https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/iz_litevogo_mramora/
К моему изумлению, покои Бекингема оказались пустыми.
– Где герцог? – спросила я слугу, выметавшего «илу из камина.
Он обернулся и посмотрел на меня. Лицо слуги было запачкано сажей.
– Уехал сегодня утром. Сразу после заседания совета.
– Куда уехал? – воскликнула я.
– Не знаю. Но не бойтесь, леди, вечером он вернется.
– Тогда будет слишком поздно! – лихорадочно выпалила я. – Кто-нибудь может сказать, куда он уехал?
– Наверно… не знаю… Все милорды из свиты герцога уехали с ним. Может быть, кто-нибудь из конюшни.
Но конюхи, которые могли что-то знать, разошлись по всему замку, выполняя свои обязанности. Я вернулась к Урсуле в панике.
– Урсула, что делать? Сомерсет убьет его! Он спит и видит, как бы это сделать!
Урсула заставила меня сесть на кровать.
– Мы сообщим мэру. Он не даст совершиться кровопролитию.
Я схватила плащ, но Урсула положила ладонь на мою руку:
– Не вы, дорогая леди. На сегодня с вас достаточно. Пойду я.
– Но мэр не станет с тобой разговаривать…
– Он – друг моего отца. Он примет меня, – решительно ответила она. – А вы помолитесь за сэра Джона. Он – доблестный рыцарь и еще не проиграл бой, но ваши молитвы и помощь Господа могут ему понадобиться. Я постараюсь вернуться как можно скорее.
Возражать не было сил. Я взяла руку Урсулы и, как послушный ребенок, пошла в маленькую часовню при замке. Оставив меня там, Урсула ушла. Я поста вила за Джона свечку. Потом опустилась на колени перед деревянным алтарем, убранным цветами и зеленью, устремила взгляд на украшенную драгоценными камнями статую Девы с Младенцем, стоящими в нише, и стала просить Небеса спасти Джона. Когда молитва заканчивалась, я начинала ее снова, не обращая внимания на убывавший день и посетителей, которые приходили в часовню просить Господа помочь им справиться с трудностями.
Урсула вернулась через несколько часов, когда уже стемнело. Я со страхом и надеждой поднялась на ноги. Моя компаньонка быстро осмотрелась по сторонам, улыбнулась и прошептала:
– Исобел, всемогущий Господь ответил на ваши молитвы!
Я чуть не заплакала от облегчения.
Схватив протянутую ею руку, как пьяница, умирающий от жажды, я заторопилась в самый тихий и темный угол двора, подальше от круга света, который отбрасывал торчавший в гнезде факел. Часовые на сторожевой башне обменивались грубыми шутка ми и зычно хохотали, но я их не слышала. Урсула дала мне полный отчет о том, что случилось днем.
– Господу было угодно, чтобы мэр и отцы города узнали о вызове Сомерсета, уже будучи готовыми к этому: когда Сомерсет и его люди явились на площадь, сотни вооруженных горожан прогнали их! – выпалила она. – Но Сомерсет так разозлился, что убил троих из них. Разъяренные горожане хотели его крови, и, если бы Сомерсета не спас прибывший герцог Бекингем, толпа наверняка убила бы его…
– Герцог Бекингем? – остолбенела я.
– Да, он приехал из Лестера как раз в разгар потасовки.
– Откуда ты знаешь, что это правда?
– Конюх мэра рассказал. Парень только что вернулся из Ковентри, где он встречался со служанкой полотых дел мастера. Этот мастер, близкий друг мэра, принимал участие в столкновении.
Я закрыла глаза. На сердце полегчало. Джон был в безопасности. Я мысленно представила себе людей, вооруженных пиками, выкрикивающих проклятия и приказывающих Сомерсету убираться из города. Тот же гнев и проклятия я видела и слышала в Лондоне.
В ту ночь я спала крепче, чем все предыдущие недели. На следующий день пришло письмо от дяди. Я дала посыльному монету, задыхаясь, сломала печать, развернула листок и прочитала:
«Моя дорогая племянница Исобел!
Твое письмо дошло благополучно. Я долго размышлял над твоей просьбой поговорить с королевой. Сэр Джон Невилл, которого ты полюбила, человек безупречный. Как тебе известно, я часто встречался с ним много лет назад, когда он был еще юношей. Я не видел в нем ни одного недостатка. Но я нарушил бы свой долг перед тобой и твоей матерью, если бы не указал, что этот брак не в твоих интересах. Так уж случилось, что перед отъездом в Рим я буду вынужден побывать при дворе. Там мы встретимся и обсудим этот важный вопрос с глазу на глаз.
