– Да, дорогой, и без глупостей, пожалуйста! Тебе и так уже давно пора прекратить злостно меня трахать. Утихомирься, будь любезен. Тетушке Стефании нужно поработать.
Баковский примирительно пожал плечами, но во взгляде его по-прежнему сверкали хищные искорки. Была середина дня.
Стефания сидела в домашнем халатике за компьютером. Она добралась до предпоследней главы, когда в дверь позвонили.
– Я открою, – сказал Баковский и вышел. Через минуту он вновь появился в спальне.
– Кто там еще? – спросила Стефания. Молчание заставило ее оглянуться.
Рядом с Баковским стоял Рич и мял в руках кожаную папку.
– К тебе, – многозначительно сообщил Баковский.
– Меня зовут Ричард, – сказал Рич. – Я занимаюсь составлением компьютерной программы для агентства «Мотылек». Простите, не мог бы я оставить вам вот этот вопросник? В нем не должно быть ничего для вас сложного. Просто нужно прочитать и заполнить. Если возникнут какие-нибудь вопросы, позвоните мне. Хорошо?
– Хорошо, – ответил за Стефанию Баковский.
Взять у Рича папку она ему, однако, не позволила, поднявшись и немногословно поблагодарив за внимательность.
– Кто этот парень? – слегка повысил голос Баковский, закрывая за Ричем дверь.
– Кажется, он все сказал членораздельно! Даже ты мог понять.
– Почему такие нервы, дорогая?
Изобразив на лице саму невинность, Баковский обнял Стефанию за плечи.
– Да потому, что ты наглым образом мешаешь мне закончить роман!
Весь остаток дня Баковский хранил понимающее молчание и только шептался на кухне с Сисли, однако главе в тот вечер так и не суждено было быть дописанной.
* * *
Рич сидел посреди просторной гостиной на стуле и смотрел на вращающиеся колесики диктофона.
– Ты извини меня, Джеф, за то, что я так тебе и не позвонил. Просто рука не поднимается вот так взять и снять трубку. Я чувствую, что ты ждешь, когда я это сделаю, но ты ждешь напрасно…
Я о многом успел подумать за эти дни, Джеф. И я по-настоящему благодарен тебе. Я кое-что все-таки понял. Понял себя, наверное… Ведь это самое главное, да? Я бы не смог быть таким, как хочешь ты. Когда мы встретились, я во многом сомневался. Но потом у меня появилась девушка. Настоящая девушка, Джеф. Я любил ее…
Рич нажал на паузу, подумал и продолжал:
– Я люблю ее. Мне даже кажется, что и она испытывает те же чувства. Однако я знаю, что не могу быть для нее единственным. Она очень хорошая, Джеф. Она красивая. Я даже не знаю, как ее описать, но… Мне иногда бывает страшно. Нет, не потому, что я боюсь от чего-то ради нее отказаться, что-то бросить, чем-то пожертвовать. Да и чем, если у меня ничего такого пока нет?
Мне потому страшно, Джеф, что я не знаю, сможет ли она расстаться со своим благополучием. Порой мне кажется, что оно тоже ее гнетет, что она искренна, когда говорит, что хочет быть только со мной. Но ведь это ложь, Джеф! Чем больше она любит меня, тем сильнее мое желание вырваться из ее объятий, таких нежных объятий, Джеф, вырваться и убежать прочь.
Вчера я был у нее дома. Она меня не ждала, не могла ждать, потому что я заполучил ее адрес хитростью. Она была с мужчиной, Джеф! Я чуть не убил ее у него на глазах. О, это было бы настоящей драмой! Вроде тех, которые мы ставили в школе, когда были детьми. Детьми быть опасно, Джеф. Тебе не кажется?
Я не тронул ее. Разве она виновата в том, что она женщина? Винить я могу только себя. Потому что я никогда не смогу ее взять просто так и забыть. Она значит для меня все, Джеф. Я даже готов ей поверить, если она скажет, что это был ее брат. Какая глупость…
В это самое мгновение раздался телефонный звонок.
Рич машинально нажал на паузу и взял трубку.
– Это Стефания, привет! Чем занят?
– Ужинаю.
– Слушай, я сегодня никак не смогу к тебе заглянуть. Но я все решила. Знаешь, что я сделала?
– Нет.
– Я купила нам с тобой два билета на самолет. На завтра. Понимаешь?
– Да.
– Ничего ты не понимаешь, глупый! Завтра мы улетим отсюда. В Париж. Ты ведь не был в Париже. Я подумала, что ты был прав: к черту всех, Рич! Ты согласен?
– Да.
– Умница! Так, значит, завтра, Рич. В половине четвертого я жду тебя в аэропорту Джона Ф. Кеннеди, у центрального табло. Оба билета при мне. Договорились?
– Да.
– Я так счастлива, Рич!
Опять она первой повесила трубку, не дослушав до конца. А что он мог ей сказать?
