– Нет, Элизабет не такая мстительная, – задумчиво промолвила я. – У твоего отца есть враги?
– Нет. Говорю вам, Исобел, это ее рук дело! Эта дрянь испорчена до мозга костей. Благодаря французской крови она пользуется доверием королевы, ябедничает ей и уже не раз пользовалась своим д ром, мстя тем, кто с ней спорил. Разве вы забыли?
Да, тем, кто смел перечить Элизабет Вудвилл, приходилось несладко. Отец одной девушки потерял место шерифа; дом другой ограбили, когда ее отец ездил в Лондон; отец третьей, адвокат, лишился всех дел, которые он вел в лондонских судах, и впал в нищету. Все эти несчастья Урсула приписывала Элизабет Вудвилл, но я считала их лишь совпадениями.
– Что мне делать? – рыдала Урсула. – Бедный отец!
– Урсула, я напишу Джону и попрошу его помочь, – сказала я, вытирая ей слезы платком. – Мы его выручим. Твой отец – уорикширский рыцарь; граф Уорик наверняка не бросит его в беде. Что бы ни думала королева, Невиллы – не последние люди и этой стране.
Хотя я говорила уверенно, но во время составления письма Джону меня грызли сомнения. Тяжелые испытания и превратности судьбы, выпавшие на мою долю, давали себя знать; после множества заверений и любви пришлось остановиться и пролить несколько слезинок. Затем я собралась с силами и весело сообщила ему о визите моего дяди Вустера и его разговоре с королевой. Потом дошла очередь до затруднительного положения, в которое попал сэр Томас Мэлори, и просьбы помочь освободить отца Урсулы из заключения.
Через несколько дней гонец в дублете с грифоном, являвшимся эмблемой Джона, доставил мне его ответ.
«Моя любимая Исобел!
Твой благородный дядя Вустер перед отъездом и Италию прислал моему отцу полный отчет о своих переговорах с королевой насчет нас с тобой, так что мы прекрасно знаем о сумме, которую она запросила за наш брак. Исобел, это вовсе не значит, что наше дело безнадежно! Важно то, что она согласилась. Согласилась, Исобел, она согласилась! Отец приедет в Вестминстер и поговорит с королевой сразу же, как только мы разберемся с последствиями вторжения в Йоркшир Эгремона и его бандитов, которые врывались в дома наших арендаторов, разбивали окна, грабили имущество и убивали скот. Король Яков II перешел границу Шотландии, сжег многие английские фермы и усадьбы, и перед отъездом из Нортумберленда мы должны справиться с этим. Как только что-то прояснится, я сообщу. Передай госпоже Мэлори, что я сообщил брату Уорику о положении, в которое попал ее отец, и он заверил, что сделает все возможное для скорого освобождения сэра Томаса Мэлори.
Любимая, надейся на лучшее и не уставай молиться за нас. Исобел, мой ангел, с Божьей помощью мы справимся, достигнем согласия с королевой и сыграем свадьбу.
Храни тебя Господь.
Писано второпях в Двенадцатую ночь в замке Рейби при свечах.
Всегда твой,
Джон Невилл».
Я поднесла письмо к губам и поцеловала четкую подпись, так же лишенную росчерков и показной пышности, как и он сам. «Кажется, для него нет ничего невозможного», – думала я, складывая послание и засовывая его в лиф. Мое хорошее настроение держалось до следующего утра, пока рядом со мной не оказалась Элизабет Вудвилл, торопившаяся в большой зал на завтрак. Урсула сразу напряглась. Я сжала ее руку. Что бы ни случилось, Урсула была обязана скрывать свои подлинные чувства от этой «ядовитой твари», как называла ее моя камеристка. Лично я сомневалась в том, что заключение Мэлори в тюрьму – дело рук Элизабет. У каждого драгоценного камня есть свои изъяны; Элизабет была изрядная язва, но мне не хотелось верить, что она может быть такой мстительной.
– У меня есть новости, – задрав нос, сказала она.
– Надеюсь, хорошие? – любезно спросила я.
– Просто чудесные. Я выхожу замуж за сэра Джона Грея, наследника лорда Феррерса-оф-Гроби.
На мгновение я лишилась языка. Она метила высоко и добилась успеха. Такое редко случалось в мире, где все определялось рождением; чаще всего тот, кто родился йоменом, умирал йоменом же. Но отец Элизабет, простой рыцарь без земель и положения в обществе, женился на особе королевской крови, а теперь его дочь выходила замуж за лорда. Это было против правил.
Ее отец, сэр Ричард Вудвилл, познакомился с недавно вышедшей замуж и тут же овдовевшей пятнадцатилетней Жакеттой, герцогиней Бедфорд, из Франции. После смерти мужа он провожал ее в Англию, и во время этой поездки молодые люди полюбили друг друга. Но для выхода замуж Жакетте, как особе королевской крови, дочери Пьера I Люксембургского, графа Сен-Поля, требовалось разрешение короля. Понимая, что такого разрешения они не получат, юные влюбленные обвенчались тайно; секрет раскрылся лишь тогда, когда у них родилось трое детей. Королевская родня Жакетты была в ужасе, его новая английская королева, француженка Маргарита Анжуйская, очарованная этой парой, добилась того, что ее муж простил их, а потом сделала Элизабет своей любимицей.
