Разумеется, Дебрнов охотно взялся помочь Дворжаку. Каждый день после обеда Дворжак стал навещать его. Приходил, молча садился за стол, и так протекало какое-то время, прежде чем они начинали разговаривать. Дворжаку нравился перевод, и он соглашался со всеми предложениями Дебрнова. Доволен остался и Зимрок. Позднее по заказу Зимрока Йозеф Срб-Дербнов перевел «Ван­ду» Дворжака, «Лейлу» и «Трапезундскую прин­цессу» Бендля, оперы Сметаны.
В начале 1878 года все тринадцать «Моравских дуэтов», изданных Неффом, вышли из печати у Зимрока в Берлине под единым опусом (ор. 32) и с немецким названием «Klange aus Mahren». Зимрок это сделал потому, что несмотря на рекомен­дацию Брамса, боялся остаться в убытке, впервые печатая неизвестного в Германии славянского ком­позитора. Убедившись же, что его опасения напрас­ны и тетрадка дуэтов легко расходится, через два года он выпустил новое издание. Там уже, кроме текста по-немецки, были даны еще английский пе­ревод и основной - чешский - текст песен. А на титульном листе красовалась надпись по-чешски.
Дворжак был в восторге от берлинского изда­ния и, желая как-то отблагодарить Брамса, послал ему с посвящением свой ре-минорный струнный квартет. Брамс был старше Дворжака лишь на де­вять лет, но жизнь его с самого начала протекала в кругу известнейших музыкантов. Это дало ему возможность очень рано познать все тонкости ма­стерства. Тесное общение с Шуманом, Иоахимом, Листом, поездки по Европе, знакомство с выдаю­щимися людьми и произведениями искусства сде­лали его разносторонне образованным, утонченным человеком. В своем творчестве он руководствовался принципом - не писать ненужных нот. Поблагода­рив Дворжака за подарок, он наставительно напи­сал ему: «Вы пишете несколько поспешно. Вы должны проставить множество отсутствующих дие­зов, бемолей и бекаров, затем просмотрите кое-где внимательнее также сами ноты, отнеситесь строже к голосоведению и т. п.». Но тут же Брамс сообщал Зимроку: «То лучшее, что должен иметь музыкант, Дворжак имеет...» и горячо рекомендовал об­ратить на него серьезное внимание.
Наставления Брамса не обидели Дворжака. «Вы были так добры, что обратили внимание на ряд ошибок в моих произведениях, и я должен быть Вам за это очень признательным, потому что теперь я действительно увидел много фальшивых нот и за­менил их другими»,- писал он своему доброму, но требовательному покровителю.
Представляя себе, какой интересной и полезной для него могла бы быть личная встреча с Брамсом, Дворжак в один из первых дней 1878 года вдруг собрался и поехал в Вену. К сожалению, Брамса он не застал дома. Тот уехал в Лейпциг. Дворжак оставил у него привезенные ноты, нанес визит Ганслику, а вечером, имея несколько часов до по­езда, пошел слушать концерт Венской филармонии, в котором исполнялась Серенада для духовых ин­струментов Моцарта. Дворжак не знал этого про­изведения раньше, и оно произвело на него силь­нейшее впечатление.
Вернувшись в Прагу, он тотчас же засел писать свою Серенаду для духовых с виолончелью и кон­трабасом. Через две недели эта ре минорная Сере­нада (ор. 44) была готова.
То был период, когда друзья Дворжака - Карел Бендль, Адольф Чех и Йозеф Лев - особенно на­стойчиво побуждали композитора устроить концерт из своих произведений. Больной Сметана уже не дирижировал, не выступал как пианист. Чешскому музыкальному искусству нужна была новая круп­ная фигура. Дворжак колебался: аренда концерт­ного зала стоила больших денег. Окупится ли этот расход? И все же, вспоминая, как тепло была встречена пражская премьера оперы «Хитрый кре­стьянин», Дворжак решил готовиться к такому концерту.
Серенада вполне подходила для задуманной программы. Нужно было ещё какое-то симфониче­ское произведение. Небольшое, но яркое, впечатля­ющее. Перебирая различные образцы, Дворжак остановил свое внимание на «Венгерских рапсодиях» Листа. Это была та форма одночастного про­изведения, которая давала композитору большую свободу. А Дворжаку именно это и нужно было сейчас.
И вот, вслед за Серенадой, одна за другой, с небольшими перерывами во времени, рождаются три «Славянских рапсодии» Дворжака. В это вре­мя композитор был увлечен чешским эпосом. В ча­стности, его воображение занимали образы так на­зываемой «девичьей войны», в связи с тем, что драматург Зейер предложил ему либретто для но­вой оперы о легендарной деве-воительнице Шарке, задумавшей с подругами восстановить в стране матриархат. Это очевидно сказалось на характере музыки рапсодий. Определенную роль сыграли и симфонические поэмы Сметаны, воспевавшие исто­рическое прошлое Чехии, особенно его «Вышеград». Во всяком случае, хотя у нас и нет сведений, что Дворжак руководствовался какой-либо определен­ной программой, образный строй всех трех «Сла­вянских рапсодий», эмоциональная окраска их от­дельных эпизодов говорят о том, что они связаны с чешским героическим эпосом, легендарным прош­лым страны.
