Клод продолжил:
– Мой сосед Пьеро, который набивает чучела для братьев Верро, выпотрошил множество травоядных животных. Так вот, он говорит, что у тех тварей, что питаются одними овощами, самые едкие и вонючие газы. Ливре, с его картофельной диетой, является справедливым доказательством этой гипотезы.
– Одни овощи? Это же грех – упускать такую возможность получить удовольствие и придерживаться диеты! – Извозчик проткнул ножку вальдшнепа вилкой.
Плюмо добавил:
– Его труды воняют хуже, чем скотный двор в жаркий день! – Журналисту понравился такой оборот, и он записал его на клочке бумаги. Плюмо посмотрел на друзей и выдал еще одну мысль, результат недавней работы над утопией, и связанную с символами на геральдическом щите. – На экслибрисе Ливре должны быть изображены две перекрещивающиеся клизмы и парочка сияющих веников, возможно, на бледном фоне с монограммой из двойного «Л»!
Клод закончил свое описание:
– Ливре часто распределяет обязанности и предостерегает нас, находясь в позиции на корточках. Эти мысли он и называет «жемчужинами». – Клод подумал над последним словом. – И знаете, какой первый и последний перл каждого дня? Я вам скажу! Вычистить «Парижские тайны»!!! Ливре хватило щедрости и доброты, чтобы снабдить меня специальной щеточкой.
«Жемчужины» расписывают каждый твой шаг в течение всего дня. Есть заметки о том, как держать книгу (вы должны открывать переднюю и заднюю обложки книги одновременно, дабы избежать растрескивания корешка), как переворачивать страницы (никогда не смачивайте слюной пальцы), даже как произносить некоторые слова!
– И что происходит, – спросил извозчик, – если ты что-нибудь упустишь?
– Предположим, я схватил книгу за верхнюю часть корешка, вместо того чтобы раздвинуть остальные книги и взять ее за обложку. Ответ на подобную преступную халатность с моей стороны последует незамедлительно и будет довольно болезненным. Ливре разработал специальную систему наказаний для развития моих навыков. Например, если я неправильно держу книгу, он хлестнет меня по плечу. За другие ошибки может последовать и более суровое наказание. В частности, он приобрел палку из красного дерева и обернул ее в зеленое сукно. И я знаю из собственного опыта, что сукно нисколько не смягчает удар.
– Ты заслуживаешь лучшего, чем все эти палочные удары! – разозлился извозчик. – Ты заслуживаешь лучшего, чем весь этот книжный магазин! Ты же мастер по металлу, разве нет?
– Я не знаю, кто я. У меня даже больше нет инструментов.
– Я пытался его остановить! – сказал Плюмо извозчику.
Настроение за столом переменилось. Клод больше не мог развлекать друзей историями о привычках Ливре. Они их расстраивали. Он не мог рассказать им о том, что из его жалованья постоянно вычитают за поломки и, следовательно, долги за обучение растут. Не мог он поделиться и тем, как глубоко несчастлив.
Извозчик посмотрел в тарелку Клода.
– Ешь, друг мой. Пустой мешок стоять не будет.
Клод не ответил. Описание «Глобуса» привело к тому, что юноша полностью осознал крушение своих надежд, а ведь раньше он не хотел этого признавать.
– Простите меня, но я должен идти, – наконец сказал он.
Плюмо предложил расслабиться в публичном доме, ставшем вдохновением для художника, того самого, что изобразил «Потаскушку». Клод отказался, извозчик тоже.
– Я должен возвращаться к «Люсиль» и ее ранам, – ответил Поль.
– И я, – пробормотал ученик, – должен возвращаться к своим.
Клод уныло, но решительно забрался по ступенькам в свою комнату. Пьеро, заслышав, что он вернулся, постучал в дверь и вошел. В руках у таксидермиста была сова, которую он разместил на палке при помощи проволоки.
– Заказ отменили, – сказал венецианец. – Можешь оставить ее у себя, пока я не найду для нее покупателя. Вряд ли я его найду, потому что глаза уж очень плохи. Я должен подобрать глаза получше. – Пьеро объяснил, что делает трехмерный натюрморт для клиента, который до сих пор ценит Шардена, несмотря на его ослабевающую популярность. – Кролика сделать легко. Вся загвоздка в бирюзовых перьях фазана. Впрочем, я надеюсь, что справлюсь. Оставлю фазана напоследок, вощить теперь несложно. – Он остановился, когда увидел, что Клод отсутствующими глазами смотрит на круглые носы своих ботинок. – Я помешал тебе. Я тебя побеспокоил. Я уже ухожу.
– Нет, ты меня не побеспокоил. Я сам себя побеспокоил, хотя, возможно, мы могли бы поговорить и в другой раз.
