C утра до ве­чера он работал на бойне и в мясной лавке Яна Роубала, к которому был отдан на два года в обучение. Кровь, предсмертные крики животных, крепкие словечки мясников... а там и подзатыль­ник за то, что не удержал быка, дал ему проволочь себя по земле и сбить мастера с ног. Кто считался с тем, что мальчику только тринадцать лет, что руки его еще не окрепли? Хочешь получить права подмастерья, должен все уметь делать, и делать как следует.
Усталый, нередко в синяках и ссадинах, при­бегал Дворжак к Лиману, но и здесь лаской его не баловали. «Лиман был хорошим музыкантом, - вспоминал он, - но вспыльчивым человеком, и вел обучение согласно нравам того времени: тот, кто не мог чего-нибудь сыграть, получал столько затрещин, сколько было на бумаге нот... Гармонию он знал хорошо - само собой разумеется, о гармо­нии существовало тогда несколько иное представ­ление, чем у нас теперь - но знанием генерал-баса отличался: он бегло читал и играл его, чему учил также и нас. При этом частенько случалось - особенно когда появлялось много цифр, а среди них иногда попадались перечеркнутые, - что прежде чем ученик мог в них разобраться, он получал уже три подзатыльника».
Через год, вслед за Антониной, в Злоницы из Нелагозевса переехала вся семья. Полагая, что с помощью сына можно будет вести более солидное дело, Франтишек Дворжак решил покинуть ма­ленькую деревушку и, собрав все накопленные средства, снял в аренду злоницкий заезжий двор, так называемый «Большой трактир». Лучше стало ли от этого Антонину? Нет. В доме дяди ему было вольготнее. А теперь, кроме обязанностей у масте­ра Роубала, он должен был еще помогать отцу налаживать хозяйство. Да и тесно было жить семье из восьми человек в двух маленьких комнат­ках при трактире. Но Тоничек не роптал. Он не ви­дел другой жизни. Тяжелый труд, нужда, болезни были уделом всех тех, кого он знал. От этого, ве­роятно, часы, выкроенные для музыки, приносили ему наслаждение. Постигаемый им сказочно бога­тый мир звуков успокаивал его, утешал, давал силы сносить все невзгоды.
Однако, приученный с самых малых лет поко­ряться роле отца, Антонин даже в мечтах не пред­ставлял себе своего будущего иным, чем то, каким оно было ему обрисовано. Слова Лимана о том, что он создан для музыки и только ею должен зани­маться, пугали его. Чтобы не сердить учителя, он каждую свободную минуту прибегал к нему то в школу, то в храм поиграть на органе, то на репе­тицию капеллы, а поздно вечером - домой, где его ждали старенькое фортепиано и Теринка, дочка Лимана, ровесница Дворжака, с которой Антонин разучивал дуэты. Но все это он делал не в ущерб основным занятиям и обязанностям.
2 ноября 1856 года Антонин Дворжак получил документ, в котором говорилось: «Мы, нижеподпи­савшиеся представители городского цеха мясников, подтверждаем и удостоверяем настоящим свиде­тельством, что... поименованный Антониус Дворжак в установленное двухлетнее время своего обучения вел себя нравственно, богобоязненно и прилежно, учился, по свидетельству его мастера Яна Роубала, ремеслу мясника основательно, и, как надлежит, он был представлен... собранию цеха под председательством досточтимого господина надзирателя этого цеха, где ему было соответствующим образом выдано свидетельство об окончании».
Новоиспеченному подмастерью оставалось прой­ти годичную практику, и можно было открывать свое дело. Учитывая, что успехи Дворжака в немец­ком языке оставляли желать лучшего, а к воспита­нию своих мастеров цех относился достаточно серьезно, решено было послать его на год «к нем­цам» в Чешске Каменице - преимущественно не­мецкое поселение, так же как и Злоницы, принад­лежавшее князьям Кинским.
В России в былые времена мальчика из бедной семьи отправляли «в люди». В Чехии же отдавали «на продажу», точнее - на обмен. Благодаря хло­потам Лимана, хорошо известного во всей округе, Дворжак в Чешске Каменице попал в дом мельни­ка Иозефа Ома, сын которого, в свою очередь, дол­жен был год провести в Злоницах под опекой родителей Дворжака.
Трудно жить среди чужих мальчику - уже не ребенку, но еще не юноше. Особенно если он отли­чается такой застенчивостью, как Дворжак. Однако пребывание в семье мельника воспитало в Дворжа­ке самостоятельность, умение общаться с людьми. У него появились друзья и товарищи, которые ценили его готовность по первой же просьбе взяться за скрипку.
В Чешске Каменице Дворжак серьезно преуспел в занятиях языком и через год привез отцу отлич­ные отметки из немецкой школы, которую он посе­щал. Пополнились и его музыкальные знания, так как органист местного храма Франтишек Ганке по просьбе Лимана продолжал с ним занятия по теории музыки и игре на органе.