– Ты слышал этот звонок, Джеф? Это была она. Решила, что я уже вообще ничего не понимаю и клюну на всякий розыгрыш. Но хватит об этом. Иначе я забуду сказать главное. Я переезжаю, Джеф. Я остаюсь в городе, но мне необходимо поменять квартиру. Среди твоих вещей, ты прав, я все время вспоминаю о тебе, и потому мне делается тошно. Я так не могу. Я не могу все время чувствовать себя обязанным кому-то, даже тебе, Джеф. Давай расстанемся, пока мы не встретились вновь. А если нам приведется встретиться случайно, то не держи на меня зла. Прощай. Да, ключи я оставляю на кухне, где всегда.
Он остановил запись и перемотал кассету на начало. Прослушивать не стал – и так все было ясно.
* * *
– Дот, дорогая, только не подумай что я тебя бросила.
В аэропорту было шумно, и Стефании приходилось кричать.
– Я тебе напишу из Парижа. Может, даже пришлю свадебные фотографии. Что? Если до этого дойдет? Считай, что дошло. Я обожаю его. Ну ладно, я побежала его встречать, вон он, кажется, идет. Напишу!
Она бросила телефонную трубку на рычаг и устремилась вдогонку за плотной фигурой с небольшим чемоданом.
Это был не Рич. Мужчина улыбнулся и высказал пожелание, чтобы его именно так звали с рождения.
Стефания уже не слушала его.
Времени оставалось мало.
Прошло двадцать минут с того момента, как объявили посадку на их рейс.
Мимо Стефании неторопливым потоком двигались пассажиры. Кто-то останавливался. Кое-кто даже заговаривал с ней.
Она поднималась на цыпочки и смотрела поверх ненавистных, незнакомых голов.
Наконец она не выдержала и кинулась обратно к автомату.
Домашний телефон Рича молчал.
Дрожащими пальцами она набрала рабочий номер.
– Мистера Хэррингтона? – сказал приятный мужской голос. – Одну минуту.
«Это неправда! – чуть не закричала она. – Его там нет! Его там не может быть!»
– Хэррингтон слушает.
– Рич?!
– Да, кто это?
– Стефания…
– Привет. Знаешь, я сейчас немного занят. Послушай, давай встретимся сегодня после работы. Мне нужно с тобой переговорить.
– Рич… – Стефания вдруг почувствовала, что стоит в телефонной будке одна, совершенно одна, аэропорт был пуст, пассажиры куда-то все шли и шли, но они были из другого мира, а здесь, кроме нее и этого далекого, спокойного голоса, никого не осталось. – А как же Париж, Рич?..
– О чем ты? – На мгновение голос замолчал. – Постой, что это там за шумы в трубке? Стефания, ты откуда звонишь?
– Нет, ничего, ниоткуда, хорошо, увидимся в «Марокко», – почти шепотом сказала она и, уже повесив что-то выкрикивавшую трубку, добавила: – Когда-нибудь…
Репродукторы пропели призыв к последним пассажирам, вылетающим рейсом «Нью-Йорк – Париж».
При слове «Париж» Стефания встрепенулась.
Это был ее рейс.
Это был ее выбор.
Это была по-прежнему ее жизнь.
К сожалению, по-прежнему только ее…

Часть II
Игра
* 1 *
«Приступая ко всякому новому произведению, а именно так я называю все то, что пишу, поскольку люблю каждое свое детище, хотя и не всегда довольна, но иначе – зачем тогда вообще писать? – итак, приступая ко всякому новому произведению, я должна прежде всего придумать начало. Не у всего есть конец, но все имеет начало. Даже в Библии их два. В «Истории О» их тоже два. Я готова ограничиться одним, но только чтобы оно «цепляло» читателя. Однако в последнее время с зачином у меня что-то явно не ладится. Потому что как же «зацепить» этого самого читателя, если в действительности все началось на не Бог весть каком романтичном пароме?..»
* 2 *
Паром уже отплыл от причала Хобокена и стал медленно поворачивать тупой белый нос вниз по течению, туда, где выстроились в остолбенелом ожидании стеклянные пирамиды Мирового Торгового Центра.
Паром был пуст.
Молодой человек в очках, успевший запрыгнуть на палубу в самый последний момент, долгое время казался сам себе единственным пассажиром.
Это обстоятельство мало кого волновало. У парома был свой заведенный маршрут, и он одинаково равнодушно пыхтел и под грузом толпы – что в иные дни тоже случалось, – и под модными ботинками одного, хотя и подающего большие надежды инженера Берни Стауэра.
Стояла середина осени. Самое непредсказуемое и изменчивое время года в Нью-Йорке. Причем изменчивое почему-то все больше в сторону дождя и промозглого ветра.
Берни поплотнее запахнул недавно приобретенное твидовое пальто и медленно пошел вдоль левого борта, от нечего делать всматриваясь в до отвращения знакомые контуры Манхэттена.
Незаметно для себя он обогнул палубу с носа и, никого не встретив, свернул на правый борт.
Берни было двадцать восемь лет. Шесть из них он провел на стройке и так ничего толком не добился бы, если бы не случайность, везение – да Бог его знает, как это называется! Одним словом, проработав не поймешь кем пять лет и одиннадцать месяцев, Берни в одночасье сделался помощником начальника целого строительства на Западной Стороне, как раз-таки в районе Торгового Центра.
