После Барнета я решила думать не о скорби, а о счастье/, выпавшем на мою долю, потому что после сообщения о смерти Джона меня пугала мысль о судьбе графини Алисы. При моем слабом сердце ничего не стоило умереть от горя, но дети были слишком малы. Они нуждались во мне, а я дала клятву Небесам. Решение оказалось правильным. Я знала любовь; хотя с годами воспоминания слабели, но она поддерживала меня. Я потрогала седло, украшенное драгоценными камнями. Позолота стерлась, кожа потрескалась, но рубин сверкал так же, как в тот день, когда я встретилась с Джоном в лавке шорника.
– Миледи, умоляю, скажите мне правду, – жалобно промолвила Урсула.
Я отвернулась. Обманывать Урсулу было бесполезно; она слишком хорошо меня знала. Кроме того, я была перед ней в долгу. Все мое девичество, замужество, материнство и вдовство дорогая подруга была рядом, радуясь и горюя вместе со мной.
– Мне нужно в Бишем, – прошептала я так, чтобы не услышали Джеффри и Том. – Пора, Урсула…
Урсула ответила не сразу, а когда заговорила, я увидела на ее глазах слезы. В последнее время она часто плакала. Я невольно вздохнула. Тем, кто остается, всегда труднее.
– Да, моя дорогая Исобел, – еле слышно ответила она. – Я знаю, у вас больное сердце… но это продолжается уже давно. Я надеялась, что вы меня разубедите.
Я потрепала ее по руке:
– Не грусти обо мне, любимая Урсула. Я ухожу с миром.
Я вдыхала ароматный весенний воздух, восхищаясь вечной сменой времен года. Нежная весенняя зелень скрашивала пейзаж. Даже животные радовались. Рощи заливал солнечный свет, природа звенела от птичьих песен, по лесным тропинкам бегали лисы и олени. Новорожденные ягнята и телята пытались встать на ножки. Мы молча ехали по извилистой дороге, под копытами хрустели прошлогодние сучья, а в кронах деревьев гонялись друг за другом белки.
Внезапно время пошло в обратную сторону. В пятнадцать лет я ехала той же дорогой на юг в поисках будущего, а после смерти Джона оказалась перед тем же выбором: либо выйти замуж, либо уйти в монастырь. Я подумала о сестре Мадлен. Она умерла вскоре после того, как я повидалась с ней в день моего обручения с Джоном, но я была намного счастливее бедной старой монахини. У меня были дети. Конечно, жизнь многое отняла у меня, но очень многое дала взамен!
Я вспомнила, какой была Маргарита, когда я навестила ее в заключении. Мне хотелось избавиться от этого образа, потому что он напоминал мне о том, чем кончается скорбь. После гибели сына в битве при Тьюксбери она утратила силы и забыла, что такое радость. Раздавленная страданиями, она целый день сидела в кресле с рассеянным взглядом, устремленным в прошлое. Именно такой она была в тот день, когда я приехала в замок Уоллингфорд. Маргарита узнала меня и даже сказала несколько слов, но была всего лишь пустой оболочкой, хранилищем воспоминаний. Я подумала о графине Алисе. Преступления Маргариты обернулись против нее самой, но что толку? Она писала историю, но не могла смыть слезами свои грехи, вернуть жертвам отнятое и тем самым спасти себя…
После смерти Джона мне очень хотелось выбрать мирную обитель, где я могла бы вернуться в прошлое и быть с ним – пусть только в мыслях, но что бы стало с детьми? Их передали бы опекуну, который в один прекрасный день мог бы выгодно продать их. А вдруг этим опекуном стала бы Элизабет Вудвилл? Я не могла обречь своих дорогих девочек на такую судьбу. Элизабет Вудвилл ненавидели еще сильнее, чем Маргариту, ненавидели так, что последние слова, сказанные Уориком Эдуарду, стали грозным предупреждением: «Твою королеву ненавидит вся страна и не позволит ее потомству занять английский трон!» Пророчество было страшным, потому что, как показала жизнь, детям свергнутых королей приходилось платить за грехи отцов дорогой ценой.
После смерти Джона в Ситон-Делаваль приехал Уильям Норрис, чтобы выразить мне свои соболезнования. Он сказал, что любит меня и именно поэтому так и не женился. Уильям знал, что я не люблю его, но говорил, что это не важно. Клялся, что если я выйду за него замуж, то никогда не пожалею об этом. Так и вышло. Уильям был хорошим человеком, а я знала, какую боль причиняет неразделенная любовь, потому что помнила дни, наступившие после Таттерсхолла, так ясно, словно это случилось вчера, а не много лет назад.
Мы поженились первого мая, через год после гибели Джона. Да простит меня милостивый Господь, но во время венчания я повторяла про себя клятвы, которые давала Джону, объясняла первому мужу – где бы он ни был, – почему я так поступила и напоминала ему слова, которые Джон часто повторял при жизни: «В прошлогоднее гнездо яйца не откладывают».
«Любимый, мы должны смотреть вперед и делать все для тех, кто в нас нуждается, – мысленно промолвила я. А потом вспомнила его последние слова, которых никогда не забывала, и добавила: – До тех пор, пока мы не встретимся снова».
