А тело тут же в прах рассыпалось. Ну, а я в железа те обрядилась, да по свету в них и пошла…
Глава 20
— Помнится мне, рассказывал ты, Нойдак, как тебя из родной деревни варяги какие-то силой увезли, да по каменному делу работать заставили, — припомнил Сухмат.
Разговор происходил очередным вечером, как всегда — у горящего костра. Настроение у наших богатырей было хорошее, все ведь живы и здоровы, сыты и довольны жизнью. Самое время сказки рассказывать…
— Да, было дело, — согласился Нойдак.
— Но тогда Дух уже был у тебя в товарищах, ведь так?
— Да, мы уже были дружны.
— А как вы с ним подружились? — спросил Сухмат, — Расскажи!
— Да, добрый молодец, — поддержал Рахта побратима, — ты уж поведай нам, и где этого мальчишку откопал, и — вообще…
— Что вообще? — спросил Нойдак недовольно.
— Какое такое вообще? — ощетинился и Лёкки, решивший, что его друга вздумали забижать.
— Вообще — это о жизни своей, о родителях, о племени, о детстве… — пояснила Полинушка.
— И как тебя колдуном стать угораздило, тоже расскажи! — добавил Сухматий.
— А… Да, я все расскажу! — пообещал Нойдак, — Из родителей помню я только мать…
И Нойдак начал свою неторопливую повесть:
Стойбище, где родился Нойдак, не имело своего названия, как не имел самоназвания и его род. Какой смысл называть стойбище, если рядом нет других стойбищ, какой смысл в названии рода, если не встречаешься с другими народами. Хотя люди племени Нойдака и знали, что есть другие люди, другие стойбища, но знания эти были на уровне легенд — им и верили, и не верили…
Стояло то стойбище недалече от берега бескрайнего белого моря, почти что в устье большой реки, в него, это море, впадающей. А еще рядом были леса, и все деревья в этих лесах были хвойные…
Сородичи Нойдака ничего не сажали, не сеяли. Да и толку там, на севере, что-то сажать? Не было и домашнего скота, ну, если, конечно, собак не считать домашними животными… Собаки были. Люди эти не знали металла, они не только не умели делать ножи и топоры из железа или, даже, меди, они их никогда и в глаза не видывали!
Нельзя сказать, чтобы соплеменники Нойдака совсем уж не умели ничего делать руками. Их женщины шили отличную, теплую да еще и красивую одежду из шкур и лепили глиняную посуду — уж чего-чего, а горшков Нойдак помнит в своем детстве множество — ведь надо было делать запасы на зиму, а запасы северян — это, прежде всего, животное сало, жирное мясо… Надо сказать, что северяне ели намного больше всевозможного жира, гораздо больше, чем, скажем, русы. Может, такая пища позволяла им не мерзнуть.
Откуда бралась пища? Ну, разумеется, прежде всего — охота. Причем двух типов — лесная и морская. Последняя, при удаче, могла дать за раз гораздо больше мяса, чем давала охота лесная, но была и опаснее. Нет, лодки, которыми пользовались соплеменники Нойдака, были совсем не плохи. Нойдак бы и сейчас охотнее воспользовался бы лодкой из своей прежней жизни, большой и легкой, вмещавшей пять — семь охотников, устойчивой на большой волне. Уж куда надежнее, чем те лодчонки, которыми пользуются русы на своих озерах и реках. Хотя, конечно, до ладьи такой лодке далеко, но ведь кто говорит о ладьях?
Лесная охота была неплоха, но зверя в северных лесах было все же поменьше, чем здесь, на Руси Залесской, намного меньше… Была и птица — но только в теплое время года. Зимой большая часть пернатых отлетала в теплые края, на зависть не имевших крыльев людям. И рыбы в реке было немало, особенно, когда шла та рыба на нерест, поднимаясь в верховья реки, к морю…
Когда Нойдак родился, ему было дано детское имя Ятык. Так уж было заведено — взрослое имя люди получали, лишь проходя Обряд Посвящения…
С раннего детства Ятык знал, что будет колдуном. Так было предсказано еще до его рождения. Впрочем, так повелось издавна — и Старшая Мать, и Колдун всегда точно знали, когда родится их замена. Да они вообще все знали, правда, не всегда говорили. Зачем, в самом деле, предсказывать счастливой матери, дождавшейся долгожданного первенца, что ее малыш не переживет и первой зимы? Или будет разорван диким зверем? Поэтому Мудрые и не говорили людям о судьбе их детей, кроме тех случаев, когда эта судьба была важна для всего племени. Как с Ятыком, например. Коли Духи Предков распорядились быть ему новым Колдуном, так надобно его учить, не так ли? Когда вырастет — поздно будет, надо начинать пораньше. Тем более, что старый Колдун знал, что не доживет до совершеннолетия Ятыка. А мужами мальчики становились на пятнадцатую весну своей жизни. В этом возрасте их принимали в Охотники, после прохождения испытаний, само собой. Но эти испытания не грозили Ятыку — ведь колдун, по традициям племени, не считался мужчиной. Он был никем — не мужчиной и не женщиной, он мог стать фактическим повелителем племени — а такое нередко бывало, но не мог стать мужем ни одной из женщин, не имел права завести детей…
Колдуна племени звали Нойдак. Но это было и имя, и не имя — ведь всех колдунов в этом стойбище всегда звали. Пока Нойдак еще носил свое детское имя, и называться по-детски ему предстояло не до пятнадцати лет, как другим юношам, получавшим после Испытания мужское имя, а до тех пор, пока не умрет старый колдун, и имя Нойдак не перейдет к его преемнику.