Храни тебя Бог.
Писано первого декабря 1456 года в Дублинском замке.
Твой любящий дядя,
Джон Типтофт, граф Вустер; лорд-наместник Ирландии; посол его королевского величества Генриха VI при дворе его святейшества папы Каллиста III в Риме».
Когда я складывала письмо и прятала его у себя на груди, мои руки дрожали. Почувствовав потребность помолиться, я пошла в часовню и попросила Господ; помочь мне найти слова, которые могли бы повлиять на дядю.
Он прибыл через неделю и тут же вызвал меня. Посланный им паж прибыл, когда я завтракала. Я проследовала за мальчиком по коридорам, забитым свитскими, гонцами, слугами, клириками и всеми остальными, как знатными, так и простолюдинами, спустилась по выбитым каменным ступеням во внутренний двор, а потом поднялась в просторные покои дяди, находившиеся в восточной башне. Слуги дяди таскали его сундуки и расставляли пожитки. Дядя Джон, никогда не тративший время даром, стоял и диктовал письма двум писцам сразу, иногда прерываясь, чтобы дать указания слугам, куда класть ту или иную ценную вещь. Когда стоявший у двери йомен известил о моем приходе, дядя поднял взгляд. Его суровые черты смягчились, на губах заиграла улыбка, и я бросилась в его объятия.
– Дядя, дорогой дядя, как я рада тебя видеть! – Я крепко обняла его и чуть не заплакала.
Брат матери был моим единственным живым родственником; он завоевал мое сердце еще в детстве Дядя Типтофт сажал меня на колени, читал книжки, играл со мной в жмурки и относился ко мне снисходительнее, чем моя няня. Я любила его так, что над этим чувством не были властны ни время, ни расстояние, и поэтому ощутила укол печали, увидев, как он изменился. «Ему уже за тридцать; годы берут свое», – думала я, глядя на его поседевшие виски, впалые щеки и морщины на переносице, подчеркивавшие его единственную непривлекательную черту – глубоко посаженные голубые глаза. Однако это не мешало ему оставаться красивым мужчиной. Возраст не заставлял его сутулиться; дядя держался очень прямо.
Он знаком отослал слуг, и те со стуком закрыли за собой дверь.
– Садись, детка… – Он показал на стул, только что освобожденный одним из писцов, сам сел за письменный стол напротив и смерил меня взглядом. – Чудесно выглядишь. Честное слово. Жать гордилась бы тобой, если бы могла видеть, какой ты стала.
Я опустила глаза. Моя мать, красавица Джоан Типтофт, умерла, когда мне было шесть лет, и я знали, что буду тосковать по ней до конца моих дней.
– Да, детка, она гордилась бы тобой не меньше, чем я… – Еще какое-то время он рассматривал меня, а потом хлопнул себя по колену. – Так что там с этим типом Солсбери?
Я чуть не улыбнулась. Дядя всегда брал быка за рога. Я изложила ситуацию, не вдаваясь в подробности. Он слушал внимательно.
– Дядя, я люблю его, – закончила я.
– Это безрассудно, моя дорогая… очень неразумии. Невиллы – сторонники герцога Йорка, а враждебность королевы делает положение Йорка очень ненадежным. Ходят слухи, что теперь, когда король Генрих выздоровел, герцога могут отправить в Тауэр. Королева жаждет отрубить ему голову.
– Я прожила при дворе три месяца и все понимаю, но это ничего не меняет. Я люблю сэра Джона Невилла. Мы хотим пожениться. Я не смогу жить без него. – Я потянулась к руке дяди. – Когда ты потерял свою вторую жену, Элизабет Грейндор, то был безутешен. Клялся, что больше никогда не женишься, и сдержал клятву. Милый дядя, ты знаешь, что такое любовь. Избавь меня от участи прожить без этого чувства.
Он задумался, надолго умолк, а потом тяжело вздохнул.
– Ладно. Сделаю все, что в моих силах.
Я чуть не сошла с ума от радости, однако следующие слова дяди охладили меня.
– Но не питай слишком больших надежд.