Лиман один из первых разглядел дарование Дворжака, его истинное призвание, а горячее воображение кантора нарисовало ему картины бу­дущего: он представлял себе своего ученика знаме­нитым музыкантом, композитором... как Гайдн или Моцарт...
Цех мясников, готовя смену, ревниво следил за успехами подмастерья. А Лиман твердо решил сломить сопротивление отца Дворжака, цеха и выр­вать юношу из обстановки бойни и мясницкой.
Не теряя времени, в течение всего года, что Тоничек жил в Чешске Каменице, Лиман часто наведывался к Франтишку Дворжаку, то один, то с кем-нибудь из музыкантов или дворцовых служа­щих. Поговорит с хозяином о том, о сем, а потом про Антонина спросит. Щедро природа одарила мальчика. Хороший музыкант может выйти. Не грех ли такого в мясной лавке держать? Другие сыновья подрастут - помощь в доме будет. А То­ничек пусть отправится в Прагу дальше учиться.
Трактирщик не знал что и делать. Кантор - че­ловек уважаемый. Не послушаться его страшно, а сына отпускать не хочется. Семье и так приходится трудно, рабочие руки нужны. Да и что за житье у музыканта?
Долго раздумывал Франтишек Дворжак и ре­шил, наконец, предоставить выбор сыну.
В ОРГАННОЙ ШКОЛЕ
Стать профессиональным музыкантом, сменить мясную лавку на какой-нибудь, даже самый бедный, храм, где он будет, как Лиман, служить органистом, - перспектива для Антонина очень заманчивая. В отличие от отца, он и раздумывать не стал, едва услышав, что тот согласен предоста­вить ему такую возможность. Оставалось подож­дать только осени, а там и в Прагу.
От зари до зари работал Тоничек, стараясь во всем угодить отцу. Вечером же, перед сном, когда юное воображение особенно легко сооружает воздушные замки, он, растянувшись на тюфяке, предавался мечтам. Но мечты его были скромные, воздушные замки не устремлялись безудержно ввысь, а скорее походили на добротные хаты. Художник в нем еще дремал. Романтические поры­вы отсутствовали. Он был просто ремесленник, который хотел одну профессию сменить на другую, неудержимо его привлекавшую. Сильнее всего вол­новала его мысль о возможном путешествии по железной дороге. Совершить поездку в. поезде бы­ло заветным желанием Антонина с тех пор, как ребенком он впервые увидел среди деревенских просторов громыхавшую, пыхтевшую машину, легко тащившую по рельсам ряд домиков-вагонов. Теперь эта мечта, казалось, легко могла исполниться.
Но фортуна не жаловала Дворжака. В назна­ченный для отъезда день, едва встав с постели, Ан­тонин увидел въезжавшую во двор телегу и понял, что отец предпочел поезду старый, испытанный вид транспорта. Не проронив ни слова, он оделся и по­шел помогать грузить свои скромные пожитки.
Был сентябрь 1857 года, когда Франтишек Дворжак привез сына в Прагу и определил его в Органную школу.
Это учебное заведение, иначе называвшееся Институтом церковной музыки, готовило для хра­мов профессиональных органистов. И хотя курс обучения длился лишь два года, школа гордилась рядом воспитанников, сыгравших большую роль в развитии чешского музыкального искусства.
Дворжак учился старательно, хотя атмосфера Органной школы угнетала его. Серые стены ма­леньких, низких, неприветливых помещений (школа располагалась в здании бывшего иезуитского мо­настыря на Конвиктской улице), изнурительный режим, немецкая речь... Впоследствии Дворжак крайне неохотно вспоминал эти годы и всегда гово­рил: «В Органной школе все пахло плесенью. И органы тоже!»
Трудно приходилось ему еще и потому, что он недостаточно хорошо знал немецкий язык, чтобы легко и пространно отвечать на вопросы. Это под­час вело к снижению отметки даже тогда, когда он хорошо знал предмет. Поэтому пора экзаменов или обычные опросы превращались для него в пытку. А юные зубоскалы из его класса потешались потом над большеголовым деревенским увальнем, повто­ряя его корявые фразы с перепутанными падежами или личными местоимениями.
Кроме Органной школы в первый год обучения Дворжак посещал также четвертый класс немецкой школы при близлежащем францисканском косте­ле - всё ради знания того же немецкого языка. Какое-то время уходило и на домашние дела. Семья портного Яна Пливы - дальнего родствен­ника Дворжака, жила бедно. Он, жена и четверо маленьких детей занимали одну комнату, где за скромную плату приютили и Антонина. Чтобы не быть никому в тягость, Дворжак помогал по хозяй­ству, нянчил детей.