Пьеро ушел, а Клод снова взялся за свое. Он посмотрел на листок, приклеенный к стене, – «Подробное древо всего человеческого знания». Разбитое на категории, древо будто смеялось над Клодом и теми науками, которыми он больше не занимался. Пальцем он провел по ветвям древа. И где же, спрашивал он себя, его место среди всех этих профессий? Палец прыгал с ветки на ветку: металлоконструкции, ювелирное ремесло, типография, правописание, гидростатика. А где же уборка, обтирание пыли и слюны? Где скука? Палец остановился между юридической астрологией и изготовлением солнечных часов, между построением гипотез и анализом удачных стечений обстоятельств. Где же его удача? Палец Клода вновь замер между аномалиями природы: божественные чудеса, таинственные метеоры, диковинки на море и суше. Клод закрыл глаза, а потом поискал взглядом часовое дело – категорию, отсутствующую в списке. Картинка древа навеяла воспоминания о поместье. Она напомнила Клоду о дне, когда аббат пригласил его в сад и велел попробовать каждый сорт груш. «Смотри на это как на возможность испробовать все великое и утонченное разнообразие вкусов, предложенных природой», – сказал Оже.
Теперь Клод был не в саду. Груши стали пресловутыми «перлами», а чудеса природы превратились в распорядок дня.
26
У Клода не было выбора – ему пришлось подчиниться заведенному в магазине порядку. Плеткой учитель привел его в нужную форму, и теперь юноша осуществлял цикл скучных и требующих внимания работ, которые регламентировались с точностью восьмидневного часового механизма. (Ему, к счастью, приходилось трудиться только шесть дней в неделю.) Это было первое столкновение Клода с изнурительной работой, которую извозчик назвал «работой щетки и веника».
Понедельники отводились для уборки. Клод приходил на рассвете и, поработав с «Парижскими тайнами», хватал руками, одетыми в перчатки, тряпки для пыли и веники, дабы навсегда покончить с грязью. Он возвращался домой в девять, весь больной оттого, что целый день тянулся к пыльным книгам и полировал все, что можно было достать. С одеревенелой спиной, скрюченными пальцами и опухшими локтями падал он в постель, размышляя над тем, как же доказать Ливре, что он попросту растрачивает свои таланты.
Как-то раз, пребывая в изобретательном расположении духа, Клод предложил Ливре сконструировать роликовую лестницу для книжных полок, что облегчило бы уборку и сэкономило время. Он объяснил, что это можно сделать, прикрепив к лестнице блок и крючок к верхней ее части. Клод показал Ливре набросок, который демонстрировал, как легко можно будет доставать книги и ставить их на место. Продавец книг только посмеялся. Он сказал, что это нарушит гармонию фасада магазина. («Да твоя лестница даже не из красного дерева!») Однако истинной причиной отрицательного ответа было то, что Ливре боялся. Возможно, построив такую лестницу, Клод вспомнит о своей страсти, никак не связанной с продажей книг. Это не остановило юношу, он все делал свои предложения по совершенствованию убранства магазина. Самым изобретательным из них была механическая щетка из перьев, взятых со стола Пьеро. И вновь Ливре отказался даже выслушать его. Последний отказ последовал, когда Клод предложил представить некоторые из его работ на собрании в среду. Ливре высмеял его: «Разве твои глупые игрушки заинтересуют моих друзей и партнеров?»
После этого единственными металлическими предметами, коих касалась рука Клода в «Глобусе», остались медные рамы окон и бронзовый медальон над дверью. Понедельники заканчивались тем же, чем и начинались, то есть «Парижскими тайнами». Задание это, подобно форзацам в книге, заключало собой каждый злополучный рабочий день.
Во вторник настроение у Клода улучшалось, но ненамного. Утра посвящались упаковке отправляемого товара. Стоя без парика, Ливре наблюдал, как Клод наполнял тюки молитвенниками, меж страниц которых прокладывались запрещенные иллюстрации. Грузы отправлялись в Лейпциг, Вену и Петербург. Ни разу Клод не видел свертка, отправляемого в Турне, равно как и оттуда ничего не приходило.
По средам проходили ревизии и пересчет инвентаря. Ливре постоянно придумывал новые формы извращений, которые ублажали его клиентов и приводили к тому, что они покупали и брали напрокат все больше и больше литературы. Однажды секция «Аристократы» разделилась на «Любовные романы» и «Изуверские мемуары». В другой раз Клоду пришлось переставлять все книги согласно полу их главных героев. В результате получились: девицы на каторге, королевские проститутки, девочки-красотки (группа, которую Клод нашел необъяснимо привлекательной), выдающиеся насильники, состоятельные цыгане и мужчины со склонностями к болевым ощущениям. Пока Клод выставлял одни книги на полки, Ливре пересчитывал другие, тем самым проверяя работу Этьеннетты. Когда все гроссбухи приводились в порядок и на каждой книге появлялось вездесущее двойное «Л», Ливре велел Клоду разбавлять водой бутылку бренди и подметать полы в читальном зале, чтобы подготовиться к салону. В это же время Этьеннетта переваривала картофель, который учитель и ученик потребляли вечером согласно договору. Они ели быстро и без всяких церемоний. Ливре частенько пользовался случаем и между прочистками горла репетировал комментарии, предназначавшиеся для салона.
