитов – одного старого, другого совсем юного, – сооружающих непонятные механизмы к вящей славе Божьей.
Клод пододвинулся к аббату.
– Первой нашей серьезной задумкой стало изображение сцены Рождества Христова. Мы рассказали о намерениях помощнику архиепископа, который сначала подозрительно отнесся к нашему энтузиазму, а потому изо всех сил постарался помешать. Ему это не удалось. Несколько толстых кошельков поддержали все стремления Эверарда, а меня не выгоняли, потому что отец постоянно жертвовал общине крупные суммы денег.
На сцену Рождества Христова нас вдохновили «Духовные упражнения». И в наши намерения не входило создание глупой, скучной игрушки. Мы хотели отдать полную и последнюю дань размышлениям святого Игнатия о Царстве Божьем. Ты помнишь их?
Клод и аббат повторили урок, выученный в первый день второй недели пребывания в поместье.
Начал аббат: «Главное – понять человека, каким бы он ни был…»
Тут подхватил Клод: «…принять любого, обретающегося на земле…»
«…одетого и нагого, белого и черного…»
«…пребывающего в мире иль в войне…»
«…в радости иль в печали…»
«…в болезни и во здравии…»
«…умирающего иль новорожденного».
– Да, – сказал аббат. – Мы даже поместили Смерть в наши механические ясли, дабы отобразить всю глубину духовных наставлений Лойолы. Разные люди делали разные вещи. Отцы-иезуиты поражались нашему творению. Если кто-нибудь клал монетку на язычок, головы трех волхвов склонялись в смиренном молчании, а шесть рук поднимались к горящей звезде Вифлеема – на самом деле это был осколок хрусталя, правильно подсвеченный.
Затем нас начали критиковать. Сейчас, когда я вспоминаю прошлое, это кажется мне еще более смехотворным. Вид маленького Иисуса не понравился помощнику. Он приказал Эверарду придать фигурке «более благочестивый вид». (Этот идиот не признал себя в конюхе, разгребающем навоз!) Эверард так взбесился, что за день до показа нарочно уронил фигурку маленького Иисуса на ступеньки алтаря. Времени на его починку не оставалось. Когда прихожане рассматривали сцену Рождества Христова, вместо Спасителя они увидели лишь восковую свечку и даже не обратили на нее внимания – Иисуса затмили другие чудеса механики, в частности, хрустальная звезда!
После этого Эверард сказал: «Если он хочет благочестивого Иисуса, то получит его!» Тогда-то Меркуриан и начал работу над фигурой в полный рост. Можешь представить, что тут началось! Помощник пытался запретить проект, но Эверард одержал над ним победу, ловко используя в качестве аргумента все те же «Духовные упражнения».
«Мы, праведные иезуиты, – сказал он, – должны «подобно Святой Троице лицезреть бренную нашу Землю и всех человеков ее, пребывающих в слепоте, в грехе почивших и низвергшихся в ад». Другими словами, Эверард объяснил свои стремления теологически, а посему получил что-то вроде духовного благословения на строительство. Сам себе он дал три месяца. «Наш Христос будет готов к пасхальному воскресенью!» – сказал мой учитель.
– То есть ко Дню Воскрешения, – заметил Клод.
– Точно! Наш механический Спаситель должен был отдать дань уважения Кирхеру, Камю и всем остальным апостолам бога часовщиков. И это еще не все. Послушники прозвали Эверарда сыном Церкви, а также Резины, Слоновой Кости и Золота. Не стану мучить тебя рассказами о его исследованиях.
– Ну пожалуйста!
– Так и быть. Мы собирались привести в движение голову, руки, ноги и пальцы. Все это было не так страшно, как кажется. Эверарду даже удалось придумать систему, позволяющую Христу закатывать глаза к небесам. Головной болью стало другое – как обеспечить движение жидкостей, крови и слез по телу? После долгих экспериментов мы разработали систему, основанную на трубках-сосудах из индийской резины, а это, заметь, случилось еще до того, как Маке опубликовал свою работу о свойствах каучука! Мы работали всю зиму, а трубки продолжали трескаться. Наконец наступил март, и наш первый удачный эксперимент завершился – нам удалось доставить слезы Христа к его глазам (это были капельки китового жира). Эверард и я не сомневались в успехе до тех пор, пока нас не посетили оба противника сразу – помощник архиепископа и архиепископ собственной персоной, вернувшийся из путешествия в Перу. Два идиота осмотрели наше незаконченное творение. Они выискивали недостатки, но молчали. До самого конца. Наконец архиепископ повернулся к Эверарду и молвил: «Христос не плакал на кресте».