Днем я сидела в большом зале, читала Горация и время от время косилась на окна палаты, где дядя обсуждал с королевой ирландские дела… и мою судьбу. К ужину я еще ничего не знала, потому что после встречи с королевой дядя поехал прямо к архиепископу Кентерберийскому. Хотя королева пригласила меня ужинать за ее столом вместе с другими знатны ми особами, выражение лица дяди было непроницаемым, а задумчивый взгляд, которым во время трапезы меня несколько раз удостаивала Маргарита, только усугублял мою тревогу. После ужина она пригласила всех фрейлин и нескольких благородных дам к себе в светлицу. Я смогла поговорить с дядей только тогда, когда церковные колокола пробили всю черню.
Он предложил мне сесть, а сам остался стоять, сложив руки на груди и потирая подбородок.
– Исобел, ты пробыла при дворе совсем недолго, и уже успела повлиять на государственные дела. Из-за тебя герцог Сомерсет оскорбил королеву, причем так серьезно, что она приказала ему отправиться в Уэльс и написала королю Якову Второму Шотландскому письмо с предложением выдать за Сомерсета сестру короля Жанну.
Я громко ахнула.
– В ответ на мою просьбу – признаюсь, я был так красноречив, что чуть не довел себя до слез! – она согласилась на твой брак с сэром Джоном Невиллом.
У меня перехватило дыхание. Я попыталась встать, но обнаружила, что ноги меня не слушаются, И снова опустилась в кресло.
– Но я должен предупредить, что она назначила за тебя чрезвычайно высокую цену. Поскольку ты являешься единственной наследницей всех моих владений и титулов, цена, которую она требует за брак между тобой и сыном Солсбери, неслыханна и не идет ни в какое сравнение с ежегодным доходом, который ты получаешь от своих земель.
Я стиснула ручку кресла.
– Сколько?
– Две тысячи фунтов. Заплатить такой выкуп под силу только королю. Солсбери это не по карману.
Стены комнаты начали вращаться. Я прижала руку к виску, пытаясь справиться с головокружением.
– По словам самой королевы, – закончил дядя, – она решила как следует заработать на этой сделке.
* * *
Я встретила Сомерсета переднего отъездом из Вестминстера. Это случилось на следующий вечер после того, как мой дядя уехал в Рим. Герцог подстерег меня в коридоре, когда я вышла из отхожего места.
– Ты презираешь меня, да? – Сомерсет схватил меня за руку. От него разило перегаром; даже в полумраке было видно, что его зрачки расширились от желания.
– Никто не смеет презирать меня!
Я позвала на помощь и попыталась вырваться, из темной ниши вышел страж.
– Стой! – крикнул он и обнажил меч.
Не выпуская моей руки, Сомерсет повернулся и по смотрел стражу в глаза. Тот опустил меч и попятился, бормоча извинения. Я поняла, что на помощь с его стороны рассчитывать не приходится, и решила спасаться сама. Воспользовавшись тем, что Сомерсет отвлекся, я вынула из рукава кинжал и вонзила его в руку герцога. Он выругался, выпустил меня и начал останавливать кровь. Я помчалась к себе в комнату, спотыкаясь от страха, задвинула засов и упала в объятия Урсулы. Следующий день я провела у себя в комнате, пока не пришла Урсула и не сказала, что герцог уехал.
После отбытия Сомерсета в замке наступило спокойствие. Я много времени проводила в часовне, прося о помощи Святую Деву, а во время вышивания шептала про себя молитвы, в то время как окружавшие меня фрейлины сплетничали и хихикали. Большой гобелен по рисунку короля, предназначенный для украшения Вестминстерского дворца, был почти закончен; скоро его предстояло повесить в большом зале для напоминания о значении Святок. Под изображением Иисуса, несущего крест на Голгофу, было вышито: «Ты должен возлюбить своих врагов». Да, прощение было благородным чувством, которого при дворе отчаянно не хватало. Стоило мне посмотреть на гобелен, как я вспоминала злобные лица Сомерсетл, Клиффорда, Эгремона и других, потерявших отцов и братьев в битве при Сент-Олбансе. Именно такие лица были у врагов, окружавших Христа.
Я понимала намерение короля. Кроткий Генрих выбрал этот сюжет намеренно. Но обратят ли на него внимание?
