А она, размышлял я, такая
наивная, что узрела рыцарство даже в откровенных притязаниях моего отца, и
различила доброту в суровом пуританстве Эли. Разве могла ускользнуть от ее
внимания романтическая натура этого неотразимого искателя приключений?

Следующие два дня я много времени проводил с Диксоном, который уже
мог медленно спускаться вниз и сидеть у открытого окна. Он был интересным
собеседником, хотя и не слишком жизнерадостным. Набег индейцев на
Диксонвиль уничтожил результаты его трудов. Все погибшие были ему знакомы,
он уважал их, многих даже любил. И он не мог, как другие, более молодые
беглецы, стряхнуть горестные мысли, причиненные этой трагедией.
- Будь я моложе, - однажды признался он, задумчиво глядя вдаль
бесцветными стариковскими глазами, - я бы верил в будущее. Этого
Беспокойную Луну, как его называют, постигнет та же участь, что и
Могучиего Грома. НЕИЗБЕЖНО. Время индейских вождей миновало. Час их
пробил. И когда с ним и его воинами будет покончено, земля-то останется, и
озера и все, что делало Диксонвиль Диксонвилем. Но я буду уже слишком
стар, чтобы начать все сначала. Недавно я организовал школу. В селении не
должно было остаться ни одного человека, не умеющего писать и читать. А
для женщин мы устраивали вечера с шитьем и чаем, где они собирались и
развлекались, у мужчин был тоже своего рода клуб, они могли там выкурить
по трубке и спокойно пропустить стаканчик после рабочего дня. И все это
стерто с лица земли горсткой дикарей под предводительством дьявола с
неуемными амбициями, которые ему ни за что не осуществить.
- Но это была их земля, - сказал я только для того, чтобы продолжить
беседу.
- И что они с ней делали? Пахали? Строили цивилизованные селения?
Нет. Вонючие хижины, полные костей, шкур, и грязи. Их женщины - просто
вьючные животные, дети - кровожадные дикари. Нет, право собственности не
должно стоять на пути прогресса. Земля принадлежит тем, кто может на ней
работать. Мы слишком рано объявили войну короля Филиппа законченной.
Нельзя было оставлять в живых ни одного темнокожего на всей территории
между озерами и океаном. Нельзя воткнуть меч в землю, если ты не уверен,
что сможешь мирно пахать и сеять на ней.
- Думаю, вы правы. Но порой я вспоминаю одного индейца, убитого в
этом самом дворе. Я видел его. Он был худой и слабый. Его мертвое лицо
было спокойным и мирным. И я тогда испытал жалость к ним ко всем. Они ведь
не ПРИГЛАШАЛИ нас сюда.
- Да, это конечно аргумент. Но в конце концов, мистер Оленшоу, вы
ведь образованный человек и поймете, что я имею в виду, когда говорю о
беспощадности цивилизации. Это сила, которую нельзя игнорировать. И она
имеет свою форму. Только подумайте. Всякое вторжение шло с востока на
запад. Татары шли на запад, и готы, и римляне. И такие движения, как
мусульманство и христианство, шли на запад. Это что-то вроде мирового
плана. И согласно этому предначертанию белый человек движется в этом
направлении через весь американский континент. Будут еще и Беспокойные
Луны и Диксонвили, но им не остановить этого процесса, как Вейк не
преградил в свое время путь викингам. Будут еще такие старики как я, но
боюсь, что от их трудов останутся лишь воспоминания.
И чтобы отвлечься от печальной темы, я спросил:
- Интересно, что удастся обнаружить Джофри?
- Все, что только можно выяснить, он узнает. И при этом выйдет сухим
из воды. Он рожден под счастливой звездой.
- Вы верите в такие вещи? - удивился я.
Старик казался мне очень трезвомыслящим и лишенным всяких
предрассудков.
- Что касается Джофри, то я верю во все. Ему двадцать четыре года, а
о его приключениях можно написать целый роман. Его отец - француз, и сам
Джофри родился во Франции. Уже в семнадцать лет от роду он записался в
армию. Была там какая-то история с женой старшего офицера, и он решил
отправиться в Индию. Корабль потерпел крушение, но его подобрали в море, -
снова его счастливая звезда - и вместо Шандернагора, он попал в британское
селение. Мать его была англичанкой, и он питал определенные чувства к этой
нации. Так что он остался там и работал у них на фабрике какое-то время. В
этой связи его направили в Лондон, где он познакомился с человеком по
имени Биллингс; вы, наверняка, слышали о нем от мистера Горе. Биллингс как
раз собирался в Диксонвиль, а Джофри в этот момент взял под опеку детей
Камбоди, родственников по материнской линии, сирот, оставшихся без единой
родной души, даже не имевших друзей. Взять их с собой в Индию он не мог,
так что решил направиться сюда вместе с Биллингсом. И он причинил нам
немало хлопот, смею вас заверить. Но справедливости ради не стоит
забывать, что эти дети, которые всегда были при нем, и я сам, которого он
подобрал по дороге, были единственными, кому удалось спастись в этой
заварухе. Интересно, останется ли он здесь? Нравы у вас довольно строги,
не так ли?