В редкие вечера, выкроив часок, Дворжак вы­бирался из дома, доходил до Сословного театра и смотрел афиши. В театре давали оперы Моцарта, Бетховена, Вебера, Доницетти, Россини. Дворжак, прочитывал имена действующих лиц, фамилии пев­цов и музыкантов и возвращался. Так же он изучал анонсы консерваторских концертов, академий в зале Жофинова острова или выступления квартета Бенневица. Доступны ему были лишь концерты в зале Конвикта (учеников Органной школы там пропускали без билета на галерею) да еще музыка в храмах.
Скрашивало эту полную труда и огорчений жизнь лишь знакомство с Карлом Бендлем, кото­рый тоже учился в Органной школе, но курсом старше Дворжака. Бендль, сын зажиточных роди­телей (отец его держал доходный ресторан и гости­ницу), имел инструмент и большую нотную библио­теку. В свободные и праздничные дни он стал приглашать к себе Дворжака. Им было хорошо вме­сте. Они музицировали, разбирали сочинения, спо­рили, не замечая как бежит время. И если так их заставала ночь, Дворжак, воздав должное обиль­ному и вкусному угощению, предложенному ма­терью Карла, оставался у него ночевать.
Очевидно тогда, подолгу листая партитуры раз­личных композиторов, Дворжак пришел к убеждению, что его призвание - творчество. Лиман, с ко­торым Дворжак в первый же приезд на каникулы в Злоницы поделился своими соображениями весь­ма одобрительно отнесся к этой мысли и как мог постарался внушить юноше, что его таланту любое дерзание под силу - вот только нужно усвоить ос­новы мастерства. С этой целью он не давал Анто­нину покоя и в летние месяцы каникул: то просил заменить его у органа во время службы в храме, а потом детально разбирал достоинства и недостатки его игры; то давал разучивать на скрипке новое произведение для участия в концерте капеллы; то садился проверять его .успехи в контрапункте. Серьезная это была тренировка и хорошее дополне­ние к урокам Органной школы. Тогда же под опекой Лимана появились и первые сочинения Двор­жака - несколько простеньких полек.
Вернувшись из Злониц к началу второго учебно­го года, Дворжак стал смотреть на свое пребыва­ние в школе как на формальность, которая должна была дать ему право заниматься музыкой. Правда, он не пропускал уроков, радуясь, что с переходом на второй курс отпали занятия на маленьких беспедальных органах, так называемых позитивах: в классе второкурсников стоял орган с педалями и регистрами. Аккуратно посещал он час пения, ко­торый вел композитор Звонарж, совершенствовал, игру на органе под руководством Йозефа Ферстера (отца композитора Иозефа Богуслава Ферстера, друга Чайковского). Но по-настоящему интересо­вался только теорией, курс которой вел теперь Франтишек Блажек. Учение о гармонии и модуля­ции, контрапункт, построение фуг и прелюдий - вот то, чем жил теперь Дворжак.
Проверяя на деле усвоенные знания, Дворжак сочинял. Результаты своего труда он приносил в класс, показывал преподавателям. Так прошел год. К экзамену Дворжак написал прелюдию ре мажор и фугу соль минор.
На выпускном концерте было много народу. В зале сидели Лиман и Франтишек Дворжак, спе­циально приехавшие в Прагу, чтобы присутство­вать на торжествах, открывавших Антонину путь в музыку. Как отмечал рецензент газеты «Далибор», коронным номером праздничного концерта было исполнение Гланцем и Дворжаком большой фуги Баха, после чего Дворжак сыграл свои собствен­ные сочинения, за что и был награжден бурными аплодисментами.
Однако и тогда никто не разглядел в Дворжаке будущего композитора. Никто, кроме Лимана, да, пожалуй, юного Бендля, которому так близок по духу был Дворжак. Однокурсники потешались: «Подумайте, этот Дворжак еще сочиняет!» А педа­гоги Органной школы вынесли заключение: «Отлич­ный, но скорее практический талант. Практические знания и навыки представляются его наиболее сильной стороной. В теории он слабее».
В соответствии с этим заключением, директор Органной школы Иозеф Крейчи предложил Двор­жаку похлопотать для него о месте органиста в каком-нибудь селении, естественно немецком: Крей­чи - сам чех по происхождению - держался про­немецкой ориентации.
Получив диплом об окончании Органной школы, Дворжак, в ожидании места, уехал в Злоницы.
ПЕРВЫЕ СТУПЕНИ
Деля время между лавкой отца, где он ловко и уверенно орудовал резницким ножом, и встре­чами с Лиманом, Дворжак раздумывал о своем бу­дущем. Не хотелось ему расставаться с Прагой. Как ни значительны были полученные им в Органной школе знания в области теории музыки, их все же не хватало для осуществления тех замыслов, кото­рые зарождались в его голове. Новую польку для деревенской молодежи он сочинял быстро и легко. Зато более сложные вещи порождали трудности. Помочь могло только изучение произведений масте­ров. Для этого нужно было жить в Праге: там и литературу можно достать, и послушать музыку в концертах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25