Клод почти никогда не принимал участия в собраниях. Однажды ему так повезло, что его даже отпустили пораньше. В такие вечера Клод с облегчением думал, что худшая часть недели уже позади.
Четверг был неким переломным моментом. Так как Ливре не мог поддерживать организационный порядок, находясь в стенах своего магазина, ему приходилось раз в неделю, по четвергам, покидать насиженное место за столом из красного дерева. Пока Ливре обсуждал новые проекты, заботился о вкладах, вел дела и, что чаще всего, заезжал в аптеку, Клод и Этьеннетта оставались одни в большом магазине. Этьеннетта, в силу своей застенчивости, не была способна деликатно изложить все подробности совсем неделикатных дел, поэтому Клод принимался за заказы клиентов сам. Ливре научил его, как понимать их, не выдавая при этом истинной природы Коллекции за Занавеской, и как, если клиент оказывался безопасным, раскрывать ему пароль для доступа. Пароль был простой уловкой, заставлявшей посетителей думать, что они стали членами какого-то тайного общества. В большинстве случаев это срабатывало. Пароль был таков: «Греховное облачение».
– Фраза эта, – неоднократно говорил Ливре, – раскрывает церковные корни самой занавески.
Как и предсказывал Ливре, шарм и тактичность Клода сделали его ценным дополнением коллекции издательства. И действительно, в те дни, когда продавец книг отсутствовал в магазине, количество женщин, посещавших его, заметно увеличивалось. Это не могло остаться незамеченным, так как в остальные дни в магазин заходили в основном мужчины с бледными одутловатыми лицами. С какой целью женщины наносили эти визиты – чтобы избежать встречи с владельцем магазина или чтобы встретиться с его учеником, – остается загадкой. Впрочем, невинный флирт, несомненно, возникал. Некая мадам Дюшен, к примеру, трижды спрашивала Клода, не считает ли он, что ее кожа так же бела, как бумага, на которой печатали «Женское счастье». Позже, когда та же самая мадам Дюшен получила доступ к Коллекции, ее намеки стали менее тонкими – возможно, из-за близости к непристойным книгам.
Клод не принял ни одного ее предложения и потому лишился покровительства. Этого он и добивался. Его больше устраивало пребывание в пустом «Глобусе», так он мог подолгу думать о своем или сплетничать с Этьеннеттой о возмездии, которое они обрушат на голову Ливре.
После того как продавец книг возвращался со встреч, он сочинял «жемчужины» на пятницу, читал парижские газеты и уделял немного времени своему исследованию истории имен. По пятницам Ливре не требовал, чтобы Клод снимал камзол с «юной леди». Уже это было поводом для праздника, так как ученик вырос из сего одеяния и теперь оно ужасно натирало подмышки. Камзол оставался на месте потому, что по пятницам Клод надевал свой черный плащ и бегал по поручениям. Юноша просматривал «жемчужины» и запоминал их. Затем он наблюдал, как Ливре рисовал ему маршрут на карте, изображавшей Париж с высоты птичьего полета. Проделав все это, Клод убегал сражаться с торговцами и почтальонами, по пути забегал к корректору, беседовал с потенциальными клиентами, держа ушки на макушке в ожидании новостей. Подвергаясь множеству опасностей, связанных с предприятием Ливре, он частенько шпионил за некоторыми ближайшими друзьями и лучшими клиентами издательства. Клод брал столько заданий, чтобы заниматься ими весь день, а свой маршрут планировал с учетом собственных интересов. Он носился по улицам издательского квартала слева направо, а затем справа налево, будто следовал строчкам двумерной печати. Клод останавливался, чтобы заглянуть на выставки Пьеро или разбудить Плюмо, если его маршрут проходил мимо студенческого общежития. А если позволяло время, он проводил украденные минутки, глазея на чудеса Caf? M?canique.
Только однажды Клода поймали. Это случилось в тот день, когда он нес запрещенную иллюстрацию от одного учителя рисования, преподававшего в известной художественной школе. В роли посыльного Клоду не следовало останавливаться, чтобы смотреть по сторонам, и все же он остановился. Стоя на углу большого здания, он глазел на обнаженного натурщика. Мужчина держал копье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51