«Это всего лишь деталь в изображении Великого Чуда».
«Не деталь, – ответил архиепископ. – Это богохульство. Тебе придется убрать слезы».
Эверард стоял на своем, однако архиепископ был непреклонен. Он процитировал главу и стих Евангелия, сообщив нам, что придется удалить слезные протоки. К несчастью, в чем-то он был прав. Тогда мы забросили то, на что потратили месяц кропотливого труда, и стали разбираться с кровью. Для нее мы использовали, если я правильно помню, смесь воды с кошенилью, так как тесты со свиной кровью неизбежно приводили к закупориванию резиновых сосудов. Эверард и я провели трубки от проколотых гвоздями ног к увенчанному терном лбу. Резервуар с жидкостью управлялся архимедовым винтом, который, в свою очередь, соединялся с неким подобием вертела. – Аббат изобразил вращение. – Все остальное – очень просто. Винт примыкал к полому поршневому штоку. Когда его вертели, камера закрывалась, поршень двигался вперед, заставляя кровь поступать к нужным отверстиям. Мы проводили эксперименты не раз и не два, в разных условиях. И каждый опыт оказывался успешным.
В пасхальное воскресенье перл создания Эверарда был готов к привлечению всеобщего внимания и восхищения. Мы привели механического Христа в необходимую позу, выражающую почти такие же муки, какие испытывали и мы, его изобретатели.
Прихожане не отводили глаз от пурпурного занавеса, ведь они не знали, что за ним. Только пальцы Христа торчали наружу. Эверард всегда отличался сообразительностью. Ему хватило ума, чтобы понять: томление публики – залог нашего успеха.
Пасхальную проповедь архиепископа слушали с меньшим вниманием, чем обычно. После нее позвали нас. Эверард стянул покрывало, и взгляды прихожан упали на механического Христа, распятого на необыкновенно кровавом кресте (такое распятие Эверард видел в Риме). Мы выждали несколько минут, пока не стихнут удивленные возгласы прихожан. Затем Эверард удостоил меня чести продолжить. Все шло как по маслу. Я повернул две ручки у основания креста и опустил давление. Глаза без слез закатились к небу, и в этот момент по голове Господа заструилась кровь.
Кровь, да. Сначала она потекла из правой ноги, затем из левой ноги, потом из левой руки и далее – из правой. Самые раны в виде крошечных дырочек вокруг лба кровоточили так, чтобы заставить прихожан подумать о свершившемся чуде. Один из наиболее богатых гостей немедленно пожертвовал церкви крупную сумму денег. Поэтому архиепископ решил, что ему тоже полагается немного славы. Он поднялся с места и произнес A.M.D.G. – Ad Majorem Dei Gloriam, девиз «Общества Иисуса».
Десятинное блюдо заполнилось на первой же службе с такой скоростью, какой не ожидали от Пасхи. Когда пожертвования были собраны, нам велели выключить изображение Господа. Я ослабил давление, закрыл клапаны и накинул покрывало – мантию подарил епископ в знак одобрения нашего проекта – обратно на святое тело.
Выпроводить собравшихся из церкви оказалось нелегко. Дети (а ведь они самые непослушные и непоседливые прихожане!) хотели остаться до следующей службы. И могу тебя заверить, даже архиепископ со своими праведными речами не мог ничего с ними поделать. Как раз в тот момент, когда процессия людей направлялась к выходу, один паренек заглянул под занавес. И он заметил, что там кое-что неладно. «Смотрите!» – крикнул он, показывая на темное пятно, расплывающееся по ткани. Я снял покрывало, чтобы посмотреть, в чем дело. Мне стоило подождать с этим. – Аббат сокрушенно покачал головой. – Не знаю почему, но кровь не остановилась. Она текла, текла и текла. Я попытался накрыть Христа так быстро, как только мог, но паренек заорал: «Ее нельзя остановить! Ее нельзя остановить!!!» Все занервничали. Люди бормотали молитвы, руки перебирали четки.