Его начали учить рано. Видимо, старик-колдун знал, что жить ему осталось совсем недолго и спешил хоть чему-то выучить мальчика. Будущий колдун продолжал еще играть с другими детьми, хоть и начал уже постигать колдовскую науку. Его маленькие приятели поначалу не замечали перемен, но потом… Понятно, что с какого-то времени будущего колдуна следует отделить от других детей — ну, хоть чтобы не разболтал, чего нельзя… Можно сделать это насильно, пригрозить и так далее. Но старый колдун сделал проще, хотя, может быть, и обиднее для мальчика. Заметив, что его преемник проводит много времени с мальчишками за простейшими играми, он попросту обучил паренька Игральному Слову. И тот начал у всех всегда выигрывать. Но торжество длилось не долго — мальчишки поняли, что их товарищ колдует и перестали с ним играть. Несколько драк, пустых обещаний «никогда-никогда не колдовать», и молодой ученик колдуна был изгнан из детского коллектива. И навсегда отделился от соплеменников. Поначалу нельзя было даже подойти к прежним приятелям — следовали насмешки, зуботычины, а то и просто — игнорирование. Минуло несколько лет — он остался так же далек от сверстников, только теперь не было зуботычин и насмешек, зато теперь был страх, страх в глазах, в словах, в отношении к нему. И этот страх оказался стеной еще более прочной, чем та, что отделяла его от соплеменников ранее.
Каким колдуном был старый Нойдак? Могучим или слабым, немощным? Неизвестно, ведь ему так и не пришлось ни разу применить свои силы на полную мощь Вот, как рассказывали старики, жил много-много лет назад один Нойдак, мудрый и могучий колдун. И пришел в стойбище злой великан, и стал он убивать людей, не имея к ним ни сострадания, ни жалости. И тогда вышел тот древний Нойдак, и сказал Слово, которое никто ни до него, ни после не произносил, и обратился тот великан в скалу. Вот она, эта скала, до сих пор стоит возле стойбища, да много лет прошло, еле угадываются в ней черты того великана.
Каким бы ни был предшественник нашего героя, Слов он знал достаточно, и многие из них успел передать юному ученику. Ну, само собой, передал он не только слова, было много и всяких других знаний, да что здесь, на Руси, от них толку? Хотя иногда бывает толк…
Часто сидел старый Нойдак неподвижно, устремив взгляд свой на огонь, да ничего не говорил.
— Почему ты молчишь, о мудрый наставник? — спросил как-то юный Ятык.
— Не мешай, я беседую с духами! — ответил старик.
И наш герой больше ни разу не осмеливался обратиться к своему учителю во время беседы того с духами. Только спросил как-то:
— А когда духи заговорят со мной?
— Когда ты будешь готов! — последовал ответ.
Маленький Ятык все ждал и ждал, когда духи что-нибудь скажут ему, но духи молчали. Может быть, он был им неинтересен, а может — они беседовали только с одним колдуном. По крайней мере, старый колдун, сказав что-то важное мужчинам племени, приговаривал: «Так сказали мне духи!».
Как-то раз старый колдун повел мальчика в Запретный лес. Там они взошли на холм, о котором подросток знал лишь то, что лишь посвященные в мужчины могут ходить туда, да и то лишь два раза в году — весной и осенью, в дни, на которые укажет мудрый колдун. А теперь мальчику, еще не ставшему мужчиной, предстояло взойти на этот холм. Юный Ятык уже знал, когда проходят посвящения и недоумевал — ведь стояло лето в разгаре, был совсем не тот день, чтобы идти в Запретный лес.
— Разве сегодня День Весны или День Осени? — спросил мальчик.
— Нет, сегодня День Лета, самый длинный в году день, — ответил старик, — и этот день для нас, колдунов. Сегодня предки увидят нового колдуна, узнают его…
— Я стану колдуном? — удивился Ятык, он ведь знал, что старый колдун еще не выучил его всему. Хотя, само собой, уже сейчас стать колдуном мальчишке очень хотелось.