Знакомые шутили, что Берни помогли очки, придававшие ему вид делового, а главное – изначально преуспевающего молодого человека из хорошей семьи.
На самом деле в хорошую семью Берни только собирался попасть, но об этом речь дальше, а пока он стоял как вкопанный посреди покачивающейся палубы и смотрел на фигуру длинноволосой девушки, облокотившейся на перила и с нескрываемым интересом возвращавшей ему его близоруко-прищуренный взгляд.
Девушка была в черном плотном плаще, который развевался на ветру, красиво повторяя взмахи ее роскошных каштановых волос.
Берни машинально поправил очки.
Незнакомка продолжала рассматривать его. Потом она улыбнулась. Но эта улыбка была адресована уже не ему.
Девушка смотрела на небо.
Сверкали фарфоровые белки огромных, слегка раскосых к вискам глаз. Плащ блестел и оттого казался мокрым, превращая девушку в русалку или сирену, только что выброшенную на пустую палубу игривой волной.
Берни именно так ее и воспринял. Начиная с Афродиты, девушки подобной красоты могли являться разве что из океанских глубин.
Незнакомка снова покосилась на два стеклышка инженерских очков. Очки отказывались слушаться и то и дело сползали с носа, так что Берни приходилось всякий раз поправлять их пальцем. При этом он не отрывал глаз от удивительно одинокой фигуры, колыхавшейся на ветру всего в каких-нибудь десяти метрах от него.
Ему очень хотелось что-то сейчас же сделать. Десятка он был не робкого, но не мог же он просто так за здорово живешь подойти к незнакомой сирене и представиться.
Если бы у него водились сигареты, он бы хоть мог воспользоваться ими как поводом, но, на свою беду, Берни заботился о здоровье нации и не курил.
Однако взгляд сирены не отпускал его надолго, перетекая то на воду, то на небо, но постоянно возвращаясь и маня.
По всем законам жанра такое не могло продолжаться бесконечно.
«Если она еще раз так на меня взглянет, будь что будет, но я заговорю с ней», – решил Берни.
Тут девушка отклеилась от перил и сама пошла ему навстречу.
У нее была выверенная походка манекенщицы, которую не смущала даже бортовая качка. Руки она теперь держала в карманах плаща.
Берни собрался уже разыграть галантного героя какого-нибудь куртуазного романа и даже придумал первую фразу, получившуюся, правда, довольно банальной – «Добрый день», – когда увидел, что незнакомка исчезла. Он не сразу сообразил, что она, должно быть, просто свернула в проход между рубкой и трапом.
Спеша проверить свою догадку, Берни сделал три шага вперед и снова увидел ту, которая за несколько мгновений успела настолько потрясти его мужское воображение.
Девушка стояла в тени прохода.
Берни заметил, что она вынула руки из карманов и держится теперь за пояс, который уже почему-то развязан.
Она опустила руки.
Полы черного плаща распахнулись.
Под ним белело ослепительное женское тело.
Незнакомка стояла перед Берни совершенно нагая под плащом. Но зачем это? Он ведь ни о чем таком даже не думал…
Ветер дунул с удвоенной силой, и Берни показалось, что его мужской долг – не пялиться на прекрасную плоть, а спасать незнакомку от верной простуды. Самого же его бросило в жар, да такой, что на философском лбу выступил пот.
Однако опасения Берни оказались напрасными: в укромном проходе ветра не было.
Не шевелясь и держа плащ распахнутым, девушка ждала.
Берни подошел к ней вплотную.
От голой бархатистой кожи исходил приятный аромат, смешанный с теплом живого тела.
Незнакомка смотрела на Берни широко распахнутыми глазами.
«Ей не может не быть холодно», – подумал он, заметив, как беззащитно сморщились бурые соски ее полных белых грудей.
И в следующее мгновение он уже отогревал их пересохшими губами.
С тихим смехом девушка отпустила полы плаща и обняла мужчину, тесно прижав к себе и ощущая нежной кожей холодный металл пуговиц на его пальто.
Потом она ловко расстегивала их, запускала тонкие пальцы под рубашку, под ремень, расстегивала брюки, и снова ласкала, и снова целовала обветренные губы, а руки вслепую находили то, что было нужно, отчаянно, трепетно, дерзко, это каменное древко, этот лакомый таран, ради которого природа создала ее такой мягкой и уступчивой, ради которого она приподнималась на цыпочки и обхватывала сильную шею незнакомого ей мужчины, а он тяжело дышал, с трудом успевая отвечать на поцелуи, и что-то едва слышно шептал…
Когда они слились одним безумным рывком, ветер стих, а мерная качка в шорохе волн стала их верным союзником.
* 3 *
Паром осторожно причалил к пристани, и все снова встало на свои места.
Девушка пересекала пустой зал упругой походкой совершенно уверенной в себе топ-модели или манекенщицы, последние лет пять не сходившей со скользких парижских подмостков в домах признанных законодателей моды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42