31 марта 1901 года премьера «Русалки» прошла с успехом, превзошедшим все ожидания. Особенно
хороша была певица Ружена Матурова, исполняв­шая заглавную роль. Начиная с этого дня «Русал­ка» прочно стоит в репертуаре Национального театра.
Так Дворжак, приближаясь к концу жизни, соз­дал одну из лучших чешских опер, одержав победу и в той области музыкального творчества, в кото­рой у него было так мало удач.
Через месяц Дворжак получил письмо от Ма­лера, в котором тот сообщал, что хочет эту оперу поставить в Вене. С согласия Дворжака писатель­нице Йозе Вилл, известной под псевдонимом Йозефус Вилден, было поручено сделать немецкий пе­ревод текста оперы. Генеральный интендант теат­ра расщедрился и обещал выплатить Дворжаку небывало высокий гонорар. В Прагу на подпись композитору выслали соответствующее соглаше­ние, но Дворжак почему-то не спешил его подпи­сывать.
Малер распределил партии. На роль Русалки намечено было пригласить чешскую певицу Берту Ферстер-Лаутерер - «наилучшую из всех Татьян», как назвал ее Чайковский после пражской премье­ры «Евгения Онегина». В Вене говорили о том, что премьера должна состояться в день рождения императора. А Дворжак не возвращал подписан­ное соглашение.
1 мая 1902 года Йоза Вилл писала Дворжаку: «...руководство придворной оперы удивлено и пре­бывает в нетерпении по поводу того, что подписа­ние соглашения так необычайно затягивается - нельзя ли это быстрее привести к завершению?»
Дальше история венской постановки «Русалки» продолжения не имеет. Затеянная Малером она почему-то так и не была осуществлена. А роль в ней Дворжака, всегда так мечтавшего о продвижении своих опер на зарубежные сцены, непонятна и загадочна.
При жизни композитора «Русалка» за рубежом нигде не ставилась. Немецкий перевод текста, сде­ланный Йозой Вилл, тоже был напечатан уже пос­ле смерти Дворжака, параллельно с чешским текс­том при издании клавира в Праге фирмой Урбанка.
Утром на следующий день после пражской премьеры «Русалки» Дворжак появился в дирек­ции театра. Он был в очень хорошем настроении, и золотистые искорки сверкали в его темных гла­зах из-под надвинутого на лоб котелка. Увидев Квапила, он бросился к нему:
- Давайте скорее, скорее какое-нибудь новое либретто!
- У меня нет его, маэстро, - как прови­нившийся школьник, смущенно ответил Квапил, невольно отступая от надвигавшейся на него мас­сивной фигуры. Но Дворжак не унимался:
- Давайте что-нибудь свеженькое, пока у меня есть желание! С хорошей ролью для Матуровой! - кричал он, прижимая Квапила к стене, и отпустил беднягу только тогда, когда тот пообещал не откладывая приняться за работу.
ЗАКАТ
14 апреля 1901 года Прагу облетела сенсацион­ная весть: Антонин Дворжак и Эмиль Фрида (Ярослав Врхлицкий) назначены бессменными чле­нами Верхней палаты австрийского парламента.
Опытные политики понимали, что Габсбурги сделали это лишь для того, чтобы продемонстриро­вать чехам свою добрую волю, показать, как высо­ко они ценят чешскую культуру и ее деятелей. На протяжении трех столетий «Габсбургской ночи» уже не раз бывало так, что вместо удовлетворения серьезных требований народа о предоставлении свободы и независимости, австрийские власти стара­лись небольшими знаками внимания и мелкими ус­тупками притушить возникавшее брожение, чтобы все было спокойно и не расшатывались устои импе­рии. Всем хорошо было известно, что Дворжак при­нимал в общественной жизни весьма незначитель­ное участие, и потому ожидать чего-нибудь суще­ственного от его деятельности в парламенте, конеч­но) не приходилось.
Дворжак и сам был смущен оказанной ему че­стью, особенно когда ему сказали, что он первый музыкант, который войдет в так называемую Пала­ту господ. Но делать было нечего. 14 мая Двор­жаку и Врхлицкому надлежало прибыть ко двору, чтобы принести присягу и принять участие в первом заседании. Дворжак с женой поехали в Вену. Дворжак был взволнован, нервничал и от этого больше, чем обычно, казался странным. Проезжая красивую местность с прудами, Врхлицкий обратил внимание на тучи комаров, висевшие в. воздухе. Дворжак будто не слышал слов Врхлицкого, ничего не ответил и сосредоточенно молчал. А уже в Вене, направляясь в дом Йозефа Главка; где им предло­жили остановиться, он вдруг совсем не к месту произнес: «Это они из этой воды!»
14 мая был не легкий день для Дворжака.
Чувство законной гордости, любопытство, чув­ство, похожее на страх перед тем неведомым, что ждало его за закрытой дверью зала заседаний, огорчение оттого, что в холле пришлось расстаться с женой; - все перемешалось в его душе, когда он с Врхлицким очутились в здании парламента. Ка­кой-то голос шептал ему: брось все, уйди. Что те­бе здесь делать? Но Дворжак взял себя в руки, привычным, легким движением провел рукой по то­порщившимся усам и шагнул за порог. Оба они с Врхлицким были одеты во фраки. Белизной сверкали перчатки на руках. А на шее у каждого, на красной шелковой ленте, висела почетная награда - большая золотая медаль «За литературу и искусство».
После обычных формальностей, новых членов представили двум президентам Палаты (одним из
них был князь Виндишгрец) и лидерам четырех группировок. Дворжак покорно позволял вести се­бя то в одну сторону, то в другую, судорожно ухва­тившись за руку графа Франтишка Туна, и не про­являл никаких эмоций. Затем Дворжака подвели к его месту на последней скамье правого крыла. Пока не зазвонил колокольчик, возвещавший начало за­седания, Дворжака не оставляли одного. К нему подходили графы, бароны, князья, объяснялись в любви, заверяли, что принадлежат к числу поклон­ников его музы, выражали удовольствие по поводу того, что видят его в своей среде. Вокруг Врхлиц­кого также теснились аристократы. Появление в Верхней палате парламента двух чешских борода­чей, не имевших ни знатной родословной, ни чинов; ни богатства, было настоящим событием в среде людей, упорно отстаивавших исключительность сво­их наследственных прав. Все пришли в возбужде­ние, и не таясь, не пряча иронических улыбок, го­ворили о том, что им интересно будет послушать, как музыкант и поэт станут обсуждать проекты законов.
Конечно, в тот день ни Дворжак, ни Врхлицкий участия в дебатах не принимали. А когда нужно было голосовать, оба по-чешски сказали «согла­сен».
Готовясь покинуть зал заседаний, Дворжак сгреб все лежавшие в ящичке его стола отлично очинённые карандаши и, зажав их в руке, с невоз­мутимым видом под стрелами любопытствующих взглядов пошел к выходу.
- Ими хорошо будет писать на нотной бума­ге - сказал он дожидавшейся его жене, вручая ей карандаши как букет цветов.
На этом закончилось участие Дворжака в ра­боте австрийского парламента. Никакие уговоры не могли заставить его появиться там еще раз.
В Праге в это время уже шла подготовка к празднованию шестидесятилетнего юбилея Двор­жака. В ответ на воззвание «Далибора», который старался мобилизовать музыкальные организации для достойного проведения торжеств, из представи­телей «Умелецкой беседы», Национального театра, «Глагола Пражского», консерватории был создан юбилейный комитет. Он намечал план проведения концертов, составлял программы, но Дворжак, вернувшись из Вены, ни в чем этом абсолютно не хотел принимать участия и даже сердился, когда его просили высказать свои пожелания.
Усиленно отказывался Дворжак и от поста ди­ректора консерватории, который ему предложили занять в связи с уходом на покой Бенневица. Его долго уговаривали, взывая к его патриотическим чувствам, ибо престиж учебного заведения в нема­лой степени зависит от того, кто его возглавляет; заверяли, что профессор Карел Книттль, назначен­ный заместителем директора, возьмет на себя всю административную работу, и только такой ценой, наконец, получили его согласие.
Как только завершились выпускные экзамены в консерватории и установилась погожая пора, Двор­жак перебрался в Высокую и погрузился в хозяй­ственные заботы. То ему нужно было достать ка­кие-то новые сорта деревьев; то голубок с черными крыльями и наполовину черным оперением вокруг шеи остался без пары и может улететь, если не раз­добыть такую же голубку; то у кого-то Дворжак видел пару птиц с темными, почти синими крылья­ми и белым брюшком, а у него таких нет. Дворжак пишет письма, дает заказы своим поставщикам, неустанно печется о саде и о пополнении своей жи­вой коллекции. Творческая мысль его отдыхает в ожидании нового либретто.
В канун шестидесятилетия Дворжака вышел специальный выпуск «Далибора», целиком посвя­щенный композитору. Там были написанные в его честь стихи поэтов, очерки А. Чеха, Й. Б. Ферстера, А. Шуберта и других, разборы его сочинений. В день рождения Дворжака все чешские газеты и многие газеты за границей поместили дифирамбические статьи о нем. По всей Чехии заз­вучала музыка Дворжака. «Вечера Дворжака» стали проводить и в других странах.
Утром 8 сентября 1901 года в деревне, где ро­дился композитор, в разукрашенном флагами и знаменами Нелагозевсе гулкий выстрел мортиры оповестил о начале юбилейных торжеств. Празд­нично одетые крестьяне и многочисленные гости из Праги отслушали мессу в храме, в котором был крещен Дворжак. Там пел Чешский вокальный квартет, приехавший из Праги и большой хор из Вельтрус. Сам Дворжак не присутствовал на тор­жестве. В Нелагозевес поехали только его дети - Анна, Магда и Отакар.
После парадного обеда под сенью старого зам­ка длинное шествие направилось к родному дому композитора. Здесь произносили речи во славу Дворжака. Опять пел вокальный квартет и хоро­вая капелла, оркестр играл «Славянские танцы». Затем в замке состоялся большой концерт. Испол­няли камерно-инструментальные сочинения и «Мо­равские дуэты», а Магда спела арию из «Русалки» и несколько песен.
Лодочными прогулками по Влтаве и шумным народным гуляньем при свете факелов завершался этот праздничный день в Нелагозевсе. А в Праге в этот час спектаклем «Упрямцы» и одноактным ба­летом на музыку «Славянских танцев» открылся цикл дворжаковских постановок.
Дворжак и здесь не присутствовал. Чтобы из­бежать ненавистной ему парадной шумихи, он по­ехал в Вену для деловой встречи с Малером. Од­нако юбилейные концерты и спектакли так были распланированы, что Дворжак не смог совсем их избежать. Национальный театр, например, показы­вал цикл, в который входили кроме упомянутых «Упрямцев» и балета еще оперы «Хитрый крестья­нин», «Димитрий», «Якобинец», «Черт и Кача» и «Русалка», театрализованный вариант «Св. Люд­милы», а также пьеса Франтишка Шамберка «Йозеф Кайетан Тыл» с музыкой Дворжака. Все это растянулось почти на два месяца. А потом на­чалось, так сказать, официальное чествование.
6 ноября после представления «Славянских тан­цев» в Национальном театре пражские и перифе­рийные музыкальные общества длинной колонной с лампионами в руках направились к дому компо­зитора на Житной. Во дворе дома расположился «Глагол Пражский» - первый исполнитель «Гим­на» Дворжака, принесшего славу композитору. К сожалению, Карла Бендля, старого, верного друга Дворжака уже не было в живых, и руководил хо­ром Карел Книттль.
Дворжак ничего не подозревал и мирно прово­дил вечер в домашнем кругу, когда вдруг за окном послышалось красивое, слаженное пение многих сотен голосов. Он прислушался и узнал серенаду «Долго здравствуй», которую ему исполнял «Гла­гол Пражский». Дворжак растерялся: что ему де­лать? куда деваться? Когда в дверях его комнаты появилась депутация, на улице грянуло: «Слава Дворжаку!»
- Скажите им, что это уже слишком! - со слезами на глазах бросился к пришедшим Двор­жак. - Это слишком!
Он упорно отказывался выглянуть в окно, не хотел выйти к собравшимся, но потом успокоился, спустился во двор и простыми, теплыми словами стал благодарить певцов. Он сказал, что лозунг «Песней к сердцу, сердцем к родине», который кра­суется на знамени «Глагола Пражского», всю жизнь был и его лозунгом и что в дальнейшем, насколько у него хватит сил, он тоже будет стараться приумножить славу чешского искусства.
Избежав чествования в Нелагозевсе, сведя к минимуму свое появление в театрах и на концер­тах, проводившихся всю осень в рамках его юби­лея, Дворжак после серенады под окном уже не ре­шился отклонить приглашение на общегородское чествование. Там все было пышно и торжественно, как только умеют это обставить в Чехии. Звучало много музыки, и в адрес Дворжака было сказано много-много хороших слов. Разумеется, композито­ру все это было приятно, но по-настоящему счаст­ливым он почувствовал себя только тогда; когда все закончилось и он снова очутился дома.
Как отзвуки юбилейных торжеств, еще в начале 1902 года приходили сообщения о концертах из его произведений в,городах Англии,где гастролировал Ганс Рихтер, в Германии, Австрии. Дворжак скла­дывал в стопку все письма и телеграммы. На при­глашения приехать отвечал отказом. Не выбрался даже к милым мораванам. «Больше четырнадцати месяцев я сижу без работы, - писал он, недо­вольный собой, - не могу ни за что взяться и не знаю, как долго продлится мое нынешнее со­стояние».
Томимый затянувшейся творческой паузой, Дворжак решил было писать оперу на сочиненное Карлом Пиппихом еще в начале 80-х годов либрет­то «Кончина Власты». Он сделал ряд эскизов, на­метил кое-какие переделки либретто, когда вдруг к нему пришел ученик Фибиха Отакар Острчил и стал просить отказаться от сочинения музыки к «Кончине Власты», так как сам он уже давно рабо­тал над этой оперой и первое действие совсем за­кончил. Дворжак проявил великодушие и согла­сился выполнить желание Острчила.
После этого он стал делать наброски к «Армиде». Это тоже было не новое либретто. Ярос­лав Врхлицкий, крупнейший знаток романской ли­тературы в Чехии, сочинил его сразу же после за­вершения перевода на чешский язык поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», а уже в 1887 году этот перевод был напечатан. В «Армиде» Врхлицкого есть ряд отклонений от поэмы Тассо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25