Первая рапсодия напоена ароматом древности. Тут праотец Чех и княжна Либуше. Мирный труд. Спокойная жизнь на лоне природы.
Вторая рапсодия контрастирует ей. Широта и напевность мелодий первой рапсодии сменяют­ся четким, упругим ритмом второй. Это картины кровавых битв и сражений, словно Шарка клик­нула клич и повела в бой своих воинственных подруг.
Третья, завершающая цикл, рапсодия представ­ляет собой ряд картин, овеянных романтикой сред­невекового рыцарства. Здесь охотничьи сцены и турниры, галантность кавалеров, поклонение и воз­вышенная любовь. Ганслик в восторге отмечал: «Кто смог написать первые четырнадцать страниц этой партитуры, должен быть признан необычай­ным, истинным и крепким талантом...»
Параллельно со «Славянскими рапсодиями» пи­сались мелкие сочинения: три новых песни для Йозефа Льва, который, несомненно, должен был участвовать в предстоящем концерте; два фурианта для фортепиано; ряд небольших пьес для двух скрипок, виолончели и фисгармонии под общим названием «Мелочи», или, лучше сказать, «Безде­лушки».
Приподнятое настроение, связанное с Предстоя­щим концертом, дополнилось еще одним радостным событием: жена подарила Дворжаку дочь Отилию. Теперь он снова был отцом, и сознание этого на­полнило сердце его радостью. О куске хлеба думать уже не приходилось - стипендия и гонорар за ча­стные уроки вполне удовлетворяли запросы не из­балованного судьбой композитора и его преданной жены. Они даже сменили квартиру на более удоб­ную и просторную, переехав на Житную улицу в дом «у Пешинских». В довершение радости Зимрок прислал письмо, в котором просил Дворжака на­писать для него несколько «Славянских танцев» по типу «Венгерских танцев» Брамса. Книжный ры­нок неуклонно сигнализировал о возраставшем ин­тересе к славянской музыке и литературе. Зимрок не хотел упустить случая заработать.
В душе Дворжака все пело и ликовало. В таком состоянии сочинить танцы, да еще на славянской интонационной основе, ему ничего не стоило. Давно ведь известно, что в песнях чехи изливают грусть и меланхолию, а радость, веселье они всегда выра­жают в танце. Отсюда упругий ритм, быстрое движение танцевальных мелодий, искрящийся задор, жизнерадостность.
Послушайте «Славянские танцы» Дворжака, и вы согласитесь, что со времен Гайдна и Моцарта едва ли были написаны более светлые, радостные, захватывающие безудержным весельем сочинения. Мелодии их кажутся умелой, красочной обработкой народных танцев. Но не заблуждайтесь. Как в слу­чае с «Моравскими дуэтами», когда Дворжак отка­зался дописывать вторые голоса к народным мело­диям, а целиком сочинил все сам, «Славянские танцы» - полностью продукт творческого гения Дворжака. Разнообразие мелодий, гармония, рит­мика, не говоря уже о необычайно красочной инст­рументовке с обильным применением ударных, поч­ти отсутствующих в партитурах его симфоний,- здесь все принадлежит Дворжаку. А кажущаяся простота объясняется удивительным постижением характерных особенностей славянских танцев вооб­ще и каждого из них в отдельности.
Сметана в «Чешских танцах» для большей до­стоверности вводил фольклорные цитаты. Двор­жак этого не делал. Беря за основу ритмические особенности какого-нибудь одного или нескольких танцев, он создавал яркие сцены жизни славянских народов - сцены народного веселья, проявляю­щиеся в танце. Так в первой и восьмой пьесах мы легко узнаем задорный фуриант, метроритмическое построение которого основано на сопоставлении двудольного и трехдольного размеров. В четвертом и шестом танцах звучит близкая к вальсу соуседска, куда вплетаются ритмы, напоминающие поль­скую мазурку. В пятом «Славянском танце» орга­нически сочетаются черты скочны, гопака и крако­вяка, подчеркивая близость и родство славянских культур. А вторая пьеса вообще не сразу зовет к танцу, а начинается, наподобие думки, лирическим запевом и лишь потом переходит в оживленный плясовой эпизод.