Наконец я обрела дар речи и искренне сказала:
– Рада за тебя, Элизабет. – Выход замуж означал, что скоро она избавит королевский двор от своего несносного присутствия. Я невольно подумала о Сомерсете, которого не было уже больше месяца. Это тоже сильно облегчало жизнь при дворе. И все же заявление Элизабет причинило мне боль. Небеса ответили на ее молитвы о богатстве и власти, в то время как мой молитвы о любви были отвергнуты. – Исполнение наших сердечных желаний – настоящее Божье благословение, – чопорно сказала я.
Элизабет по-кошачьи улыбнулась, и я поняла, что меня разоблачили. Она вскинула голову и отправилась уговаривать гофмейстера посадить ее как можно ближе к королеве.
Двор вернулся из Ковентри в Лондон. Хотя я поставила множество свеч за отца Урсулы, но добиться освобождения сэра Томаса Мэлори из заточения, но удавалось.
– Такие вещи требуют времени, – вздохнула я, прочитав Урсуле отрывки из письма Джона.
Она грустно вздохнула:
– Но ждать очень трудно. Я взяла ее за руку:
– Знаю, Урсула.
А потом пришло письмо, поднявшее мне настроение, хотя там ничего не говорилось о подвижках в деле сэра Томаса Мэлори. Джон собирался в Лондон!
Рано утром одиннадцатого января, накануне Дня святого Бенедикта, мы с Урсулой весело шли по Флит-стрит, на которой я должна была встретиться с Джоном. Помня нашу последнюю встречу в саду замка Ковентри, Джон назначил мне свидание в лавке шорника; вряд ли там кто-нибудь смог бы нам помешать.
На Стрэнде было тихо, даже у Савойского дворца и храма Святого Климента; прохожих нам встретилось немного, несмотря на ясную погоду, но, как только мы оставили элегантные мощеные улицы и свернули на Флит-стрит, послышался оглушительный городской шум. Кузнецы стучали по металлу, разносчики нараспев предлагали свой товар, а ослики, сгибавшиеся под тяжестью поклажи, громко жаловались на судьбу.
День был солнечный, но холодный и ветреный. Мы плотно запахнулись в шерстяные плащи и пытались набегать рытвин, грязных луж и сточных канав вдоль дороги. Нас зазывали уличные торговцы. Я прошла мимо парня, предлагавшего «горячие бараньи ноги!», и остановилась, чтобы купить безделушку у худой и бледной пожилой женщины, выглядевшей совершенно больной. Под благословения бедняжки мы повернули в Обувной переулок, где находилась лавка шорника. Узкая улица, над которой нависали деревья и иные верхние этажи, выдававшиеся над нижними глиняными, покрытыми штукатуркой, была заполнена всадниками на лошадях в роскошной сбруе и носилками с богатыми прелатами и высокородными дамп ми. То и дело сверяясь с указаниями Джона, мы наконец нашли позолоченную вывеску с изображением вороной лошади и надписью «Старый шорник», раскачивавшуюся на ветру между лавкой сапожника и постоялым двором. Я с трепетом вошла в открытую дверь, ощутила сильный запах кожи и заморгала, Пытаясь привыкнуть к полумраку.
Джон стоял в углу, повернувшись ко мне в профиль, и любовался седлом, прошитом золотой нитью и украшенным рубинами. Когда он повернулся и увидел меня, появившаяся на его лице улыбка осветила мрачную лавку, казалось, что в помещение ворвался солнечный свет. Старый шорник, стучавший молотком у стола, поднялся с табурета, закрыл за нами дубовую дверь, задвинул засов, поклонился и исчез в узком проходе, который вел в заднюю часть лавки. Урсула неуверенно пошла за ним. Едва издалека донесся стук двери, как я очутилась в объятиях Джона. Он поцеловал меня так страстно, что по жилам заструился огонь. У меня задрожали колени и закружилась голова. Я слегка отстранилась, посмотрела в ту сторону, где исчез старик, и спросила:
– Здесь действительно безопасно?
Джон засмеялся:
– Можешь не сомневаться. Сомерсет в Уэльсе, Эгремон и Клиффорд застряли в Йоркшире, а владелец лавки – сторонник Йорков, как почти все лондонцы. Старик работает на нашу семью долгие годы и получил от меня щедрую мзду. Он не вернется, пока мы не наговоримся всласть, мой ангел. – Джон прижал меня к себе и жадно накинулся на мои губы. Забыв обо всем на свете, я пылко ответила на поцелуй и отстранилась, чтобы втянуть в себя воздух, только тогда, когда сердце гулко заколотилось в ребра.
Придя в себя, я негромко засмеялась и сказала:
– Ты уже второй раз называешь меня своим ангелом. Разве ты не заметил, что волосы у меня темные, как каштаны? Любимый, у ангелов волосы золотые.
