Он потрепал меня по руке:
– Сердце радуется при мысли о том, что ты вышла за такого доблестного рыцаря. «Достаточно одного слова, чтобы избавить нас от боли и тягот жизни. Это слово – любовь». Разве не так?
– Так. Мудрый Софокл хорошо знал это, – ответила я и пожелала дяде спокойной ночи.
Муж встал и захлопал глазами. Я еле заметно покачала головой, поцеловала его в щеку и шепнула на ухо:
– Нет!
К моему облегчению, выражение его глаз изменилось, Джон поклонился и сел на место.
Вместо спальни я незаметно спустилась в погреб, где держали Сомерсета. Местом его заключения был простой чулан между винными бочками. Удивленный страж пропустил меня только после настойчивого требования; у него был приказ никого не впускать.
Я вошла в чулан, и страж запер за мной дверь. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела Сомерсета, который сидел положив голову на руки. Скрежет замка не заставил его поднять взгляд.
– Милорд Сомерсет…
Звук моего голоса заставил его вскинуть голову. Какое-то время герцог не двигался, затем заморгал глазами и поднялся.
– Исобел, это действительно вы? – с суеверным страхом спросил он. – Или видение, посланное мне Небом?
– Это действительно я, – ответила я, внезапно пожалев о своем приходе.
Он протянул руку, и я после секундного замешательства протянула ему свою. Герцог поцеловал ее и нежно взял в ладони.
– Милорд Сомерсет, я пришла, чтобы поблагодарить вас за обещание, которое вы дали мне в Сент-Олбансе и выполнили.
– Не за что, Исобел.
– Ваша доброта сняла камень с моей души, – ответила я, не обращая внимания на его слова.
– Я сделал это для вас… и сделал бы еще больше. Я опустила веки, отняла руку и вспыхнула, радуясь тому, что в чулане темно.
– Ваша светлость, я хочу, чтобы вы знали… Я всегда буду благодарна вам.
– Докажите.
Я вскинула глаза:
– Что?
– Поцелуйте меня.
Я отпрянула:
– Вы с ума сошли!
– Я мертвец. Мне не нужны ваши молитвы. Если хотите отблагодарить меня, сделайте это сейчас… с помощью губ.
Не успела я опомниться, как Сомерсет преодолел разделявшее нас расстояние и заключил меня в страстные объятия.
– Исобел, вас не удивляет, почему я так и не женился? Все из-за вас! – пылко промолвил Он. – Пока шла война, у меня была надежда. Но теперь она исчезла! – Губы герцога прижались к моим губам, и я ощутила прикосновение его горячего тела. Поцелуй был таким жадным, что я не могла кричать. Я вырывалась, била Сомерсета кулаками в грудь, но он был слишком силен и сжимал меня так же крепко, как орел сжимает в когтях голубку.
Громкий скрежет ключа в замке заставил его ослабить хватку. Я вырвалась так поспешно, что затрещал рукав. На пороге стоял Джон и смотрел на меня. Я пригладила волосы и поправила порванное на плече платье. На лице мужа была написана такая боль, что у меня чуть не разорвалось сердце. Впрочем, боль тут же сменилась гневом. Он поднял кулак, но я успела схватить его за локоть.
– Нет, милорд! Не бей его! Бить пленника недостойно. Особенно того, кто был добр к тебе!
– Добр? – Джон смотрел на меня с ненавистью. – Ты прокралась сюда, чтобы целоваться с моим смертельным врагом, который убил моего отца и брата! По-твоему, это доброта?
– Я не имел к этому никакого отношения, – возразил Сомерсет. – Наоборот, пытался отговорить их.
– Теперь, когда некому это подтвердить, ты можешь говорить что угодно! – прошипел Джон. – Пожалуй, стоит отдать тебя ее дяде. Знаешь, что он предлагает с тобой сделать?
– Джон, прошу тебя, замолчи! Оставь его! Я пришла поблагодарить его за твое спасение! В Сент-Олбансе он дал мне слово, что тебе не причинят вреда, и сдержал его! Ох, Джон, прости мне этот грех. Я хотела сказать ему спасибо, вот и все.
Джон вырвал руку, смерил Сомерсета злобным взглядом, круто повернулся и вышел. Я побежала за ним, но тщетно. Он отказывался разговаривать со мной и был глух к моим мольбам.
И впервые за все время нашего брака не лег со мной в постель.
На следующее утро я проводила дядю. На душе лежал камень. Сразу после его отъезда Джон велел переправить Сомерсета в Миддлем, где его должны были держать под охраной до прибытия короля. В течение трех следующих дней он вел на рыночной площади заседание военного суда, после которого помиловал большинство пленных, а остальных приказал повесить.
Я понимала, что он торопится, не желая дать дяде возможность расправиться с беспомощными пленниками. Но мне такая спешка казалась излишней; я знала своего дядю лучше, чем Джон. Его разговоры о сажании на кол были всего лишь блефом; сердце у него было доброе и неспособное на такую жестокость. В детстве дядя читал мне сказку о несчастных влюбленных Тристане и Изольде, но не смог дойти до конца; их страдания заставили его расплакаться.