Пока мы ехали по зеленым лугам и полям, покрытым дикими цветами, я думала о Уильяме. Я поступила плохо, не попрощавшись с ним как следует, хотя знала, что не вернусь, но сделала это для его же пользы. Он бы сильно огорчился, узнав, насколько я больна… так больна, что вряд ли доберусь до Бишема живой. С каждым днем сил у меня становилось все меньше и меньше.
Я сделала для Уильяма все, что могла, и понимание этого утешало меня. Я нежно заботилась о нем, и хотя Уильям не мог заменить мне Джона, которому я отдала свое сердце в Таттерсхолле, но, по крайней мере, не чувствовал себя нелюбимым. Меня утешало и то, что этот добрый и честный человек позаботится, чтобы мои девочки удачно вышли замуж – и, по возможности, были счастливы. Но он не был достаточно могуществен, чтобы защитить моего одиннадцатилетнего сына Джорджа от тех, кто захотел бы стать его опекуном из-за нескольких фунтов доставшегося ему наследства. Чтобы защитить своего драгоценного сына от алчных Вудвиллов, мне придется обратиться к людям, стоящим на самой вершине власти. К счастью, у меня еще есть друзья. Племянница Джона, дочь Уорика Анна в конце концов вышла замуж за любимого с детства Ричарда, герцога Глостера. Теперь я могла умереть спокойно, оставив моего Джорджа на их попечение и не боясь за его будущее.
Мысль о сыне заставила меня улыбнуться. Конечно, сейчас он возится с Роландом. Эти двое были так же неразлучны, как в свое время Джон и Руфус.
Сразу после прибытия в Бишем я выполнила свое обещание и написала Уильяму. А потом Нэн. Сейчас она жила у дочери Анны в Миддлеме, поскольку не имела своего угла и была практически нищей; все ее несметные богатства прибрал к рукам зять, предатель Кларенс, алчный брат Дикона, переметнувшийся к Эдуарду накануне Барнета. Я не сомневалась, что он плохо кончит.
Отправив письмо Анне и ее матери, я легла в постель. Сон был мне нужен, а вот еда – нет. Это было странно, потому что я всегда отличалась хорошим аппетитом. Но я знала, что должна сохранить силы, а потому заставляла себя каждый день пить бульон. Так я ждала, ежедневно спрашивая, приехали ли моя Анна и ее мать. Когда мне говорили, что еще нет, я выпивала бульон, закрывала глаза и просыпалась только на следующее утро.
Наконец двенадцатого мая Анна и ее мать прибыли в Бишем. Я была благодарна Небесам за то, что они позволили мне дожить до этого. Голос Анны пробудил мою память, и я вспомнила веселую трехлетнюю девочку, которая окликала меня каждый раз, когда я уезжала из ее замка.
Борясь с отчаянной слабостью, я попыталась открыть глаза и поздороваться с гостями, но в то утро мои веки были слишком тяжелыми. У моей кровати прозвучал голос лекаря. Думая, что я нахожусь в забытьи, он не потрудился понизить голос, и я слышала каждое его слово.
– Это сердце. Она очень слаба. Ей всего тридцать пять, она еще не стара и достаточно сильна, чтобы оправиться, но, кажется, потеряла волю к жизни.
– Норрис знает? – вполголоса спросила графиня.
– Мы сообщили ему в Лондон. Он уже едет сюда, миледи, – прозвучал голос Урсулы. Милая Урсула. Как я рада, что она нашла любовь!
– Мама, она такая красивая… и выглядит такой молодой, – промолвил нежный голос, которого я сначала не узнала. А потом поняла, что это, должно быть, маленькая Анна, и с трудом заставила себя открыть глаза.
– Дорогая Анна… Ты выросла… милое дитя… – Усилие, которое потребовалось, чтобы произнести эти слова, заставило меня снова закрыть глаза. Я услышала перешептывания, тут же поняла свою ошибку и снова заставила себя поднять веки. – Простите, ваша светлость… Я забыла, что вы… выросли… и стали герцогиней…
Чья-то рука нежно и успокаивающе погладила меня по голове.
– Тетя Исобел, это действительно я, твоя маленькая Анна, – прошептала герцогиня Глостер. – Да, я выросла. Теперь у меня тоже есть сын, как и у тебя…
Как я могла забыть, почему так хотела ее видеть, почему так отчаянно нуждалась в ее присутствии, почему написала ей сразу после прибытия и попросила приехать? Если бы я умерла до разговора с ней о Джордже, моя душа никогда бы не нашла покоя. Мои веки были каменными, предплечья лежали по швам, как булыжники, но я подняла эти камни, нашла в себе силы взять ее за руку и даже приподняться на локте.
– Джордж… не дай им забрать моего Джорджа… – выдавила я. Дыхание перехватило, но страх заставил меня сделать вдох. Втянув в легкие воздух, я сжала руку Анны; она должна была понять… нет, я должна была заставить ее понять, как это важно и что стоит на кону! – Возьми его к себе… воспитай как Невилла… – Я сделала еще один вдох. – Молю тебя, не оставляй моего Джорджа на их милость! – Силы покинули меня. Я больше не могла держать давившие на меня камни и булыжники. Упав на подушки, я закрыла глаза и тяжело задышала.
