Песни веселящихся крестьян, танцевальные сце­ны, насыщенные интонациями чешской народной
музыки, образы добродушного, смелого Йирки, пе­рехитрившего и чертей и княгиню, и веселой, энер­гичной толстушки Качи напоминали зрителям по­любившуюся «Проданную невесту» Сметаны, и спектакль был принят на редкость тепло.
«Опера прошла прекрасно,- писал Дворжак Гёблу,- солисты, хор и оркестр исполняли ее с эн­тузиазмом, так что я получил от этого большую ра­дость, и если бы у меня был новый текст, то уже сегодня с удовольствием снова взялся бы за рабо­ту».
Успехи чешского оперного искусства начинали беспокоить габсбургское правительство. Пражский Национальный театр, становясь центром западно­славянской культуры, привлекал к себе внимание крупнейших музыкальных деятелей Европы, а это вовсе не входило в планы имперских властей. Ог­ромные средства выделяли они большому немецко­му оперному театру в Праге, где ставились «Мейс­терзингеры» и другие оперы Вагнера, чтобы пыш­ность их постановок затмевала чешский театр. Шла борьба за влияние, за зрителя. И чешские компози­торы считали своим патриотическим долгом попол­нять и обновлять репертуар Национального теат­ра, детище всего чешского народа.
Дворжак, окрыленный успехом «Черта и Качи», решил, что следующее его произведение тоже бу­дет опера. Он принялся упорно искать повсюду но­вое либретто, просил литераторов написать ему что-нибудь. Шуберт тиснул в театральном бюлле­тене объявление, в котором говорилось, что маэстро Дворжаку нужен новый оперный текст. Но все бы­ло безрезультатно. Зимрок тем временем соблаз­нял Дворжака большими гонорарами, только бы поскорее получить от него какое-нибудь сочинение. После успеха симфонии «Из Нового Света», он согласен был напечатать любое симфоническое произ­ведение Дворжака, не говоря уже о камерных. Но на все его предложения Дворжак отвечал отказом. Он хотел писать оперу, только оперу. Ничто его больше не увлекало.
Наступил как бы антракт в творческой жизни композитора. Дворжак продолжал занятия в кон­серватории. Много времени проводил с детьми. Сорванец Отакар да и Антонин огорчали его свои­ми сумасбродными выходками и нежеланием си­деть над учебниками. Девочки были мало музы­кальны. Только Магда обладала красивым меццо-сопрано и мечтала стать певицей. Дворжак охотно помогал ей разучивать песни и романсы, с удо­вольствием принимал участие в общих семейных забавах, играл в «дарду». Когда приходили Сук с Отилией, он музицировал с ними. Но ничего не со­чинял.
Проходили месяцы. Наступил XX век. Как ди­рижер Дворжак согласился выступить 4 апреля 1900 года в абонементном концерте Чешской фи­лармонии. Ему было скучно. Он готов был испол­нять даже чужие произведения. Кроме его симфо­нической поэмы «Голубок», в программу включа­ются «Трагическая увертюра» Брамса, «Неокон­ченная», си-минорная, симфония Шуберта и Вось­мая симфония Бетховена - произведения самых близких, самых дорогих его сердцу композиторов. Пражане, впервые в тот вечер в Рудольфинуме познавшие Дворжака как дирижера - интерпре­татора чужих сочинений, не подозревали, что мно­гие из них видят композитора за дирижерским пультом в последний раз.
После этого всего лишь один раз Дворжак взял в руки дирижерскую палочку. То был торжествен­ный концерт 29 мая 1900 года в честь семидесятилетнего юбилея Йозефа Траги, сумевшего в свое время уговорить Дворжака принять профессуру в Пражской консерватории и добившийся наконец слияния ее с Органной школой. К этому дню Двор­жак сочинил на слова Врхлицкого кантату «Празд­ничная песнь», и разучив ее с хором и оркестром консерватории, исполнил в малом зале Рудольфинума. Это и было его самое последнее появление за дирижерским пультом.
Затем снова начался период напряженной ком­позиторской деятельности Дворжака. Как из рога изобилия сыпятся на лист бумаги ноты, страница за страницей заполняется карандашными набро­сками.
Живя в Высокой, Дворжак иной раз даже отказывался принять участие в игре в кегли, кото­рой обычно отводилось послеобеденное время по воскресеньям и четвергам, и шел в лесную чащу к озеру, чтобы сосредоточиться. В его мозгу созрева­ла новая опера. Это тоже была сказка. Но уже не веселая как «Черт и Кача», а грустная.
Ярослав Квапил, сочинивший либретто, расска­зывал, что, поселившись летом у моря, он читал много сказок и легенд о жителях подводного цар­ства, о русалках, которые влюблялись в людей и потом гибли сами или губили своих возлюб­ленных.