У меня была причина праздновать согласие королевы на мой брак, но я не позволяла себе тщетных Надежд и тосковала по Джону. Святки оставляли внутри странную пустоту; общее веселье только усиливало чувство одиночества.
Глава восьмая
Январь 1457 г.
Наступил январь, пошел снежок, и толпа гостей, Прибывших в замок Ковентри на Святки, разъехалась по своим имениям. Я учила детей, выполняла поручения королевы, шила и ждала вестей от Джона. Но ничто не доставляло мне радости. Королева считали, что граф Солсбери не сможет – или не захочет – платить огромную сумму за мою руку, и собирала предложения других богатых претендентов, держа Меня в постоянном ужасе; я боялась, что она подберет мне жениха и заставит принять предложение. В начале 1457 года моя тревога была такой сильной, что я чисто страдала головными болями и плохо спала; не помогали даже горячие поссеты.
В одно ледяное утро я возвратилась в свою комнату и увидела, что Урсула держит в руке письмо И плачет.
– В чем дело, милая? – спросила я, сев на кропить, покрытую серым стеганым одеялом, и гладя рыжую голову подруги.
Урсула посмотрела на меня распухшими глазами:
– Моего отца посадили в тюрьму!
Я невольно ахнула.
– За что?
– По фальшивому обвинению в изнасиловании монахини!
Я уставилась на Урсулу, хлопая глазами и не находя слов.
– Он этого не делал! Это невозможно! – воскликнула Урсула. – Это все из-за Элизабет Вудвилл, я знаю! – Она ударилась в слезы.
Я привлекла Урсулу к себе и вспомнила ее ссору с Элизабет, происшедшую в комнате для рукоделия на прошлой неделе. Эта дрянь Вудвилл несколько дней дразнила толстую молодую служанку, пока та не разрыдалась у нас на глазах. Урсула посмела утешать ее в присутствии Элизабет и даже произнесла слово «ведьма» – правда, шепотом, но оно разнеслось на всю комнату. Поговаривали, что мать Элизабет Жакетта Люксембургская, в первом браке герцогиня Бедфорд, нажила свое огромное состояние с помощью колдовства, но никто не дерзал обвинит ее в этом – разве что за спиной. К моему облегчению, Элизабет ограничилась косым взглядом в сторону Урсулы и пропустила реплику мимо ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Где герцог? – спросила я слугу, выметавшего «илу из камина.
Он обернулся и посмотрел на меня. Лицо слуги было запачкано сажей.
– Уехал сегодня утром. Сразу после заседания совета.
– Куда уехал? – воскликнула я.
– Не знаю. Но не бойтесь, леди, вечером он вернется.
– Тогда будет слишком поздно! – лихорадочно выпалила я. – Кто-нибудь может сказать, куда он уехал?
– Наверно… не знаю… Все милорды из свиты герцога уехали с ним. Может быть, кто-нибудь из конюшни.
Но конюхи, которые могли что-то знать, разошлись по всему замку, выполняя свои обязанности. Я вернулась к Урсуле в панике.
– Урсула, что делать? Сомерсет убьет его! Он спит и видит, как бы это сделать!
Урсула заставила меня сесть на кровать.
– Мы сообщим мэру. Он не даст совершиться кровопролитию.
Я схватила плащ, но Урсула положила ладонь на мою руку:
– Не вы, дорогая леди. На сегодня с вас достаточно. Пойду я.
– Но мэр не станет с тобой разговаривать…
– Он – друг моего отца. Он примет меня, – решительно ответила она. – А вы помолитесь за сэра Джона. Он – доблестный рыцарь и еще не проиграл бой, но ваши молитвы и помощь Господа могут ему понадобиться. Я постараюсь вернуться как можно скорее.
Возражать не было сил. Я взяла руку Урсулы и, как послушный ребенок, пошла в маленькую часовню при замке. Оставив меня там, Урсула ушла. Я поста вила за Джона свечку. Потом опустилась на колени перед деревянным алтарем, убранным цветами и зеленью, устремила взгляд на украшенную драгоценными камнями статую Девы с Младенцем, стоящими в нише, и стала просить Небеса спасти Джона. Когда молитва заканчивалась, я начинала ее снова, не обращая внимания на убывавший день и посетителей, которые приходили в часовню просить Господа помочь им справиться с трудностями.