Кровь так и не остановилась, пока резервуар не опустел. Только тогда струйки прекратили бежать по телу, и к этому времени кровь пролилась на алтарь и на мраморный пол.
На следующей службе церковь была переполнена. Люди собрались не для того, чтобы услышать проповедь, а дабы лицезреть нашего механического Спасителя. Только его на месте не оказалось. От него остались лишь красные пятна на полу, напоминавшие о его скоропостижном отбытии. Нас заставили вынести Христа в перерыве между службами. Архиепископ обозлился на Эверарда. Он сказал, что проблема будет решена сразу после окончания пасхального богослужения. И никто не удивился, что десятинное блюдо в этот раз было гораздо легче.
Вечером мы попытались пролить свет на случившееся, однако архиепископ не захотел нас слушать. Ему представился случай опорочить Эверарда, умного и мудрого человека, которому он всегда завидовал. Мы прослушали длинную проповедь, в которой нас обвинили в богохульстве. Эверард пытался объяснить причины случившегося и даже извинялся, хотя и не слишком искренне. Его не слушали. Казуистика архиепископа была достойна любой из антирелигиозных комедий Вольтера! (Кстати, писатель тоже в свое время получил образование у иезуитов.)
«Ваше изобретение нельзя починить, – сказал архиепископ. – Его необходимо уничтожить!»
Вот тут-то взорвался сам Эверард. Он заорал: «Да, уничтожить! Как делали это еретики в средневековье!!!»
Архиепископ разозлился настолько, что изо всех сил залепил механическому Иисусу по голове, и она скатилась с плеч. Эверард, в свою очередь, разразился крепкими ругательствами на латыни и выбежал прочь.
Оставшуюся неделю я отмывал пятна краски с мантии, алтаря и мраморного пола. Только это было не самое ужасное. Мне запретили видеться с моим наставником. Две недели спустя Эверарда расстригли. Мое наказание – благодаря богатству семьи, да и по младости лет – оказалось не таким строгим. Но я не мог жить без наставлений учителя и потому тоже решил уйти. Да только Эверард потерял веру и рвение. Он даже утратил свои инструменты. Орден оставил их себе. Думаю, ты можешь понять, как тяжело учитель воспринял сие лишение.
Клод понимающе кивнул.
– Гнев Эверарда оказался заразным. Вскоре и я стал презирать Церковь. После моего ухода из ордена мы вновь встретились. Или, можно сказать, вместе «сбились с истинного пути». Мы организовали общество бывших теологов. Нашим девизом стала следующая фраза: «Христос умер за наши грехи. Неужто и нам умирать за его?!»
Я пытался поднять дух своего наставника, опубликовав его заметки об изготовлении механического Христа. Примерно два года мы пытались разобраться в записях. Видишь ли, Эверард перенял отвратительную привычку Кирхера – он никогда не беспокоился по поводу записывания собственных мыслей, ведь они казались ему очевидными. А потом Эверард просто о них забывал. Люсьен Ливре, он один согласился напечатать нашу книгу.
Издание опубликовали за мой счет. Вызвало ли оно волнение в обществе? Нет, совсем нет. На механическую составляющую и вовсе внимания не обратили. Это отсутствие всякого интереса добило Эверарда. Последовав примеру своего величайшего творения, он истек кровью в затхлом подвале неподалеку от Дижона. Я остался один, с пачкой нераспроданных книг в руках и с чувством глубокого одиночества в сердце. Только исследования немного утешали меня. И я был достаточно богат, чтобы таким образом освободить себя от боли. По крайней мере чтобы попытаться это сделать. Я тратил огромные деньги на все, что хоть как-то меня интересовало, до тех пор, пока это не перестало быть возможным. Причины такого сокращения средств тебе известны. По этим же причинам мне пришлось вновь связаться с Ливре.
«Часы любви» отлично сочетались с Коллекцией за Занавеской. Конечно, то, что мы делали, было ничем по сравнению с моими прежними начинаниями, но я нуждался в деньгах. Кроме того, в тебе, Клод, я увидел талант, коим сам никогда не отличался. Я решил, что мало-помалу передам тебе все свои знания. Поэтому и начал работу над мадам Дюбуа. Так я хотел продемонстрировать таланты, которые Церковь пыталась задавить. Только мой план провалился. Я разменял себя по мелочам, потерял веру, необходимую для изготовления автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51