Тогда мне было всего шесть лет, но я поняла, что дядя – человек гордый и не хочет, чтобы другие знали о его слабости. Поэтому я никому ничего не сказала, выкинула этот случай из головы и вспомнила о нем только сейчас.
В последний день суда я Джона не видела, а прошлую ночь, как и две предыдущие, он провел отдельно. Я беспокойно расхаживала по спальне, словно это могло избавить меня от душевных страданий. Церковные колокола заунывно отбивали ночные часы, в неподвижном воздухе слышалось пение монахов. Мои силы кончились. Я надела халат и пошла по коридору в комнату, где спал Джон.
Его глаза были закрыты.
– Джон, ты спишь?
В свете луны я увидела, что он открыл глаза.
– Я насчет случившегося… Я хотела поблагодарить Сомерсета. Что в этом плохого?
Муж не ответил, но, слава богу, не повернулся ко мне спиной.
– Джон, я никогда не давала тебе повода сомневаться в моей верности. Сомерсет сам схватил меня. Неужели ты не видел, как я вырывалась? Что еще я могла сделать? Ты – моя первая и последняя любовь. Когда мы врозь, я тоскую по тебе и чувствую себя по-настоящему живой только тогда, когда ты рядом. Завтра ты уедешь, и я снова останусь одна, не зная, сколько времени продлится наша разлука… – Я с ужасом посмотрела в темное окно.
Молчание мужа лишало меня надежды на прощение, но я сделала еще одну попытку:
– Мой повелитель, жизнь – вещь ненадежная. Мы оба знаем, что такое потери. Хотя ты выиграл все сражения, в которых участвовал, в моей душе всегда живет страх, что следующая битвf станет для тебя последней. Иногда я чувствую, что у меня за плечом стоит смерть… – У меня сорвался голос, но я заставила себя продолжить:
– Если ты уедешь, сердясь на меня, я этого не переживу. Разве можно так расстаться? Сомерсет стоил нам слишком дорого. Не позволяй ему забрать все.
Джон не двигался. Я проглотила комок в горле и хотела уйти. Но тут послышался вздох, и рука мужа нашла мою. Он привлек меня к себе. Я негромко всхлипнула и вытянулась рядом с ним.
– Ты права, Исобел, – тихо сказал он. – Нельзя тратить время на такие пустяки. В конце концов, у нас нет ничего, кроме времени.
Я поцеловала его в шею.
– Просто за обедом твой дядя огорчил меня, а когда я пришел к тебе за утешением, то не застал… – Он тяжело вздохнул. – Увидеть любимую женщину в объятиях другого – такого не пожелаешь и врагу. Это чуть не свело меня с ума. Я не мог справиться с собой. Мне хотелось убить Сомерсета.
– Забудь об этом, любимый. Выброси из головы. Самое главное – то, что мы вместе.
Глава двадцатая
Хексем, 1464 г.
– Спасибо, Джеффри, – с улыбкой поблагодарила я, принимая письмо от дяди.
Со временем я очень полюбила этого человека, который стал моей правой рукой. В отсутствие Джона Джеффри помогал мне общаться с управляющими, сборщиками арендной платы, жнецами, возчиками, кузнецами, пахарями, пастухами и другими работниками наших разбросанных поместий и знал все на свете. Добродушием он напоминал короля Эдуарда, но упорно работал и многое успевал. Одни Небеса знали, как мы нуждались в его помощи. Мы продолжали испытывать материальные трудности, несмотря на доход с золотого рудника; нанимать мастеров было не на что, но этот пожилой человек делал за день больше, чем большинство молодых делает за неделю.
Я сломала печать и углубилась в чтение.
«Дорогая племянница Исобел!
После нашей встречи случилось очень многое. Наш добрый суверен, король Эдуард W, принял меня в Лондоне очень тепло. Дай ему Бог править нами как можно дольше! Должен признаться, он произвел на меня очень сильное впечатление. Он самый красивый мужчина и принц, которого мне приходилось видеть, выше ростом и шире в плечах всех, кого я знаю; кроме того, он очень дружелюбен. Ясно, что у нашего молодого короля нет ничего общего с нашим кротким Генрихом. Чрезвычайно способный, понятливый и одаренный талантом великого полководца, он представляет собой идеал государственного деятеля. Он сразу понял мои таланты и по достоинству оценил мои доводы против чрезмерной терпимости. Дорогая племянница, ты можешь гордиться тем, что заслуги твоего дяди, принадлежащего к числу пэров королевства и являющегося одним из величайших ученых мира, по достоинству оценены нашим королем Эдуардом IV. Его величество почтил мои мудрые советы и непоколебимую преданность Йоркам тем, что назначил меня лордом-констеблем Англии и дал власть рассматривать дела без суда и права обжалования моих решений».