– Ты пропустила две важные вещи, – серьезно сказал Джон, глядя на меня темно-синими глазами. – Во-первых, я замечаю все, что имеет отношение к тебе, в том числе и каштановые волосы… А во-вторых, у моих ангелов волосы не золотые, а именно каштановые.
– Ох, Джон, любимый, – прошептала я, положив голову ему на плечо, – в твоих объятиях я ощущаю райское блаженство. – Небо и земля; солнце и звезды; лето и весна; когда я рядом с тобой, мне принадлежит все самое прекрасное на свете…
Джон долго не размыкал объятий, прижавшись щекой к моим волосам. Наконец он отпустил меня, взял за руки и серьезно посмотрел в глаза.
– Исобел, мой отец встретится с королевой и обсудит с ней подробности брачного договора. Я пришлю тебе весточку сразу же, как только появятся новости.
Хотя сомнения и страхи никогда не оставляли меня, я ощутила жгучую радость.
– Я буду молиться за нас, любимый, – сказала я.
Когда на следующий день колокола часовой башни Вестминстера пробили полдень, паж доставил послание в мою комнату, по которой я нервно расхаживала взад и вперед. Когда я брала письмо, у меня дрожали руки. Письмо было не от Джона, а от его отца Ричарда Невилла, графа Солсбери. Меня приглашали в Эрбер, резиденцию графа у Оленьих ворот. В три часа на реке меня будет ждать барка. Неужели переговоры закончились так быстро? Если так, то меня ждут поразительно хорошие новости. Или поразительно плохие. Но почему Джон не написал сам?
Я посмотрела на свое платье, измявшееся за утро, достала из тумбочки маленькое зеркало, полюбовалась своим отражением, тяжело вздохнула и положила зеркало обратно. Тревога и бессонная ночь сделали свое дело; вид у меня был ужасный. Я ждала итого дня всю жизнь, а когда он наступил, оказалась не готовой к этому.
Я отправилась искать Урсулу. Она не сплетничала с прачками, не узнавала новости у конюхов, но когда не вернулась с конюшни и пошла по коридору в большой зал, то увидела ее ярко-рыжую голову в ближайшей комнате, где ювелир показывал свой товар группе дам. Я подошла к ней и делано небрежно сказала, стараясь не привлекать внимания присутствующих:
– Урсула, я потеряла свою серебряную брошь. Она все поняла с первого взгляда и подыграла мне:
– Не волнуйтесь, миледи Исобел. В последний раз я видела ее на вашем зеленом платье.
Как только мы вернулись в комнату, я начала волноваться и взяла ее за руки.
– Урсула, граф Солсбери пригласил меня в свою лондонскую резиденцию! Что мне надеть? Моя прическа ужасна! Нужно было вымыть голову в прошлую субботу, когда часть дня светило солнце. Помоги мне что-нибудь сделать с лицом, причем, умоляю тебя, поскорее…
Урсула налила мне чашу вина из бутыли, стоявшей в углу комнаты.
– Вот. Это успокоит ваши нервы и улучшит цвет лица. Вы белая как полотно. А что касается наряда, для такого важного случая подойдет голубое с серебром, то самое, которое было на вас, когда вы впервые встретили сэра Джона… – Она пошла в угол, достала платье, спрятанное за остальными, и повесила его на колышек. Потом Урсула стала рыться в сундуках, высказывая свои мысли вслух. – Где ожерелье из жемчуга и хрусталя? Я была уверена, что оно лежит в шкатулке для драгоценностей, но, наверно, положила его в коробочку с украшениями для волос… – Собрав все, что попалось под руку, она положила свою ношу на кровать и начала разбирать кучу, пытаясь найти вещи, лежавшие не на своем месте. – Этот флакон с кремом – он такой маленький, что я не вижу его даже тогда, когда он лежит у меня перед носом… Ах, мот он. – Она рылась в вещах и улыбалась мне. – Не бойтесь, дорогая Исобел. Когда я закончу работу, никто не забудет, как вы выглядели в этот день.
Вино успокоило меня, во всяком случае, руки дрожать перестали. Урсула сходила за водой и поставила кувшин на тумбочку. Пока я стояла нагишом и дрожала, она протирала мое лицо, шею и предплечья губкой, смоченной в горячем травяном настое. Потом вытерла меня, втерла в кожу розовое масло и набросила на плечи одеяло. Когда я села на табуретку, Урсула занялась моим лицом: накрасила брови и ресницы древесным углем, а затем открыла флакончик с кремом из граната, после чего мои щеки и губы стали розовыми. Расплела мне волосы и расчесывала их щеткой из свиной щетины, пока они не стали напоминать поток блестящего шелка, ниспадающий до самой талии.
Теперь меня можно было одевать. Я надела сорочку и осторожно натянула платье. Урсула застегнула хрустальные пуговицы на узком лифе и рукавах, поправила отороченный мехом вырез так, чтобы были видны плечи, и надела мне на шею ожерелье.
– А сюда мы прикрепим красивую брошь вашей матери… – Она приколола ее к левой стороне воротника из меха горностая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51