- Что касается меня, то нет. Но не думаю, что ваша идея создать клуб
была бы принята здешним обществом.
- О, да я и не имею права воплощать здесь свои идеи. Если я и
останусь у вас, то ограничусь только тем, что буду зарабатывать хлеб
насущный. Я только думаю о Джофри. Мы не были слишком суровы в Диксонвиле,
но и там у него было одно-два столкновения с местными властями.
- По какому поводу?
- Женские прелести, - коротко сформулировал Диксон. - Он просто не
может устоять. Ничего при этом серьезного у него на уме нет. Но не все это
могут понять. Несколько разъяренных отцов и ревнивых мужей преследовали
его с ружьями. В полном смысле этого слова. Тот же Биллингс, который
привез его сюда, прострелил ему ногу, когда он вылезал однажды ночью из
окна спальни Фелисити Биллингс. У него на одной ноге практически нет
голени.
- Он женат?
Впервые за эти две недели Диксон рассмеялся.
- По крайней мере, я этого не знаю, но почти уверен, что нет. От пули
он еще может увернуться, но сварливая жена дома быстро усмирила бы его
пыл.
Ну и жизнь! Совсем не такая, как у меня. Бешеная скачка по сравнению
с моей хромающей трезвой трусцой. А в нем даже легкая хромота казалась
романтической, особенно когда стала известна ее причина. Как никогда
раньше, мне захотелось узнать, была ли Линда или Джудит предметом его
интереса на этот раз. И хотя не было реальных оснований полагать, что это
одна из них, я все равно не мог отделаться от этой мысли. Почему Эдвард
задал свой вопрос? Почему Джофри просто не ответил: "Ты маленький наглец.
Я делал то-то и то-то."? И Линда сама сказала, что уходила из дому, а я
имел доказательство отсутствия Джудит.
Я пытался откинуть в сторону эти мысли, убеждая себя, что я не
разъяренный отец и не ревнивый муж. Но мысли не покидали меня, и после
ужина, оставшись в кухне наедине с Джудит, я подвел разговор к тому
моменту, когда вполне естественно прозвучал вопрос:
- Джудит, - начал я, полностью сосредоточившись на перьях, которые
точил. - Ты, я думаю, вчера навещала Люси Стеглс?
- Нет, а что?
- Просто хотел узнать, как она. Кажется, Майк не ходил к ней на этой
неделе.
- Миссис Мейкерс же говорила вам сегодня утром. Она была там вчера.
- Так ты видела ее?
- Да, - отрезала девушка, но я при этом испытал такое облегчение, что
даже ее тон не имел никакого значения. И словно чтобы сгладить свою
грубость, она добавила:
- Я ходила к Битонам. Ральф привез отрез муслина из Салема, и
Кристина шьет мне платье.
Теперь я нашел в себе силы поднять глаза. Если Линда была у Люси, а
Джудит у Кристины, то никто из них не мог проводить время с Джофри
Монпелье.
Итак, я поднял голову и сказал:
- Скоро уже можно будет надеть платье из муслина. Какого оно цвета?
- Белое в красную крапинку, и к нему вишневые ленты.
- Совет не одобрит, но я уверен, что тебе оно очень подойдет.
Лицо девушки засветилось такой радостью, что я едва ли не раскаялся в
своих подозрениях.

На следующий день, в воскресенье, мы все отправились в дом собраний,
перестроенный в ненадежную крепость. Задняя часть помещения была завалена
запасами провизии, мешками муки, мясом, копченой ветчиной, глиняными
кувшинами с медом и соленой говядиной. Эта картина служила постоянным
напоминанием об опасности, которую еще нельзя было считать миновавшей.
Тягостное впечатление усиливалось молитвами мистера Томаса, который
заунывно тянул что-то о ночном кровопролитии, о сверкающей в лучах солнца
вражеской стреле. А я старался вспоминать все хорошо известные мне псалмы,
которые часто перечитывал с тех времен, как Шед впервые спел их мне, все
те успокоительные строки, в которых можно было найти слова утешения столь
необходимые в нашем положении. И от мыслей этих моя неприязнь к этому
убогому маленькому человечку росла.