Урсула вернулась через несколько часов, когда уже стемнело. Я со страхом и надеждой поднялась на ноги. Моя компаньонка быстро осмотрелась по сторонам, улыбнулась и прошептала:
– Исобел, всемогущий Господь ответил на ваши молитвы!
Я чуть не заплакала от облегчения.
Схватив протянутую ею руку, как пьяница, умирающий от жажды, я заторопилась в самый тихий и темный угол двора, подальше от круга света, который отбрасывал торчавший в гнезде факел. Часовые на сторожевой башне обменивались грубыми шутка ми и зычно хохотали, но я их не слышала. Урсула дала мне полный отчет о том, что случилось днем.
– Господу было угодно, чтобы мэр и отцы города узнали о вызове Сомерсета, уже будучи готовыми к этому: когда Сомерсет и его люди явились на площадь, сотни вооруженных горожан прогнали их! – выпалила она. – Но Сомерсет так разозлился, что убил троих из них. Разъяренные горожане хотели его крови, и, если бы Сомерсета не спас прибывший герцог Бекингем, толпа наверняка убила бы его…
– Герцог Бекингем? – остолбенела я.
– Да, он приехал из Лестера как раз в разгар потасовки.
– Откуда ты знаешь, что это правда?
– Конюх мэра рассказал. Парень только что вернулся из Ковентри, где он встречался со служанкой полотых дел мастера. Этот мастер, близкий друг мэра, принимал участие в столкновении.
Я закрыла глаза. На сердце полегчало. Джон был в безопасности. Я мысленно представила себе людей, вооруженных пиками, выкрикивающих проклятия и приказывающих Сомерсету убираться из города. Тот же гнев и проклятия я видела и слышала в Лондоне.
В ту ночь я спала крепче, чем все предыдущие недели. На следующий день пришло письмо от дяди. Я дала посыльному монету, задыхаясь, сломала печать, развернула листок и прочитала:
«Моя дорогая племянница Исобел!
Твое письмо дошло благополучно. Я долго размышлял над твоей просьбой поговорить с королевой. Сэр Джон Невилл, которого ты полюбила, человек безупречный. Как тебе известно, я часто встречался с ним много лет назад, когда он был еще юношей. Я не видел в нем ни одного недостатка. Но я нарушил бы свой долг перед тобой и твоей матерью, если бы не указал, что этот брак не в твоих интересах. Так уж случилось, что перед отъездом в Рим я буду вынужден побывать при дворе. Там мы встретимся и обсудим этот важный вопрос с глазу на глаз.
Храни тебя Бог.
Писано первого декабря 1456 года в Дублинском замке.
Твой любящий дядя,
Джон Типтофт, граф Вустер; лорд-наместник Ирландии; посол его королевского величества Генриха VI при дворе его святейшества папы Каллиста III в Риме».
Когда я складывала письмо и прятала его у себя на груди, мои руки дрожали. Почувствовав потребность помолиться, я пошла в часовню и попросила Господ; помочь мне найти слова, которые могли бы повлиять на дядю.
Он прибыл через неделю и тут же вызвал меня. Посланный им паж прибыл, когда я завтракала. Я проследовала за мальчиком по коридорам, забитым свитскими, гонцами, слугами, клириками и всеми остальными, как знатными, так и простолюдинами, спустилась по выбитым каменным ступеням во внутренний двор, а потом поднялась в просторные покои дяди, находившиеся в восточной башне. Слуги дяди таскали его сундуки и расставляли пожитки. Дядя Джон, никогда не тративший время даром, стоял и диктовал письма двум писцам сразу, иногда прерываясь, чтобы дать указания слугам, куда класть ту или иную ценную вещь. Когда стоявший у двери йомен известил о моем приходе, дядя поднял взгляд. Его суровые черты смягчились, на губах заиграла улыбка, и я бросилась в его объятия.
– Дядя, дорогой дядя, как я рада тебя видеть! – Я крепко обняла его и чуть не заплакала.
Брат матери был моим единственным живым родственником; он завоевал мое сердце еще в детстве Дядя Типтофт сажал меня на колени, читал книжки, играл со мной в жмурки и относился ко мне снисходительнее, чем моя няня. Я любила его так, что над этим чувством не были властны ни время, ни расстояние, и поэтому ощутила укол печали, увидев, как он изменился. «Ему уже за тридцать; годы берут свое», – думала я, глядя на его поседевшие виски, впалые щеки и морщины на переносице, подчеркивавшие его единственную непривлекательную черту – глубоко посаженные голубые глаза. Однако это не мешало ему оставаться красивым мужчиной. Возраст не заставлял его сутулиться; дядя держался очень прямо.
