Сама королева была так бедна, что смогла появиться на людях лишь в наряде, предоставленном Генрихом. Теперь же она была одета роскошно – возможно, слишком роскошно, – а ее фавориты обогащались за счет казны.
Кроме того, Маргариту обвиняли в смерти дяди короля Генриха, Хамфри Глостера, который возлагал вину за военные поражения на покойных герцогов Сомерсета и Суффолка. Народ любил его так же, как теперь любил герцога Йорка, но Глостер был арестован по приказу его главного врага Суффолка и через неделю умер. Люди шептались, что он был убит королевой и ее фаворитами. Короля не осуждали никогда. Его любили. Он был святым, глубоко религиозным, ненавидел кровопролитие и прощал любую вину. Но в руках Француженки становился мягким, как воск.
Как только мы прибыли в Ковентри, королева отпустила меня и всех фрейлин, взяла маленького принца Эдуарда и отправилась в личные покои короля Генриха. Здешний замок, возведенный в одиннадцатом веке и перестроенный в двенадцатом, сильно обветшал и требовал ремонта. Это было мрачное место, окруженное рвом с водой красного цвета, напоминавшей кровь. Его лепные потолки, наборные каменные полы с изображениями геральдических лилий, позолоченные стропила и цветные витражи были великолепны, но время наложило свой отпечаток на их красоту. Теперь в коридорах замка свистел ветер, каменные стены разъедала плесень, а во многих помещениях стояли ведра, куда капала влага, проникавшая через крышу.
– Почему королева решила остановиться именно здесь? – спросила Урсула, когда мы раскрыли сундук и начали вешать платья на колышки в углу неказистой комнаты.
В силу привычки я сначала оглянулась по сторонам, а потом ответила:
– Ковентри за Ланкастеров, а Лондон за Йорков. Здесь она чувствует себя в безопасности.
Урсула наклонила ярко-рыжую голову и прошептала мне на ухо:
– Но в Лестере за последние два года она увеличила налоги впятеро. Как они это терпят?
Я пожала плечами. В этом сам черт ногу сломит. Все слишком сложно.
– Люди видят только то, что хотят видеть.
Я проводила время в компании королевы, но только не тогда, когда она была с королем. По утрам я помогала ей одеваться, причесываться и наводить красоту, втирая в ее лицо овечий жир, румяня щеки и крася белесые ресницы углем из жженого сланца. Днем я выполняла поручения Маргариты, доставляла ее распоряжения в отдаленные концы замка, разбирала жалобы, поступавшие от служанок, решала проблемы, которые были в моей компетенции, а остальное передавала королеве. Свободные вечера королева проводила со своими фрейлинами. Мы пели, я играла на лире, читала Маргарите какую-нибудь иллюстрированную рукопись и вышивала к Святкам гобелен по рисунку короля Генриха.
Королева удивляла меня. Она должна была знать о наших отношениях с Сомерсетом, но продолжала оказывать мне покровительство. Не склонная скрывать свои чувства, она радовалась моей компаний почти так же, как компании Элизабет Вудвилл. Возможно, причиной этого была необходимость устроить мой брак, что импонировало романтичной натуре королевы. Элизабет никогда не проявляла интереса к кому-либо из претендентов на ее руку – как молодых, так и старых. Одним из них был высокородный член свиты графа Уорика; сам Уорик писал Элизабет письма, уговаривая ее согласиться на сватовство. Это была хорошая партия для девицы низкого происхождения с отцовской стороны – единственной, которая имела значение.
– Ты не хочешь выйти замуж? – однажды, не в силах справиться с любопытством, спросила я Элизабет, когда мы вышивали гобелен для короля.
– Конечно, хочу, – высокомерно ответила она, тряхнув серебряными волосами. – С чего ты взяла, что нет?
– Тебе восемнадцать лет, самый подходящий возраст для брака, и ты – первая придворная красавица.
Она засмеялась – впервые за все время нашего знакомства, – и я поняла, что Элизабет любит лесть.
– Можешь не сомневаться, в монастырь я не уйду и место тебе не освобожу!
Оправившись от изумления, я ответила:
– Меня интересует не это. Просто я не пойму, каким образом тебе удается так долго увиливать от брака. Ведь твоей руки добиваются многие.
– Моя мать, герцогиня Бедфорд, считает из всех недостаточно знатными.
В углу раздалось хихиканье. Когда Элизабет посмотрела туда, девушки стерли с лиц улыбку и взялись за вышивание.
– Значит, ты никогда не была влюблена? – спросила я.
– Влюблена? Какое отношение имеет любовь к браку? – презрительно ответила она. – Любви ищут только глупцы. Самое главное на свете – это власть и деньги.
Я удивилась; видимо, это было написано у меня на лице, потому что Элизабет рассмеялась:
– Вижу, ты как раз из этих глупцов. Попомни мои слова: если ты выйдешь замуж по любви, то скоро пожалеешь об этом.
– Почему, Элизабет?