Как обычно, я занял место, с которого мог видеть Линду. Рядом с ней
сидел Эли, важно держа на руках одного из близнецов, братец которого сидел
на коленях Линды. Их забавные крошечные личики, такие похожие, сияли
румянцем и здоровой чистотой. Ослепительно золотистые кудряшки отливали на
солнце, и, казалось, отражали солнечные лучи. Линда выглядела как обычно -
приземленной, подавленной копией своего былого существа. И все равно
что-то неуловимое отличало ее от других женщин, покорно и неподвижно
сидевших с детьми на коленях. Пряди ее волос, выбившиеся из-под платка,
хранили прежний блеск, головка грациозно сидела на длинной тонкой шее,
линия которой плавно переходила в прямые узкие плечи. Она была укрощена,
связана, скована, но не погасла, не увяла, как другие, под тяжестью
замужества и материнства. Даже Зилла Камбоди в полном расцвете юности не
могла сидеть и двигаться с такой непринужденной грацией. Нетрудно было
заметить, который из близнецов был большим шалуном. Непоседливый близнец с
громким визгом протянул пухлую ручонку через плечо Линды и вцепился в
бороду Эли. Линда отодвинулась подальше на край скамьи, а Эли резко
оттолкнул дерзкую ручку. Но в Джеймсе, вероятно, воплотились все
неукротимые черты материнского характера. Он еще настойчивее потянулся,
твердо упершись ножками в колени Линде, и ему удалось дотронуться до
манящей золотистой растительности на отцовской щеке, что вызвало радостный
и удовлетворенный смех малыша. Эли сделал Линде знак и передал ей Джона -
спокойного мальчугана, приняв у нее из рук Джеймса, которого тут же усадил
себе на колени сильным и властным движением. Я думал, что мера эта
окажется действенной, на это рассчитывал и Эли. Малыш немного успокоился,
уставился на мистера Томаса, бормотавшего что-то о каре Господней, которая
неминуемо падет на головы отступников. Со своего места мне было прекрасно
видно, как Джеймс сосредоточил все свое внимание на изучении собственной
ноги. И вдруг в воздухе, над головами ошеломленной публики, пронесся
крошечный башмачок Джеймса из овечьей кожи с развевающимися шнурками. Даже
мистер Томас не мог не заметить этого беспорядка, и мне показалось, что в
этот момент он раскаялся в своем требовании, чтобы все без исключения
посещали собрание. Эли встал и на цыпочках направился к двери, потревожив
одного-двух сидящих. Шлеп-шлеп - раздались увесистые удары руки Эли. Линда
оглянулась, встревоженная и смущенная. Громкий вой, подобного которому мне
до того еще не доводилось слышать, сочетал в себе и возмущение, и ярость,
и боль - всю гамму чувств, вызванных этим жестоким наказанием. Крики
оборвались так же резко, как и начались. Мистер Томас вернулся к своей
проповеди, а Эли так же бесшумно прокрался на место, как мешок, держа под
мышкой неугомонного сынишку.
На улице было солнечно, и даже тепло для этого времени года. Люди
собирались группками. Мужчинам еще удавалось общаться в течение недели,
для женщин же собрание было единственной возможностью обсудить новости.
Большая толпа окружила Ральфа и Ханну, наших молодоженов, другие собрались
вокруг Люси Стеглс, впервые за все это время появившейся на людях. Линда и
Эли опустили на землю свою беспокойную ношу, дав детям возможность
порезвиться на солнышке.
- Как тебе этот негодник? - спросила Линда. - Разве не странно? Они
так похожи, что даже я едва различаю их, и все же один - просто ангел
небесный, в другого же словно дьявол вселился. Да, возьми-ка тот башмачок,
Эли. Мне так трудно их шить. Жаль будет, если один потеряется.
Эли вернулся в помещение, а Линда шепнула мне:
- Он так и не заметил ожога, все быстро затянулось.
Взгляд, который сопровождал эти слова, установил между нами нечто
вроде заговора против Эли, от этого сердце мое потеплело и затрепетало.
- Очень проказливый ребенок, - продолжал разговор Эли, вернувшись к
нам. - Его нужно наказывать. Когда я шлепнул его, то заметил что-то вроде
следов ожога на руке. Наверное, он опять баловался с огнем.
- А кто из них кто? - быстро перевел я разговор на другую тему.
- Это Джон, - начала объяснять Линда, показывая на крошку, который,
опустившись на корточки, терпеливо собирал ромашки. - А тот - наш негодник
Джеймс. Их даже по состоянию одежды можно различить.
И будто в подтверждение слов матери, Джеймс заковылял к маленькой
Бетси Стеглс, и ухватился за длинные густые волосы девочки. Крепко сжав
косы цепкими кулачками, мальчуган оторвался от земли повис всей своей
тяжестью на импровизированном канате. Бетси издала пронзительный визг, и
Джеймс, как обезьянка, ловко отскочил и укрылся в складках маминой юбки.
- Видишь, - вздохнула Линда. - Он все понимает. Просто ужасный
ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40