Он знаком отослал слуг, и те со стуком закрыли за собой дверь.
– Садись, детка… – Он показал на стул, только что освобожденный одним из писцов, сам сел за письменный стол напротив и смерил меня взглядом. – Чудесно выглядишь. Честное слово. Жать гордилась бы тобой, если бы могла видеть, какой ты стала.
Я опустила глаза. Моя мать, красавица Джоан Типтофт, умерла, когда мне было шесть лет, и я знали, что буду тосковать по ней до конца моих дней.
– Да, детка, она гордилась бы тобой не меньше, чем я… – Еще какое-то время он рассматривал меня, а потом хлопнул себя по колену. – Так что там с этим типом Солсбери?
Я чуть не улыбнулась. Дядя всегда брал быка за рога. Я изложила ситуацию, не вдаваясь в подробности. Он слушал внимательно.
– Дядя, я люблю его, – закончила я.
– Это безрассудно, моя дорогая… очень неразумии. Невиллы – сторонники герцога Йорка, а враждебность королевы делает положение Йорка очень ненадежным. Ходят слухи, что теперь, когда король Генрих выздоровел, герцога могут отправить в Тауэр. Королева жаждет отрубить ему голову.
– Я прожила при дворе три месяца и все понимаю, но это ничего не меняет. Я люблю сэра Джона Невилла. Мы хотим пожениться. Я не смогу жить без него. – Я потянулась к руке дяди. – Когда ты потерял свою вторую жену, Элизабет Грейндор, то был безутешен. Клялся, что больше никогда не женишься, и сдержал клятву. Милый дядя, ты знаешь, что такое любовь. Избавь меня от участи прожить без этого чувства.
Он задумался, надолго умолк, а потом тяжело вздохнул.
– Ладно. Сделаю все, что в моих силах.
Я чуть не сошла с ума от радости, однако следующие слова дяди охладили меня.
– Но не питай слишком больших надежд.
Днем я сидела в большом зале, читала Горация и время от время косилась на окна палаты, где дядя обсуждал с королевой ирландские дела… и мою судьбу. К ужину я еще ничего не знала, потому что после встречи с королевой дядя поехал прямо к архиепископу Кентерберийскому. Хотя королева пригласила меня ужинать за ее столом вместе с другими знатны ми особами, выражение лица дяди было непроницаемым, а задумчивый взгляд, которым во время трапезы меня несколько раз удостаивала Маргарита, только усугублял мою тревогу. После ужина она пригласила всех фрейлин и нескольких благородных дам к себе в светлицу. Я смогла поговорить с дядей только тогда, когда церковные колокола пробили всю черню.
Он предложил мне сесть, а сам остался стоять, сложив руки на груди и потирая подбородок.
– Исобел, ты пробыла при дворе совсем недолго, и уже успела повлиять на государственные дела. Из-за тебя герцог Сомерсет оскорбил королеву, причем так серьезно, что она приказала ему отправиться в Уэльс и написала королю Якову Второму Шотландскому письмо с предложением выдать за Сомерсета сестру короля Жанну.
Я громко ахнула.
– В ответ на мою просьбу – признаюсь, я был так красноречив, что чуть не довел себя до слез! – она согласилась на твой брак с сэром Джоном Невиллом.
У меня перехватило дыхание. Я попыталась встать, но обнаружила, что ноги меня не слушаются, И снова опустилась в кресло.
– Но я должен предупредить, что она назначила за тебя чрезвычайно высокую цену. Поскольку ты являешься единственной наследницей всех моих владений и титулов, цена, которую она требует за брак между тобой и сыном Солсбери, неслыханна и не идет ни в какое сравнение с ежегодным доходом, который ты получаешь от своих земель.
Я стиснула ручку кресла.
– Сколько?
– Две тысячи фунтов. Заплатить такой выкуп под силу только королю. Солсбери это не по карману.
Стены комнаты начали вращаться. Я прижала руку к виску, пытаясь справиться с головокружением.
– По словам самой королевы, – закончил дядя, – она решила как следует заработать на этой сделке.
* * *
Я встретила Сомерсета переднего отъездом из Вестминстера. Это случилось на следующий вечер после того, как мой дядя уехал в Рим. Герцог подстерег меня в коридоре, когда я вышла из отхожего места.
