Он не был очень раним, но все же мирился с таким поло­жением нелегко, и потому пользовался каждым слу­чаем, чтобы провести лето где-нибудь в другом месте.
Охотно он ездил, например, в Сихров к Алоису Гёблу, с которым познакомился в Праге еще в те годы, когда работал альтистом театра. Хороший человек, сведущий музыкант и певец, Алоис Гёбл сумел найти путь к сердцу Дворжака и стал ему настоящим другом на всю жизнь. Зимой друзья ви­делись в Праге, куда Гёбл приезжал с князем Роганом, у которого служил секретарем. А летом Дворжак не ленился съездить в княжеское имение в Сихров у Турнова, чтобы обнять дорогого, высокоценимого Гёбла, поделиться с ним своими радо­стями и горестями. Дом, где они встречались и где композитор проводил иногда значительную часть лета, так называемая служебная пристройка замка в Сихрове, украшен теперь мемориальной доской. Дворжак регулярно писал Гёблу во время поездок, даже если бывал очень занят, подбирал ему и вы­сылал вырезки из прессы, освещавшей его пребы­вание за рубежом.
Однажды летом Дворжак поехал в Сихров с семьей, и всеведущие журналисты сообщили, что композитор намерен там работать над большим скрипичным концертом для Иоахима. Это была правда. Прославленный венгерский скрипач Йозеф Иоахим с первого знакомства стал проявлять боль­шой интерес к сочинениям Дворжака. Может быть, здесь сказалось и отношение к Дворжаку Брамса, с которым Иоахим был очень дружен. Все новые камерные произведения Дворжака Иоахим внима­тельно изучал и не переставал ими восхищаться. прокатный, а свой собственный, недавно купленный инструмент и обосновывался там на лето. Он не был очень раним, но все же мирился с таким поло­жением нелегко, и потому пользовался каждым слу­чаем, чтобы провести лето где-нибудь в другом месте.
Охотно он ездил, например, в Сихров к Алоису Гёблу, с которым познакомился в Праге еще в те годы, когда работал альтистом театра. Хороший человек, сведущий музыкант и певец, Алоис Гёбл сумел найти путь к сердцу Дворжака и стал ему настоящим другом на всю жизнь. Зимой друзья ви­делись в Праге, куда Гёбл приезжал с князем Ро-ганом, у которого служил секретарем. А летом Дворжак не ленился съездить в княжеское имение в Сихров у Турнова, чтобы обнять дорогого, высо-коценимого Гёбла, поделиться с ним своими радо­стями и горестями. Дом, где они встречались и где композитор проводил иногда значительную часть лета, так называемая служебная пристройка замка в Сихрове, украшен теперь мемориальной доской. Дворжак регулярно писал Гёблу во время поездок, даже если бывал очень занят, подбирал ему и вы­сылал вырезки из прессы, освещавшей его пребы­вание за рубежом.
Однажды летом Дворжак поехал в Сихров с семьей, и всеведущие журналисты сообщили, что композитор намерен там работать над большим скрипичным концертом для Иоахима. Это была правда. Прославленный венгерский скрипач Йозеф Иоахим с первого знакомства стал проявлять боль­шой интерес к сочинениям Дворжака. Может быть, здесь сказалось и отношение к Дворжаку Брамса, с которым Иоахим был очень дружен. Все новые камерные произведения Дворжака Иоахим внима­тельно изучал и не переставал ими восхищаться. Ему нравилась радостная приподнятость музыки Дворжака, славянская широта мелодий, привлека­ла новизна формы, почерпнутая из народного творчерства, например полюбившаяся Дворжаку думка. Иоахим не скупился на похвалы Дворжаку. Ля-ма­жорный секстет для двух скрипок, двух альтов и двух виолончелей, в исполнении которого Иоахим принимал участие, он считал гениальным. Конечно, неплохо было получить скрипичный концерт от та­кого самобытного композитора. Однажды он это и высказал Дворжаку, а того не нужно было долго уговаривать.
В Сихрове работалось легко. Гёбл окружал Дворжака всяческим вниманием, заботился о нем, не обременял своим присутствием, но умел по­явиться в нужную минуту, чтобы помочь проиграть какой-то отрывок и рассеять сомнения. Вернувшись в Прагу, Дворжак скоро закончил сочинение, и в декабре Иоахим уже получил для просмотра гото­вый концерт. А затем и сам Дворжак приехал в Берлин, чтобы услышать и обсудить возможные за­мечания. К огорчению Дворжака, замечания были настолько серьезными, что весь концерт пришлось радикально переделывать. На это ушло несколько месяцев. И снова рукопись была отправлена Иоахи­му. Но теперь Иоахим не спешил заняться ею - очевидно, интерес к концерту у него пропал. Про­шло, два года, прежде чем он нашел время раскрыть рукопись Дворжака и опять остался многим недо­волен. Дворжаку он написал, что в сольной партии есть места неудобные для исполнения, видно, что автор хорошо знает скрипку, но давно не брал ее в руки. Инструментовку следовало бы сделать бо­лее прозрачной. В очередной приезд Дворжака в Берлин они проигрывали концерт дважды. Потом была устроена репетиция с оркестром, чтобы лучше представить себе, где нужно «осветлить» или. «утя­желить» инструментовку, где выделить, сольную партию.
На этом участие Иоахима в жизни скрипичного концерта Дворжака закончилось. Хотя сочинение это писалось для него и было ему посвящено, Иоахим так никогда его и не сыграл. Следует от­метить, что в эти годы Иоахим вообще уже редко и неохотно разучивал новые сольные произведении. Он участвовал в созданном им квартете. Ансамбль этот играл квартет Дворжака ми-бемоль мажор (ор. 51), в Германии и Англии впервые исполнил его секстет. Много времени Иоахим отдавал руко­водству Берлинской консерваторией, а в сольных выступлениях в основном пользовался своим ста­рым репертуаром.
Концерт Дворжака, хотя и получился красивый, богатый мыслями, интересный музыкальными на­ходками, по мнению Иоахима имел мало выигрыш­ную сольную партию. Этим в какой-то мере отли­чаются у Дворжака все его концерты - фортепиан­ный, написанный ранее, скрипичный и даже его великолепный виолончельный концерт. Все дело в том, что мастер крупных форм, Дворжак свои кон­церты считал, прежде всего, симфоническими про­изведениями и потому особое внимание уделял ор­кестру. Он у Дворжака не просто сопровождение, создающее фон солирующему инструменту, как во многих популярных в то время концертах других авторов, где роль оркестра зафиксирована самим названием: «концерт для... в сопровождении орке­стра», а полноценный партнер двух соревнующихся начал. Возможно, отсутствие особых эффектов у сольной партии при основательном нагромождении технических трудностей и отпугивало солистов. На­пример, фортепианный концерт Дворжака очень долго дожидался своего первого исполнителя. По­том чехи решили переработать его. Известный му­зыкальный педагог Вилем Курц прошелся каран­дашиком по нотным строчкам, придал по собствен­ному разумению блеск и эффектность сольной партии. А нужно ли было это делать? Мы часто склонны видеть ошибку там, где нас что-то не уст­раивает, что-то неясно. Наш современник советский пианист Святослав Рихтер поступил иначе. Он по­старался понять автора. На это ушло время. Мно­гие знали, что Рихтер учит концерт Дворжака, но он его не показывал, говорил, что еще не готов для исполнения этой вещи. Зато когда он сыграл кон­церт, это было настоящим событием в музыкальном мире. Чехи утверждали, что такого Дворжака они еще никогда не слышали. Дворжак не был ро­мантиком, не увлекался, подобно Сметане, утончен­ностью Шопена. И в чувствах, и в музыке он был проще, более земной. Поэтому, вероятно, и нужен был огромный талант Рихтера, чтобы засверкали все красоты произведения Дворжака.
Но вернемся к скрипичному концерту. Первым интерпретатором этого произведения Дворжака, ко­торым пренебрег Иоахим, был молодой чешский скрипач Франтишек Ондржичек. Ученик Бенневица, он два года совершенствовался в Париже у Ламбера Массара и вернулся домой в ореоле славы. Тех­нических трудностей для Ондржичка не существо­вало. Уже в двадцать четыре года о нем ходили легенды. Дворжака Ондржичек знал давно по рас­сказам отца, которому тот, будучи студентом Органной школы, давал уроки игры на скрипке. Спо­собствовать популярности отечественного компози­тора, которому воздавали должное уже во многих европейских странах, представлялось молодому скрипачу весьма заманчивым.
Под руководством Дворжака он начал учить концерт, часто навещая композитора дома на Жит­ной, и вскоре исполнил его в Праге в зале Рудольфинума. Дирижировал Ангер. Лучшее исполнение трудно себе представить. Интерпретация Ондржичка стала впоследствии образцом для многих скри­пачей. Да это и не удивительно. Ондржичку, как и Дворжаку, были близки и дороги характерные черты отечественной народной музыки, а концерт весь пронизан этими чертами. Особенно ясно они проступают в третьей побочной партии, построенной на типичных темпераментных интонациях чешской народной музыки:

Понятен был Ондржичку и дворжаковский ли­ризм, словно напоенный ароматом чешских лугов и лесов. Вслушайтесь в эти отрывки:



А как мог остаться молодой чех спокойным к танцевальным мелодиям, завершающим концерт, когда от синкопированного ритма фурианта, зано­счивого, упрямого, горделивого даже ноги старцев начинали приплясывать:

Играл Ондржичек пламенно, страстно. Как хру­стальная россыпь сыпались каскады пассажей. Все было продумано, идеально отработано, без стрем­ления к внешнему эффекту и, несмотря на техни­ческие трудности, воспринималось легко и просто, как задушевное эмоциональное повествование о красоте и счастье. Не менее удачно прошло испол­нение концерта и в Вене под управлением Ганса Рихтера.
А затем началось непонятное. Скрипачи ополчи­лись на Ондржичка с целью помешать ему дальше исполнять концерт. Пабло Сарасате высказался о произведении очень двусмысленно. «Это меня ужас­но разозлило, - писал Ондржичек Дворжаку, - так что я сказал ему, что он его просто не знает». И дальше добавлял: «Сарасате играл Бетховена по-испански: бегом, - как же он может понять Ваш концерт?» Еще хуже Сарасате говорил о сочинении Дворжака в беседе с Вацлавом Коптой, скрипачом-виртуозом, преподававшим в консерваториях Мюн­хена и Филадельфии. Он утверждал что это сплош­ное пиликанье, а форма устарела, и что Иоахим его наверняка не будет играть, Ондржичек до того рас­сердился, что после этого не навестил Сарасате и отказался дать ему свою фотографию, которую тот просил. Он писал Дворжаку из Вены: «Я хотел иг­рать Ваш концерт в Гамбурге... но они сняли его, почему - я не знаю, но узнаю. Наперекор этому, во Франкфурте и в Бремене я объявил Ваш кон­церт. Я буду его играть также здесь вторично на своем большом концерте... и я был бы рад, ес­ли бы смог исполнить Ваш концерт и в Лондоне весной».
После скрипичного концерта Дворжак некоторое время занимался сочинением мелких вещей. По­явился вокальный цикл «Цыганские мелодии», ряд фортепианных пьес, соната для скрипки и форте­пиано. Потом его опять потянуло к большим фор­мам. Укрывшись на полтора месяца в отведенном ему каретном сарае на Высокой, Дворжак написал шестую по счету, ре-мажорную симфонию (ор.60), изданную потом как первая симфония. Дворжак посвятил ее Гансу Рихтеру, который всегда к нему хорошо относился и, несмотря на известную оппо­зицию, дирижировал в Вене и скрипичным кон­цертом.
Симфония ре мажор - типичное для Дворжака произведение, где сочетаются преломленные сквозь призму его таланта, самобытные черты отечествен­ной музыки и классические традиции .Уже с первых страниц ощущается национальная основа музыки. Рисуются спокойные чешские пейзажи, повеству­ется о мужестве людей, живущих на этой земле. Вторая часть, пронизанная песенными интонациями чешской музыки, может быть названа лирическим ноктюрном, с которым резко контрастирует третья часть скерцо - фуриант с его полюбившейся Двор­жаку ритмической остротой и напористостью. А за­вершается все обширным ликующим финалом.
Симфонию эту, прозвучавшую первый раз под управлением Адольфа Чеха, играют часто и во мно­гих странах. Слушателей и исполнителей привлека­ет светлый, радостный характер этого произведения.
В ту пору, когда Дворжак впервые познако­мил общественность со своей новой симфонией - это было начало 1881 года, - Прага жила в пред­дверии большого праздника - открытия чешского Национального театра. Известно было, что откро­ется он оперой «Либуше» Сметаны. Примерная программа была выработана и на последующие дни. Но имя Дворжака там не фигурировало. Ему ничего было показать. Кроме «Хитрого крестьяни­на», ни одна его опера не держалась на сцене, сколько он их ни переделывал. А как заманчиво было для композитора выступить с новым музы­кально-сценическим произведением в роскошном театре с просторной сценой, оборудованной совре­меннейшей техникой.
У Дворжака давно находилось либретто Зейера «Шарка», но что-то душа к нему не лежала. Впо­следствии он охотно отдал его Леошу Яначку. Хо­телось найти что-нибудь иное. И вдруг, словно уга­дывая желание композитора, директор чешской опе­ры Майр принес ему либретто под названием «Ди­митрий». Написано оно было дочерью председателя Театрального Общества Марией Червинковой-Ригровой на основе известной чешской пове­сти и отрывка Шиллера, посвященного Самозванцу, и должно было представлять собой сюжетное про­должение пушкинского «Бориса Годунова», Воз­можно, либреттистка пользовалась и еще какими-нибудь источниками. Литература о Самозванце на Западе очень обильна. Одни авторы дают романти­ческую трактовку этого образа, другие преподно­сят совершенно фантастические версии, далекие от исторической правды. Либретто Чевринковой-Ригровой русский человек тоже не может читать без улыбки. Вот оно в нескольких словах:
Самозванец под Москвой. Инокиня Марфа (мать убитого в Угличе царевича Димитрия) признаёт в нем сына. Военачальник Годунова Бас­манов с боярами переходит на его сторону. Шуй­ский берет под свою защиту дочь Годунова Ксению. Лжедимитрий торжественно вступает в Кремль.
Во втором акте Самозванец спасает Ксению, пришедшую поклониться могиле отца, от пьяных польских солдат и неожиданно влюбляется в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25