Все было почти так, как и говорил седовласый старик. Птиц вскоре не стало слышно, потом пропали мхи, остались одни лишайники.
— Что, похоже на то место, о котором ты рассказывал? — допытывался Сухмат у Нойдака, — Где кости лежали, а у тех, кто возвратился, волосы повыпадали?
— Нет, не похоже, — ответил Нойдак, — там деревья поваленные должны быть, все кронами в одну сторону, а корнями вывороченными — к месту гиблому… А здесь деревья стоймя стоят!
— Значит, не гиблое здесь место?
— Может, и гиблое, да по другому, — изрек Нойдак.
Вот и мертвые деревья впереди. