Эстер впервые почувствовала, что для того, чтобы отдать команду телу, ей требуется некоторое время.
– Возьмите себя за щиколотки. Она нагнулась к полу, стараясь при этом не сгибать ноги.
– Когда девушка принимает такую позу перед мужчиной, это уже о многом говорит.
Кровь прилила к голове Эстер, и она не могла ответить. Да и не хотела.
– Выпрямитесь.
– Где я могу это сделать?
– Вот видите. – Итальянец поднялся с кресла. – Вы тоже задаетесь вопросом, где. Для таких людей, как Мы, все-таки важно соблюдать некоторые условности. Хорошо, идемте, я провожу вас.
Эстер невольно восхитилась тем, что у этого человека есть специальное помещение, где гости в его присутствии могут предаваться столь интимным утехам.
Прямо из залы они вошли в темную комнату, вход в которую был занавешен тяжелой портьерой.
Итальянец щелкнул невидимым выключателем.
Комната озарилась ослепительным светом.
Девушка увидела посреди нарочито замкнутого пространства без окон высокое кожаное кресло на своеобразном постаменте. Кресло сверкало никелированной сталью и вообще неприятно напоминало стульчак в кабинете женского врача. Сходство довершали разведенные в стороны на блестящих трубках кожаные подставки для ног.
Прямо напротив стоял плюшевый диван, изогнутый в виде подковы. На таком диване, подумала Эстер, могут сразу поместиться несколько человек. Означает ли это, что в некоторые дни здесь бывает больше одного зрителя?
Она представила, как бы это выглядело, если бы она согласилась проделать то же самое на виду у двоих, троих, четверых мужчин. А если бы среди приглашенных были женщины?..
– Я должна лечь в это кресло?
– Буду вам весьма признателен.
– Только нельзя ли убавить свет?
– Отчего же?
В следующее мгновение освещение стало почти сумеречным.
– Да, так лучше. Она подошла к креслу и потрогала одну из подставок.
– Если я положу сюда ногу, это будет некрасиво.
– Ошибаетесь.
Итальянец уже занял место на диване.
– Сначала снимите с себя все. Здесь, по-моему, совсем не холодно.
Она огляделась, словно желая убедиться в правоте его слов. Не спеша расстегнула и спустила с плеч кофточку. Стащила через голову майку.
Бюстгальтеров Эстер не носила, не слушая возражений матери относительно того, что подобное обхождение с грудью лишает ее должной формы.
Грудь у Эстер была маленькая, но очень выразительная, с заметно выступающими пирамидками бурых сосков.
Пока она избавлялась от майки, соски нервно сморщились.
Она растерла их ладонями.
Взгляд итальянца уже не волновал ее в той мере, как поначалу, а, напротив, подбадривал и согревал.
Она поднялась на помост и легла спиной в прохладу черной кожи.
Не снимая туфель, она подняла ноги и опустила икры на оказавшиеся очень удобными подставки.
Между широко раздвинутых ног на нее внимательно смотрел мужчина.
Она не могла оторваться от его завораживающего взгляда, подсознательно представляя себе, что именно он видит благодаря ее совершенно раскрытой позе.
Итальянец молча ждал.
Эстер заложила руки за голову и замерла, прикрыв глаза. Ей нужно было расслабиться.
Думая о своем, она начала поводить из стороны в сторону бедрами и сразу же почувствовала ручку, задевающую край кресла и трогающую ее своим кончиком где-то внутри.
Заиграла музыка.
Слушая ее, Эстер забыла о том, что должна делать.
Мужчина не торопил ее. Он курил трубку, и аромат его крепкого табака сам собой воскрешал грезы, которые посещали Эстер прошлой ночью…
Только вместо вчерашнего Берни теперь рядом с ней оказалась та ненавистная женщина, которая была причиной их немого раздора.
Чтобы хоть как-то отомстить, Эстер представила ее себе обнаженной.
Это было ошибкой, потому что без черного плаща соперница выглядела еще великолепнее.
Груди женщины нависали над самым лицом Эстер, полные и тяжелые, с крепкими брусничниками сосков. До них хотелось дотянуться губами.
Женщина стояла и смотрела на Эстер, а левая рука ее уже трогала лепестки раскрытого цветка…
Итальянец с интересом наблюдал, как пальцы девушки медленно ложатся на розовые складки промежности и начинают сначала робко, а потом все уверенней и уверенней играть с ними, раздвигая и пощипывая.
Пальцы были длинные и тонкие, с красивыми овальными ногтями, имевшими загадочный перламутровый оттенок.
Потом он встал с дивана и подошел к креслу вплотную, остановившись между свободно разметавшимися ногами. Глаза Эстер были закрыты.
Она не могла не чувствовать его приближении. Она просто не хотела, чтобы он об этом знал. Она ждала, и только пальцы ее жили своей независимой жизнью…
Он нащупал потеплевший от долгого соприкосновения с телом стержень ручки.
Ощутив постороннее движение, девушка слабо застонала.
Присев на корточки, итальянец осторожно вытянул стержень и заметил, как плавно закрылось за ним крохотное отверстие.
Он убрал ручку в нагрудный карман. Это был его любимый «паркер» с платиновым пером.
Розовые губки излучали нежность. Они и в самом деле напоминали детский ротик, который хотелось приголубить и поцеловать.
Он поборол соблазн. Он вернулся на диван.
Пальцы замерли.
Она думала, что сейчас все начнется, но ничего не произошло.
Неужели он действительно не хочет ее?
Иногда перед сном ей представлялось, что она лежит именно в этой раскрытой позе на массивном столе из мореного дуба и мужчина – не то Берни, не то кто-то другой – подходит к ней и жестоко берет, пронзая до самого нутра.
Греза осталась мечтой. Эстер открыла глаза.
Итальянец по-прежнему был здесь. Она почему-то думала, что он ушел, покинув ее в этой странной комнате, потолок которой, как она теперь видела, был очень низким.
Зато она больше не чувствовала предмета, одновременно приятно и неприятно торчавшего в ней все это время.
Скосив глаза на своего единственного зрителя, она увидела кончики грудей и прикрыла их ладонями.
Он улыбнулся.
– Сейчас вы были похожи на изумительную скульптуру, кара. Знаете, существуют такие скульптуры, у которых какая-то часть подвижна, но при этом сохраняется ощущение статики. Вам идет быть беззащитной.
Только сейчас она заметила, что ноги ее, до сих пор просто лежавшие на подставках, оказались прикованы к ним мягкими кожаными шнурами. Когда это было сделано, она не знала. Она знала только то, что при желании итальянец может проделать с ней все что угодно, и она будет вынуждена ему покориться.
– Не бойтесь, кара. – Он верно прочел ее мысли. – Мне важно ваше ощущение. Я не тот, кто издевается над женщинами. Только варвары брызгают кислотой на картины бессмертных мастеров. Скажите что-нибудь.
– Что вы от меня хотите?
– Ничего. Вам разве не хочется просто лежать и давать мне возможность лицезреть вас во всей красе, дарованной вам природой?
– И вы не надругаетесь надо мной?
Она даже сама не могла точно для себя установить, чего именно она этим добивается. Убеждает или провоцирует?
– Если мы оба понимаем, что я в любой момент могу это сделать, тогда зачем мне делать это по-настоящему?
– Наверное, это приятно… Ведь многие мужчины не упускают случая.
– Это ваш маленький комплекс, кара. Ни один мужчина не изнасилует женщину, которая ему нравится. Обычно насильники вообще не смотрят на внешность жертвы. Она им безразлична. И наоборот, красота женщины служит ей самой верной защитой, если у нее нет ничего другого. Вы скажете, что случается всякое. Разумеется, есть и безумцы. Мы все – безумцы, но каждый – по-своему.
– Я тоже?
– У вас есть сомнения?
Она вздохнула.
– Как жаль сознавать, что для того, чтобы получить удовольствие, нужно немножко сойти с ума…
– Однако некоторые сходят с ума, не получая удовольствия.
– Но никогда – наоборот.
Эстер увлекал этот причудливый философский диспут. Диспут между обнаженной девушкой, распятой во врачебном кресле, и полностью одетым мужчиной, который удобно устроился на диване и знай себе попыхивает гнутой трубкой.
– Мне не хочется думать о том, что будет, когда я отсюда уйду, – произнесла она вдруг вслух.
– А что будет?
– Правильнее сказать: чего «не будет»…
– Так вы предпочли бы остаться? В таком случае мой маленький дворец в вашем распоряжении. В конце недели я должен на некоторое время уехать на Гавайи, так что живите, сколько хотите.
– Спасибо, у меня есть дом.
Она снова заложила руки за голову, и мужчина увидел ее трогательную, лишенную волос подмышку.
– Я могу вам еще как-то помочь?
– Скажите, зачем вам все это нужно? – Эстер села и обнаружила, что сковывающие ноги шнуры очень легко распутываются. – Ведь я выхожу замуж. Выхожу за человека, которого люблю. Мы даже не сможем с вами видеться.
– Почему? Разве ваш муж не работает? Разве вы, согласившись пойти со мной сегодня, не предполагая, что вас ждет, откажетесь позвонить мне завтра? Не в обиду вам будет сказано, но разве вы женщина строгих правил?
Эстер улыбнулась, представив себя сейчас со стороны.
– Конечно, я вам позвоню, если вы дадите мне телефон и предложите им воспользоваться. Но что это даст вам?
– Лично мне – ничего. Это даст нам обоим. Вы никогда не думали о том, как редко встречаются люди, которых называют «родственными душами»?
– Думала, и довольно часто.
Они оба замолчали.
– Наверное, мне лучше уйти, – сказала она наконец. – Пора уже. Я совсем опьянела.
– Подождите минутку, не вставайте.
Итальянец поднялся и подошел к девушке. Она снова откинулась на спину. Он снял с ее правой ноги туфельку и, наклонившись, коснулся губами маленьких пальчиков.