Старик ничего не ответил, но взял его за руку своей крепкой сухой ладонью и повел на холм. На вершине того холма стоял деревянный столб, весь покрытый узорами — солнечными и лунными, с загибающимися по солнцу и против его хода лучами. А по бокам столбы были вырезаны лица, целых три лица, как бы принадлежащих одному человеку, но повернутых в разные стороны. Было видно, что дерево, из которого был вырезан столб, было старое-престарое, почерневшее от времени. Но это было явно заветное дерево — на нем не было следов ни лишайника, ни жучков древоточцев. Сколько было лет деревянному истукану — неизвестно, может, он был древнее той самой скалы, бывшей ранее злым великаном…
— Это — духи наших предков, — сказал старик тихо, как бы боясь разбудить дремлющих духов, — надеюсь, ты не опозоришь старика перед предками?
Юный колдун был готов сделать что угодно, вытерпеть любое испытание, лишь бы не опозорить… Испытание состоялось, но оно не было особенно мучительным для Ятыка — старый колдун успел научить его концентрировать внимание и презирать боль. По знаку старика мальчик разделся до пояса. Старик вынул из переметной сумки горшочки с колдовскими снадобьями. Но в этот раз были пущены в дело только краски — охра да сажа, да еще какие-то неведомо из чего сделанные красители. Старый Нойдак не спеша разрисовывал тело своего преемника замысловатыми узорами, чередуя то одну, то другую краски. А потом пришлось немного потерпеть — в ход пошел острый кремниевый нож, тот самый, который колдун применял исключительно для особых дел. Нож колол и резал кожу мальчика, шла кровь. Ятык знал, что теперь там, где краска попадет в рану, останется навечно узор. Что же — это ведь Посвящение, как никак, надо терпеть. И подросток даже ни разу не закусил губы…
— Ты готов подойти к Предкам! Осталось сделать так, чтобы они признали тебя! — сказал старый Нойдак.
— А как они признают меня?
— По крови, она у тебя такая же, как и у них, они узнают… Но ты должен сам пустить себе кровь из жил. И с обоих рук — обязательно, чтобы они попробовали тебя и левого, и правого!
Ятык решительно разрезал себе запястья рук заветным ножом. Старый колдун подвел мальчика к истукану, взял за руку, приложил кровоточащей раной к губам одного из предков. Потом — другую руку. А затем повторил то же самое с другим деревянным лицом, потом — с третьим.
— Духи предков признали тебя! — сказал старик торжественно.
Молодой Ятык ждал, что произойдет еще что-нибудь такое торжественное, но на этом все и кончилось. Старик велел мальчугану одеться и повел домой. Странно, но кровь из ран перестала сочиться почти сразу же…
— Теперь ты — Нойдак! — сказал старик вечером, когда колдуны — старый и молодой — ложились спать.
Глупый маленький Ятык обрадовался, решив, что стал теперь взрослым. И теперь его будут слушаться так же, как слушаются старого Нойдака. Глупец! Лишь потом, на следующий день, он понял смысл сказанных старым колдуном слов. Потому как утром, когда подросток проснулся, старик был уже совсем холодный…
Последующие два дня прошли как в тумане. Собственно, все сделали и без него. Погребальный костер был особенно велик, его собрали, против обычного, исключительно из очень старого, сухого дерева. Ятыку ничего не пришлось делать, о нем вспомнили лишь тогда, когда пришла пора поджигать дрова. Его впервые позвали, назвав Нойдаком. Паренек хорошо помнил заветные слова, которые нужно было сказать, когда кто-то из сородичей отправлялся к Предкам. Ятык, а с этого момента уже и для всех — Нойдак — сказал все, как нужно. Потом сказала Слово Возрождения Старшая Мать. Костер запылал мгновенно и очень быстро от старика осталась лишь немного пепла, который сразу же развеял ветер. Никто не плакал на тех похоронах, у старого колдуна не было близких. Да и то — ведь колдун это не только не совсем мужчина, он ведь и не совсем человек. Никто не знал истины, но многие верили, что колдуны после смерти вовсе не уходят к предкам, как все остальные люди, а становятся злыми хищными зверями или птицами. Поэтому никто и не рисковал убить колдуна — вернется волком иль медведем, и — загрызет! Так что никто по старику и не поплакал, никто, кроме нового колдуна, да и тот сделал это, недостойное для взрослого, дело, лишь уединившись в своей землянке.
На следующее утро новый колдун вышел к уже собравшемуся в ожидании его появления племени. В правой руке юноша держал заветный гарпун — символ колдовского могущества, переходивший от одного колдуна к другому на протяжении бессчетного количества поколений. Рассказывали, что сделал этот гарпун Первый Нойдак, и этим гарпуном, врученным на время охоты Первому Охотнику, тот убил Первого Морского Зверя.
— Так что же сказали тебе духи, молодой Нойдак? — спросил у юноши Старший Охотник.
— Мои духи… — Нойдак запнулся и не знал, что и сказать. Ведь духи так ни разу и не заговорили с ним.
— Да, твои духи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51