– Моя дорогая, если сэр Ланселот доживает до старости, он превращается в сэра Старого Пердуна. Я думала, это знают даже глупцы.
Моя комната в замке была маленькой, как тюремная камера; из ее окна были видны только крыши стены. Но, как ни странно, в Ковентри мне нравилось. Я знала, что скоро снова увижу Джона, а отсутствие Сомерсета доставляло мне живейшую радость. Чего не было с ноября, и я чувствовала себя так, словно сквозь облака прорвался солнечный свет. Я громко хлопала мимам, устраивавшим представления после ужина, и напевала про себя, помогая украшать покои Королевы святочной зеленью. В Ковентри часто принижал уродливый епископ по имени доктор Мортон, Ни пугавший меня в коридоре Вестминстера; при его Инде я неизменно ощущала неприятное чувство, даже это не могло испортить мне настроение.
– Еще два дня, и сюда приедет Джон с герцогом Йорком! – шепнула я Урсуле. Звон церковных колоколов и пение монахов напоминали мне о приближенно первого декабря и заседания Королевского совета.
Вечером накануне приезда Джона я, как всегда, дежурила в покоях королевы. Маргарита сказала мне:
– Завтра утром найди в городе игрушечных дел мистера Саймона и передай ему наше пожелание. Пусть он вырежет для принца Эдуарда целую армию деревянных солдатиков. Мы хотим подарить их Принцу на Святки.
– Да, моя королева, – ответила я, радуясь тому, что это поручение не отсрочит мою встречу с Джоном. В присланной им записке говорилось, что мы встретимся в королевском нижнем саду, рядом с голубятней, вскоре после заутрени, когда там никого не будет.
В ту ночь я не могла уснуть. Мне не терпелось увидеть любимого. Я была счастлива и надеялась, что все. Сложится хорошо и мы найдем способ пожениться.
Рассвет возвестило громкое чириканье птиц. Я быстро оделась. Украшенный пышной зеленью и остролистом замок Ковентри, в котором звучали голоса и смех, казался не таким мрачным. Я со смехом бежала в нижний сад по свежевыпавшему снегу. Урсула старалась не отставать от меня.
– У вас слишком быстрые ноги! – воскликнула она, и я хихикнула, вспомнив, как перед отъездом в Ковентри мы ходили за покупками на Флит-стрит. Торговец цветами низко поклонился мне и вручил веточку остролиста. В зелени была спрятана записка от Джона с указанием места нашей встречи в день заседания Королевского совета.
Когда я приподняла юбки и осторожно спустилась в сад по покрытым снегом выщербленным каменным ступеням, церковные колокола пробили восемь раз. Джон и его верный пес уже ждали у голубятни. Оставив Урсулу дежурить на лестничной площадке, я пробежала по тропинке и бросилась в его объятия.
– Любимая… – пробормотал мне в волосы Джон, а Руфус весело залаял.
Я смотрела на Джона снизу вверх и трогала его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти эти точеные черты.
– Я живу только ради этих мгновений, – прошептала я, радуясь тому, что рядом со мной он в безопасности – хотя бы ненадолго.
– Мой ангел, однажды мы соединимся и больше никогда не расстанемся. – Джон взял мои руки и посмотрел на меня с нежной улыбкой.
– Никогда не расстанемся, – повторила я. – Чудесно звучит, милорд. – Интересно, верил ли Джон что, что мечта может сбыться? Лично я в этом сомневалась.
Шум, внезапно раздавшийся у стены сада, разрушил мое блаженство.
– Милорды! – громко крикнула Урсула.
– Убирайся отсюда, женщина, а не то худо будет! – грубо ответили ей. Руфус вскочил и яростно залаял. Я ахнула. Это был голос Сомерсета. Герцог скатился по ступеням и через мгновение появился в просвете живой изгороди, окаймлявшей тропинку. Увидев нас, Сомерсет густо покраснел; на его лбу запульсировала какая-то жилка. Он шагнул вперед, положив ладонь на рукоять меча. Руфус негромко зарычал.
– Кто это здесь? – насмешливо спросил Сомерсет, не обращая внимания на Руфуса и обменявшись наг лядом со спутником, производившим впечатление отъявленного головореза. – Похоже, мы спугнули двух птичек, собиравшихся свить любовное гнездышко. Кокейн, ты не будешь возражать, если мы слегка общиплем этого петушка?
Человек по имени Кокейн криво усмехнулся и вынул меч. Джон прикрыл меня спиной и неуловимым движением обнажил оружие.
– Двое на одного. Фу, как неблагородно, – сказал Джон, шагнув к Сомерсету. – Тем не менее спасибо. Я с удовольствием попорчу ваши подлые шкуры. – Затем раздался звон стали, и чахлая зимняя зелень разлетелась в стороны под ветром, который подняли три меча.