– Все это время я хотел вас, кара.
– Но я…
– Нет, не нужно, вы правы, сейчас нам будет лучше расстаться. Я могу переоценить свои силы.
У Эстер комок подкатил к горлу.
– Я позвоню вам.
Он только усмехнулся.
– Я пошутил: у меня нет телефона, кара. Когда-нибудь мы снова случайно встретимся на улице, и вы пригласите меня… скажем, в бар.
Эстер не хотелось ничего ему отвечать. Только бы побыстрее одеться и уйти. Забыть о нем, забыть обо всем, что здесь произошло, о картинах, о скульптурах, о холодной ручке…
Она быстро развязала один из шнуров. Итальянец помог ей со вторым и подал руку.
Эстер сошла на пол.
Нагнувшись, чтобы подобрать одежду, она почувствовала на спине приятную тяжесть мужской ладони.
Выпрямившись, она оказалась стоящей в объятиях итальянца.
Эти объятия сразу же показались ей излишне судорожными и никак не вязались с предыдущим спокойствием их беседы.
Однако это по-прежнему был он.
Итальянец прижимал ее голое тело к себе, и Эстер чувствовала, как врезаются в нежную кожу краешки пуговиц. Он смотрел на нее, буквально пронизывая взглядом.
– Нет, я не могу отпустить вас просто так, вот просто так взять и отпустить, кара!
– Мне больно.
– Я знаю. – Он не ослабил объятий. – Вы должны решиться на это сами.
– На что?
– Станьте моей до конца, кара. Я отпущу вас. Я никогда больше не встречусь вам на пути. Нью-Йорк – большой город. Но только не сейчас… Вы слышите меня?
Он поцеловал ее в шею.
Эстер запрокинула голову и увидела прямо над собой белый потолок.
Пространство было слишком ограниченным.
– Я уже не могу так… – тихо сказала она, невольно пугаясь робости своего тона. – Это, наверное, все-таки лучше прервать сразу и…
Он не дал ей договорить.
Вам нужно выпить, кара. Вы вся дрожите. Я тоже. Вы чувствуете?
Только сейчас она обратила внимание на то, что его пальцы ухватились за ее левую бессильно опущенную руку и притягивают кисть к тому месту, где под брюками явственно прощупывалось твердое вздутие подземного корня.
Прикосновение к этому предмету, призванному свидетельствовать об истинном состоянии любого мало-мальски здорового мужчины, оказало на Эстер воздействие, схожее по силе с воздействием молнии на одиноко стоящее посреди поля дерево.
Она была потрясена. Она никогда раньше не предполагала, что это место на теле мужчины можно воспринимать с такой обостренностью, так отчаянно упоенно и настолько вне связи с остальным телом.
Под ее рукой было что-то живое. И это живое было упрямо, своенравно и одновременно покорно. Ей. Ей одной.
У Эстер закружилась голова.
Оставшейся без присмотра рукой она обвила шею мужчины и, прикрыв глаза, стала слепым котенком искать его губы.
Ноздри ее трепетали от переполнявшего их аромата обветренной мужской кожи.
Губы их едва касались, теплые и сухие.
Он отпустил ее руку, и она взяла в ладони его склоненную голову.
Теперь она уже касалась вздутия под тканью брюк не пальцами, но упругим лобком. От этих прикосновений ее с головы до ног пронизывало изумительными разрядами тока, колени дрожали, ноги подкашивались, хотелось рыдать и смеяться. Такое было с ней впервые, даже близость любимого Берни не казалась больше откровением. Душевное вдохновение сплелось в этот миг с физическим возбуждением и стало катализатором сильнейшего потрясения, которое только может пережить женщина, оказавшаяся в роли добровольной пленницы, вдруг ощутившей себя всемогущественной хозяйкой и с восторгом испугавшейся предоставленной ей возможности.
А потом ей стало по-настоящему страшно.
Страшно того, что она делает.
Она предает человека, которого любит и с которым хочет связать всю свою оставшуюся жизнь. Да, между ними стоит другая женщина, но какое значение имеет эта незнакомка, если она, Эстер, любит, любит его, своего глупого, своего податливого Берни и никогда, никогда и никому его не отдаст?
Губы итальянца ласкали ее лицо, скользили по щекам, согревали кончик носа…
– Да, мне нужно выпить, – пробормотала она, понимая, что этими словами сокрушает последнюю баррикаду, разделяющую восставшую плоть и распаленное сознание.
Это был конец.
Итальянец перестал ее целовать, обнял одной рукой за голую талию и вывел в другую комнату.
Там Эстер сидела в кожаном кресле, небрежно раскинув длинные ноги, и пила из постоянно наполняемого хозяйской рукой бокала. Мысли ее смешались, страхи исчезли, она уже больше не была предоставлена самой себе, она купалась в новых ощущениях, она знала наверняка, что сейчас произойдет, хотя готовилась к этому еще тогда, когда только вошла в этот странный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42