Под шум волн образы баллад Эрбена, этих са­мых прекрасных чешских баллад, и герои сказок Божены Немцовой причудливо сплетались в его воображении с персонажами андерсеновских ска­зок, полюбившихся еще с дества. В результате ро­дилось либретто, получившее название «Русалка».
Светлая ночь. Озеро, окруженное лесом. На ста­рой иве, низко склонившей свои ветви к воде, в глу­бокой печали сидит Русалка. Она полюбила молодого Принца, который часто приходит сюда купать­ся. Когда появляется Водяной, которого выманива­ют из воды танцующие при лунном свете подруги Русалки и эльфы, Русалка рассказывает ему о сво­их чувствах и просит помочь ей стать простой жен­щиной, чтобы она могла всегда быть со своим ми­лым, могла любить и быть любимой. Водяной на­правляет ее к Бабе-Яге. Ветхая колдунья согласна превратить ее в земную девушку, но ставит усло­вие: она лишится дара речи на все время, пока будет среди людей. Если же возлюбленный ей изме­нит, то сам он погибнет, а она вновь станет русал­кой. Водяной и подруги отговаривают Русалку от задуманного шага, но она согласна стать немой, лишь бы быть возле любимого. Баба-Яга уводит Русалку в свою хижину и превращает ее в красави­цу девушку. Из леса доносятся звуки охотничьих рогов. Появляется Принц. Он спрашивает девушку: кто она? откуда? Но Русалка лишь молча подает ему руку. Очарованный юноша уводит с собой лес­ную красавицу.
Так в мир сказочный, подернутый дымкой гру­сти и причудливой фантастики, вторгается реаль­ный мир.
Второе действие происходит в замке Принца, который празднует свою свадьбу с загадочной не­мой девушкой. Слуги весьма прозаически коммен­тируют странное увлечение своего хозяина, видя, как он заглядывается на богатую молодую княж­ну, приехавшую на свадьбу. Русалка сбегает по лестнице в парк к дворцовому пруду, где временно поселился Водяной, чтобы поведать ему о своем горе. Оттуда они оба наблюдают любовную сцену между Принцем и княжной. Разгневанный Водяной предстает перед Принцем, пророчит ему гибель и, схватив в свои крепкие руки Русалку, исчезает с нею в воде.
Сбывается заклятие Бабы-Яги. Русалка снова принимает свой облик, но золотые волосы ее поту­скнели, глаза потухли. Измученная и обессиленная, сидит она на ветке старой ивы. Баба-Яга советует ей убить своего неверного возлюбленного и кровью обидчика смыть нанесенное ей оскорбление. Тогда вернутся к ней краса и силы. Русалка с ужасом от­вергает это предложение. Она по-прежнему любит Принца и ради его счастья готова все снести. На берегу появляются дворцовые слуги. Они просят помощи у Бабы-Яги, так как Принц, по-видимому, околдован. Водяной сердито прогоняет их. Сумер­ки спускаются над озером. Опечаленный исчезнове­нием молчаливой красавицы, Принц приходит туда, где встретил ее в первый раз. Русалка спускается с ветвей радуясь встрече с любимым, но ее объятия дышат смертельным холодом. От прикосновения ее рук Принц погибает, а Русалка погружается в во­дяную пучину.
Совершая прогулки к лесному озеру, всматри­ваясь в его темные воды и думая при этом, конечно, над своей «Русалкой», Дворжак, бывало, до ужаса ясно представлял себе картины, которые должны были развернуться на сцене. Кругом шумел лес, порхали птицы, и совсем немного нужно было фан­тазии, чтобы где-то за деревом увидеть пляшущих эльфов, косматую голову Водяного, или скрючен­ную фигурку Бабы-Яги. В тысячах различных форм текла вокруг Дворжака удивительная, загадочная жизнь природы, и Дворжак чувствовал свою нераз­рывную связь с ней. Как в дни сочинения увертюр из цикла «Природа, Жизнь и Любовь» им владели восторг и упоение. Понятным становилось стремле­ние далеких предков обожествлять природу, покло­няться ее загадочной мощи, воспевать ее.
Партитура «Русалки» имеет подзаголовок «Ли­рическая сказка». И действительно, лиризмом ок­рашено все трогательное повествование о большой и глубокой любви Русалки к Принцу. Картины при­роды, романтическая тема Принца, жанровые ха­рактеристики слуг, ворчание Водяного и визги Ба­бы-Яги - все это только фон, оттеняющий основ­ную линию. Нет никакого сомнения, что Дворжак задумал «Русалку» как поэму о сильном, всепогло­щающем человеческом чувстве. Музыкальная драматургия оперы говорит именно о с и м ф о н и ч е с к и х принципах развития. Основная тема,- ее можно последовательно называть «темой русалки», «темой любви», «темой томленья» - многозначна и резко контрастирует со всеми остальными музы­кальными образами. Впервые она появляется уже в четвертом такте краткого вступления:

Она полна затаенной грусти, томления и не имеет даже налета таинственности, словно Русалка не фантастический персонаж, а реально чувствую­щее и страдающее существо.
Особенное лирическое обаяние получает эта те­ма в той сцене, когда Русалка, преображенная ча­рами Бабы-Яги, выходит из хижины:

В дальнейшем развитии тема эта приобретает драматическую окраску. В звучании кларнетов, возникающих на колеблющемся фоне струнных, которые изображают как бы мерное качание волн, слышны вздохи томленья бедной Русалочки. Глубо­кая грусть звучит в мелодии, построенной на этой теме тогда, когда Русалка видит, что Принц охла­девает к ней:


Наконец, в последней сцене, когда умирает Принц, вновь возникает «тема русалки», звучащая здесь трагически, как тема погибших мечтаний о счастье:

Грусть и лиризм основной темы набрасывают тонкую дымку какой-то мечтательности на всю му­зыку оперы. Ею приглушены охотничьи фанфары, возвещающие о появлении Принца. Ею окрашены картины природы, образы леса, озера и населяющих их существ. Но это не лишает музыку оперы редкой красоты и богатства. Музыкальные образы, контрастирующие с основной «русалочьей» темой, своеобразны и выразительны. Вот тема водных глубин, темной, властной силы, призывающей Ру­салочку в конце концов в пучину озера:

Она появляется в первых тактах вступления и с нею связывается образ Водяного. В соответствии с поэтической безыскусственностью образов народ­ных сказок, Водяной не только грозен и страшен. Он справедлив и даже чуточку добр. Он жалеет Русалочку, тронутый ее любовью: «Беда, беда, бед­ная Русалка бледна!» - стонет он в пруду.
Тема Бабы-Яги близка по характеру к теме Во­дяного:

Это - тоже представительница «темного цар­ства», и хоть она зла, но все-таки уступает прось­бам Русалки и дает ей возможность приблизиться к любимому, испытать свое счастье.
А вот все окружение Принца (разлучница-княж­на, слуги, почти буффонадные персонажи - лесничий и поваренок, «празднующие труса» при появ­лении Водяного) вовсе не наделено привлекатель­ными чертами. Это отрицательный полюс конфлик­та.
Что касается образа Принца, то вначале он охарактеризован романтически мужественной те­мой:

Но очень скоро рыцарский блеск меркнет: чув­ство его не выдержало испытания, и далеким вос­поминанием о нем звучит тусклый наигрыш флейт в последней сцене на берегу озера:

Песни и хороводы лесных фей, так же как и ос­новная «тема русалки», тесно примыкают к интонационной сфере чешской народной песенности.
Сочетание в музыке «Русалки» бытовых и фанта­стических элементов, построенных на реалистической самобытно-национальной песенной основе невольно заставляет вспомнить сказочные оперы Римского-Корсакова. В то же время музыка Двор­жака близка к той лирической задушевности Чай­ковского, к той мечтательности, которой отличают­ся все женские образы в его операх. Речь идет не о каких-то заимствованиях или влияниях. Просто разбирая «Русалку», которую по праву считают вершиной оперного творчества Дворжака, хочется еще раз подчеркнуть, что и в музыкально-сцениче­ском жанре у славянских художественных культур существует большая общность. Сочетание поэтиче­ской звукописи с выражением глубоких чувств, пре­ломляемых через образы природы или сказочные образы, созданные богатой народной фантазией - одинаково свойственны русскому, польскому, чеш­скому музыкальному искусству.
Дворжак сочинял «Русалку» с 21 апреля по 27 ноября 1900 года. Как только партитура и кла­вир были закончены, Национальный театр присту­пил к репетициям. В начале февраля почти все уже было готово, но в театре вдруг начались неуряди­цы, открытые выступления против главного дири­жера. Всего год прошел, как в результате критиче­ских замечаний некоторых музыкальных деятелей сменилось руководство Национального театра. Тридцатисемилетний дирижер Карел Коваржовиц, назначенный главным дирижером театра, казалось бы неплохо справлялся со своими обязанностями. Публике он нравился, и спектакли под его управле­нием проходили с большим успехом. Но в оркест­ре и среди артистов хора существовала против не­го оппозиция. И вот, без видимой причины, подчи­няясь только законам какого-то внутреннего бро­жения, совсем накануне премьеры «Русалки» ор­кестр и хор объявили забастовку и отказались вы­ступать под управлением Коваржовица. Три неде­ли Национальный театр не давал оперных пред­ставлений.
Симпатии Дворжака были, конечно, на стороне Коваржовица, и он очень сердился на музыкантов, срывавших уже совсем подготовленную постанов­ку его «Русалки». К счастью, Коваржовиц оказался достаточно энергичным и сумел быстро собрать новый оркестр (из остатков старого оркестра теат­ра организовался потом самостоятельный оркестр Чешской филармонии). А хор, увидя это, вернулся с повинной. Репетиции возобновились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25