Я достала нож, который носила в рукаве после ночной встречи с Сомерсетом, и стала ждать возможности вступить в бой. Отойдя к стене и сделав широкую дугу, я очутилась за спинами Сомерсета и его прихвостня. Руфус продолжал лаять, но нападать не решался, потому что противники двигались слишком быстро. Сомерсет и бандит нападали, Джон искусно парировал их удары. Но затем двойное превосходство противника дало себя знать. Движения Джона стали более медленными; я слышала его тяжелое дыхание. Я была готова броситься вперед и вонзить клинок в руку бандита, чтобы дать Джону время передохнуть, но в это время раздался резкий окрик:
– Стой!
Я резко обернулась; Джон и Сомерсет застыли на месте. Нас окружили герцог Бекингем и члены его свиты, направившие острия мечей на сражавшуюся троицу.
– Бросьте оружие! – приказал герцог. – Нарушать покой короля в его собственном саду! Как вам не стыдно?
Джон осторожно положил меч. Сомерсет и бандит сделали то же самое.
Потом Бекингем посмотрел на меня и сразу понял, что произошло.
– Берегитесь! – сказал он, глядя на Джона и Сомерсета. – Королеве не понравится, что вы играете с ее собственностью. А теперь уходите. Скоро начнется заседание совета… А ты, Кокейн, предстанешь перед судьей.
По кивку герцога Хамфри свита расступилась и пропустила Джона и Сомерсета, между которыми шли люди Бекингема. Кокейна уволокли, обойдясь без соблюдения этикета. Джон, замешкался и провел рукой по волосам; казалось, он хотел что-то сказать, но вместо этого поднял меч, посмотрел на меня и молча ушел. Сомерсет одернул дублет и взял меч. Перед уходом он тоже посмотрел в мою сторону, но этот взгляд был полон гнева и ненависти. Когда Джои и Сомерсет исчезли, герцог Бекингем притронулся к своему бархатному берету и вместе со свитой быстро ушел из сада другой дорогой.
Я устремилась за Джоном и увидела в просвете между тисами Сомерсета. Он резко остановился у подножия каменной лестницы нижнего сада.
– Мы не закончили, Невилл! – крикнул он. – Встретимся вечером на городской площади и уладим это дело раз и навсегда!
Джон, поднявшийся до середины заснеженной лестницы, повернулся и посмотрел на него сверху вниз.
– Не бойся, мерзавец. Я приду, – ответил он и исчез, не заметив меня.
Когда я вернулась из города, выполнив поручение Королевы, Урсула рассказала, что она в панике прибежала во двор замка и позвала на помощь. На ее крики отозвался добрый герцог Хамфри, только что прибывший на совет. К моему возвращению от игрушечных дел мастера весь замок только и говорил, что к стычке в саду, происшедшей между Джоном и Сомерсетом.
Как я и боялась, королева уже все знала; меня ожидал ее вызов.
Я торопилась в ее покои, шепча молитвы и надеясь, что королева задержит меня не слишком долго, потому что дело осталось неоконченным и требовалось предупредить герцога Хамфри о дуэли, назначенной на вечер.
Маргарита Анжуйская расхаживала передо мной, кипя от гнева.
– Alors , так вот как ты платишь мне за заботу? Значит, тебе действительно пора замуж. Наконец-то мы от тебя избавимся!
Я понурилась. Она остановилась, смерила меня злобным взглядом и начала расхаживать снова.
– Что, нечего сказать?
– Миледи королева, внимание герцога мне неприятно. Я так и сказала его светлости.
Маргарита круто повернулась:
– Он что, недостаточно хорош для тебя?
Я взяла себя в руки, подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза.
– Моя королева, это я недостаточно хороша для него, и он это прекрасно знает, иначе не пытался бы меня обесчестить. Но даже будь по-другому, я никогда не отплатила бы злом за вашу доброту. Так я ему и сказала.
– В самом деле? – Взгляд королевы смягчился, и она подошла ко мне. – А он что?
– Он грозил мне изнасилованием.
Красивое лицо Маргариты исказилось от ярости.
– Sang Dieu! Ну, скоро он получит по заслугам! – Она упала в кресло и прижала ладонь к виску. На ее глазах блеснули слезы, а губы задрожали.
Значит, слухи не лгали. Она любила его. Любила ли она и его отца, убитого при Сент-Олбансе? Если так, то сердечная боль и чувство потери были верными друзьями Маргариты большую часть ее пребывания в Англии. Я опустилась перед ней на колени:
– Моя дорогая леди королева, мужчины – слабые создания, несмотря на всю их силу. По-настоящему сильны только мы, женщины… Посмотрите, что нам приходится терпеть.
Она опустила руку и посмотрела на меня. Мы с ней были всего лишь двумя представительницами женского пола, объединенными любовными терзаниями. Потом глаза Маргариты вспыхнули:
– Он за это заплатит! – сказала она.
Я опустила голову, чтобы королева не увидела мою довольную улыбку.
После разговора с королевой я побежала искать герцога Хамфри, чтобы сообщить ему о намерении Сомерсета вечером драться с Джоном в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51