– Ты презираешь меня, да? – Сомерсет схватил меня за руку. От него разило перегаром; даже в полумраке было видно, что его зрачки расширились от желания.
– Никто не смеет презирать меня!
Я позвала на помощь и попыталась вырваться, из темной ниши вышел страж.
– Стой! – крикнул он и обнажил меч.
Не выпуская моей руки, Сомерсет повернулся и по смотрел стражу в глаза. Тот опустил меч и попятился, бормоча извинения. Я поняла, что на помощь с его стороны рассчитывать не приходится, и решила спасаться сама. Воспользовавшись тем, что Сомерсет отвлекся, я вынула из рукава кинжал и вонзила его в руку герцога. Он выругался, выпустил меня и начал останавливать кровь. Я помчалась к себе в комнату, спотыкаясь от страха, задвинула засов и упала в объятия Урсулы. Следующий день я провела у себя в комнате, пока не пришла Урсула и не сказала, что герцог уехал.
После отбытия Сомерсета в замке наступило спокойствие. Я много времени проводила в часовне, прося о помощи Святую Деву, а во время вышивания шептала про себя молитвы, в то время как окружавшие меня фрейлины сплетничали и хихикали. Большой гобелен по рисунку короля, предназначенный для украшения Вестминстерского дворца, был почти закончен; скоро его предстояло повесить в большом зале для напоминания о значении Святок. Под изображением Иисуса, несущего крест на Голгофу, было вышито: «Ты должен возлюбить своих врагов». Да, прощение было благородным чувством, которого при дворе отчаянно не хватало. Стоило мне посмотреть на гобелен, как я вспоминала злобные лица Сомерсетл, Клиффорда, Эгремона и других, потерявших отцов и братьев в битве при Сент-Олбансе. Именно такие лица были у врагов, окружавших Христа.
Я понимала намерение короля. Кроткий Генрих выбрал этот сюжет намеренно. Но обратят ли на него внимание?
У меня была причина праздновать согласие королевы на мой брак, но я не позволяла себе тщетных Надежд и тосковала по Джону. Святки оставляли внутри странную пустоту; общее веселье только усиливало чувство одиночества.
Глава восьмая
Январь 1457 г.
Наступил январь, пошел снежок, и толпа гостей, Прибывших в замок Ковентри на Святки, разъехалась по своим имениям. Я учила детей, выполняла поручения королевы, шила и ждала вестей от Джона. Но ничто не доставляло мне радости. Королева считали, что граф Солсбери не сможет – или не захочет – платить огромную сумму за мою руку, и собирала предложения других богатых претендентов, держа Меня в постоянном ужасе; я боялась, что она подберет мне жениха и заставит принять предложение. В начале 1457 года моя тревога была такой сильной, что я чисто страдала головными болями и плохо спала; не помогали даже горячие поссеты.
В одно ледяное утро я возвратилась в свою комнату и увидела, что Урсула держит в руке письмо И плачет.
– В чем дело, милая? – спросила я, сев на кропить, покрытую серым стеганым одеялом, и гладя рыжую голову подруги.
Урсула посмотрела на меня распухшими глазами:
– Моего отца посадили в тюрьму!
Я невольно ахнула.
– За что?
– По фальшивому обвинению в изнасиловании монахини!
Я уставилась на Урсулу, хлопая глазами и не находя слов.
– Он этого не делал! Это невозможно! – воскликнула Урсула. – Это все из-за Элизабет Вудвилл, я знаю! – Она ударилась в слезы.
Я привлекла Урсулу к себе и вспомнила ее ссору с Элизабет, происшедшую в комнате для рукоделия на прошлой неделе. Эта дрянь Вудвилл несколько дней дразнила толстую молодую служанку, пока та не разрыдалась у нас на глазах. Урсула посмела утешать ее в присутствии Элизабет и даже произнесла слово «ведьма» – правда, шепотом, но оно разнеслось на всю комнату. Поговаривали, что мать Элизабет Жакетта Люксембургская, в первом браке герцогиня Бедфорд, нажила свое огромное состояние с помощью колдовства, но никто не дерзал обвинит ее в этом – разве что за спиной. К моему облегчению, Элизабет ограничилась косым взглядом в сторону Урсулы и пропустила реплику мимо ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51