– Тетя Исобел, не бойся. Мы возьмем Джорджа под опеку и вырастим в Миддлеме вместе с нашим сыном. У него будет все необходимое. Он будет знать, каким благородным и доблестным рыцарем был его отец…
Кто-то всхлипнул; было ясно, что это оплакивают меня, но я уже получила то, о чем просила, в чем отчаянно нуждалась как в начале жизненного пути, так и в его конце, поэтому моя душа успокоилась. Я улыбнулась.
В моих ушах прозвучал знакомый голос.
– Джон? – Это невозможно! Я с трудом повернула голову и открыла глаза.
Джон стоял в углу комнаты, рядом с дверью, и смотрел на меня. На нем были тот же самый зеленый дублет и высокие сапоги, что и в замке Таттерсхолл, и он выглядел таким же молодым и красивым, как в вечер нашего танца… в вечер паваны… Внезапно мне стало легче дышать, и я радостно воскликнула:
– Ох, Джон, любимый, это действительно ты?
Джон улыбнулся:
– Да, мой ангел.
Я невольно засмеялась сквозь слезы:
– Я тысячу раз говорила тебе, что волосы у ангелов золотые. Спроси любого художника или мастера по изготовлению витражей.
– У моих ангелов волосы каштановые. Исобел, неужели ты до сих пор не знаешь этого?
– Любимый, я знаю только одно: я – самая счастливая из женщин.
– Я ждал тебя. Пойдем, любимая. Нам пора быть вместе.
– Ох, Джон… с радостью, любимый… ох, с какой радостью!
Камни, лежавшие на моем теле, поднялись; я легко встала с кровати и скользнула к нему. Мы взялись за руки и улыбнулись друг другу, купаясь в свете, недоступном моему пониманию. За спиной послышался плач, теперь более громкий, и я обернулась.
По щекам молодой герцогини катились слезы. Она складывала мои руки на груди, а Нэн и Урсула рыдали в голос. Я хотела сказать, что все хорошо, что я счастлива, но знала, что они меня не услышат.
Поэтому я послала им нежный прощальный поцелуй и повернулась к Джону.
От автора
Этот роман является первым беллетристическим исследованием чрезвычайно сложного периода английской истории, связанного со сменой династии в ходе Войны Алой и Белой розы. Об Исобел практически ничего не известно, в то время как имя брата Делателя Королей, сэра Джона Невилла, часто мелькает на страницах современных ему летописей и исторических хроник. Он делал и менял историю, но мыслей своих не записывал. В своих «Мемуарах» великий государственный деятель Филипп де Комин, лично, знавший сэра Джона Невилла, называет его «ипе tres vaillant chevalier» . На сегодняшний день его биографии не существует, но его подвиги детально описаны и позволяют понять, каким он был человеком. Облегчают понимание его характера и результаты графологической экспертизы.
История любви Исобел и Джона основана на фактах. Сэр Джон Невилл выложил за руку шестнадцатилетней леди Исобел Инголдсторп из лагеря ланкастерцев невероятную сумму в тысячу фунтов. Что касается засад, устроенных на иоркистов ланкастерцами, то о них упоминается в нескольких источниках того времени. Каждый раз иоркистов предупреждал о них неизвестный доброжелатель. Я объясняю данные события по-своему, но считаю это оправданным; так вполне могло случиться. Прошу прощения за то, что приурочила неизвестную истории дату драматического обручения Исобел и Джона к объявленному королем Генрихом VI «дню любви», состоявшемуся 25 марта 1458 года.
Личность сэра Томаса Мэлори остается неясной; наверняка о нем известно только то, что он сам написал в своей книге: он – рыцарь, сидевший в тюрьме и закончивший свой труд о дворе короля Артура между мартом 1469-го и мартом 1470 года. Я воспользовалась реконструкцией П.Дж. Филда, считающего автора «Смерти Артура» сэром Томасом Мэлори из Ньюболд-Ревла, который провел в заключении без суда больше десяти лет; но версия о том, что Мэлори был йоркистом и погиб в битве при Барнете, сражаясь на стороне Уорика, принадлежит мне. Для облегчения задачи современного читателя подлинные цитаты из «Смерти Артура» сэра Томаса Мэлори заменены цитатами из «Королевских идиллий» лорда Альфреда Теннисона.
Гробниц Джона и Исобел в Бишеме больше не существует. Приорат был разрушен во время разграбления монастырей, происшедшего в царствование Генриха VIII (1508–1547). То, что Исобел похоронили рядом с Джоном, подтверждает ее любовь и уважение к первому мужу.
Потомками дочери Джона и Исобел по имени Люси являются президент США Франклин Делано Рузвельт и премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль, которые пятьсот лет спустя отразили темные силы нацистской тирании и в ходе Второй мировой войны спасли свободную Европу от Адольфа Гитлера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51