Писал Дворжак «Славянские танцы» согласно заказу Зимрока для фортепиано в четыре руки, как Пьесы для домашнего музицирования, и потому строго учитывал легкость и удобство исполнения. Ах, как скучно ему было этим заниматься, неинте­ресно! Глядя на клавирные строчки, он слышал ор­кестровое звучание во всем многообразии его тембров и красок и сердился, что должен ограни­чивать себя рамками одного инструмента. Сочинив несколько первых танцев, он все же не выдержал и принялся их тут же оркестровать. Вскоре все во­семь номеров (ор. 46) были готовы в клавире, не­медленно изданном у Зимрока, и в партитуре. Сле­дующие восемь номеров «Славянских танцев» (ор. 72), в которых использованы черты удалого словацкого одземка, польского национального тан­ца-шествия полонеза, южнославянского хороводно­го танца коло и других, Дворжак сочинил в 1886 году.
«Однажды я мрачно сидел, зарывшись в груду музыкальных новинок,- писал немецкий музыкаль­ный критик Луис Элерт, - глаза и душа мои боро­лись с апатией, которой мы так легко поддаемся под действием пустой, холодной, короче говоря, ни­чего не стоящей музыки, как вдруг два произведе­ния незнакомого мне до сих пор композитора зах­ватили все мое внимание: «Славянские танцы» для фортепиано в четыре руки и «Моравские песни» - тринадцать дуэтов для сопрано и альта, Ант. Двор­жака... Наконец, опять у нас появился истинный талант, притом талант совершенно самобытный. Я считаю «Славянские танцы» произведением, ко­торое обойдет весь мир с таким же успехом, как «Венгерские танцы» Брамса... Как это всегда бы­вает у великих талантов, юмор в музыке Дворжа­ка представлен в большой мере. Дворжак пишет такие веселые басовые партии, что у настоящего музыканта сердце радуется. Дуэты... также дышат чарующей свежестью. Когда я проиграл их, мне почудилось, будто я вижу красивых девушек, бросающих друг в друга душистыми цветами, на ко­торых еще сверкают капельки росы».
Заметка эта, помещенная в берлинской газете «Национальцейтунг», вызвала настоящее наступле­ние на нотные магазины. По словам самого Элерта, без преувеличения и натяжки, за один день она создала имя Дворжаку. То было начало мировой славы. В Прагу посыпались письма. Различные не­мецкие фирмы, в частности - конкурировавшая с Зимроком берлинская фирма Боте и Бок, просили композитора прислать что-нибудь для издания. Зимрок понял, что должен сражаться за Двор­жака. Он поспешил выпустить партитуру «Славян­ских танцев» и выплатил композитору за нее 300 марок.
Счастливый, торжествующий в тот день пришел Дворжак на обычную послеобеденную встречу с друзьями в кафе. Он принес пакет с деньгами и всем радостно показывал этот свой первый значи­тельный гонорар. За «Моравские дуэты» и «Сла­вянские танцы» для фортепиано Зимрок ему рань­ше ничего не уплатил. Дворжака поздравляли. Сметана, гостивший у Йозефа Срб-Дебрнова, вы­разил искреннее удовлетворение тем, что произве­дения чешских композиторов стали получать приз­нание за рубежом, но только с грустью добавил:
- Молодые господа сочинители должны были бы хотя бы показывать старому Сметане свои на­печатанные работы, если он уже не может их ус­лышать.
Дебрнову пришлось доставать партитуру. Глу­хой композитор просмотрел ее и сказал:
- Здесь Дворжак работает над темами совсем по-бетховенски.
17 ноября 1878 года пражская газета «Гудебни листы» поместила перевод статьи Элерта, а в кон-
це было добавлено сообщение, что этот самый Дворжак, «украшение нашего музыкального искус­ства, выступает сегодня перед пражской обществен­ностью на Жофине, где покажет новейшие плоды своего богатого дарования... Кто в груди своей таит хоть искру уважения к отечественному искус­ству, разумеется, придет, чтобы душевно порадо­ваться, слушая чешские сочинения, которые создал нам этот необычайный талант».
Интригующее, нестандартное объявление при­вело вечером толпы пражан на Жофинов остров. Огромный зал заполнился до отказа, и все с не­терпением ожидали пока рассядется оркестр. Появ­ление Дворжака за дирижерским пультом во фра­ке для многих было неожиданностью. Его знали как альтиста оперного оркестра, слушали с его участием камерные произведения. Он был одним из тех, кто в доме у Йозефа Срб-Дебрнова попро­бовал сыграть квартет Сметаны «Из моей жизни», «забракованный» пражским Обществом камерной музыки, и тем самым помог рассеять оскорбитель­ное для композитора представление об этом квар­тете как о вещи неисполнимой. Многократно виде­ли Дворжака в храме у органа. Но дирижером он предстал впервые.
Под его управлением оркестр Временного теат­ра исполнил две первых «Славянских рапсодии» и Серенаду для духовых инструментов. Дирижировал он скромно, не заботясь о том, чтобы выглядеть у пульта эффектно и чтобы палочка в руках описы­вала изящные линии. Но держался непринужденно, без малейшей нервозности. Движения его тела были естественны, сочетаясь с исполняемой им му­зыкой, и полны того святого вдохновения, которое помогает слушателям постичь музыку, а оркестран­тов воодушевляет на выполнение своего долга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25