Я опустила письмо. У меня кружилась голова. В руках моего дяди была сосредоточена огромная власть, которая должна была проявить его истинную сущность. Он всегда был горд, и теперь я боялась, что эта гордость ослепит его. Если Маргарита считала себя миротворцем даже тогда, когда посылала людей на казнь, то он считал себя преданным ланкастерцем даже тогда, когда сбежал в Италию, чтобы избежать участия в войне.
Но больше всего меня тревожила его вера в собственную непогрешимость. Мой дядя был жалостлив, но тот же человек, который плакал над вымышленной историей о любви Тристана и Изольды, с восхищением следил за тем, как сарацин сажали на кол.
«Каков же на самом деле мой любимый дядя Джон Типтофт, он же граф Вустер?»
Я сотворила знак креста и продолжила чтение.
«Однако наш новый король слишком милостив; несмотря на мои категорические возражения и большую мудрость, продиктованную возрастом, он протянул Сомерсету оливковую ветвь. Раскрыв герцогу свои объятия и назвав его своим кузеном и другом, король сказал: «Генри, забудем прошлое», даровал ему прощение, и Сомерсет опустился перед ним на колени».
Я снова опустила послание. Мой дядя ошибся: мудрость определялась не ученостью и возрастом, а человеческим сердцем. Теперь я не сомневалась, что король Эдуард остался прежним. «Как тебе не стыдно? Так вот какова твоя благодарность дяде, которому ты обязана своим счастьем?» – подумала я, ощущая чувство вины. Но всего через несколько дней после его назначения лордом-констеблем поступили новости, которые снова возбудили во мне дурные предчувствия. Эти новости принес Джон.
– Граф Оксфорд и его старший сын арестованы за государственную измену.
– Они в чем-то виноваты?
– Большинство считает, что нет. Но это будет решать твой дядя.
Ничего больше Джон не сказал, и я сменила предмет. Все, что было связано с дядей, стало для нас больной темой. Вскоре стало известно, что дядя признал графа и его сына виновными и графу отрубили голову на плахе, еще мокрой jт крови его сына/ У меня так свело живот, что я не могла есть два дня.
Джон, который в это время был дома, сел на коня, и я не видела его до самого заката. Он вернулся, когда обед давно остыл, и ел с отсутствующим взглядом. Я понимала, что Джон вспоминает отца и брата, зверски убитых Клиффордом в Уэйкфилде. Возможно, приговор моего дяди был справедливым, но казнить сына на глазах у отца и заставлять Оксфорда класть голову на плаху, обагренную кровью его сына, было слишком жестоко.
Эдуард в порыве щедрости не лишил Оксфорда имущественных и гражданских прав, и второй сын графа, семнадцатилетний Джон де Вер, не участвовавший в измене отца, унаследовал его титул. Но разве эта щедрость могла компенсировать жестокость моего дяди? Вслед за этим поступило сообщение, что молодой наследник поссорился с каким-то юношей, устроил драку, снова попал под суд и мой дядя приговорил его к отсечению руки по локоть. Однако на этот раз король Эдуард не утвердил приговор, который все сочли слишком суровым. Мой дядя, плакавший над рукописью, создал себе репутацию мясника.
Прошло несколько недель. Мои опасения слегка рассеялись после получения хороших вестей. Маргарита, не сумев получить помощь в Шотландии, отплыла во Францию; в руках ланкастерцев оставалась только крепость Бамберг, где находился король Генрих. Сэр Томас Мэлори, ехавший на границу по поручению короля, остановился в Ситон-Делавале, повидался с Урсулой и сообщил интересные новости.
– Увидев, что их молодой король, простоволосый и безоружный, скачет рядом с Сомерсетом, и решив, что Эдуарду грозит смертельная опасность, жители Грантема попытались стащить Сомерсета с лошади и убить его! – сказал он. – Но златовласый Эдуард рассмеялся и сказал им, что теперь былые враги стали друзьями! Такой поворот событий заставил горожан почесать в затылке… Клянусь душой, король Эдуард – самый дружелюбный и добродушный монарх, когда-либо сидевший на троне Англии!
– Король Эдуард не только щедр, но и умен, – задумчиво сказала я. – Нужно забыть прошлое и как можно скорее двигаться в будущее. Сэр Томас, но разве Сомерсет не находится в трудном положении? Не все так великодушны, как Эдуард. Как герцог найдет общий язык с родственниками тех, кого он убил? – Я думала о его многочисленных попытках расправиться с Невиллами. Что должен чувствовать Джон? Хотя самого Сомерсета в Уэйкфилде не было, но он приложил руку – возможно, против воли – к смерти графа Солсбери и Томаса. Да и засад на них он устроил немало.
– Да, – вздохнул сэр Томас Мэлори, – положение у него трудное. Есть люди, которые не простят его никогда. Я сам видел, как к нему поворачивались спиной и о чем-то шептались, прикрывая рот ладонью. Не знаю, миледи, как ответить на ваш вопрос. Время покажет.
Так и вышло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51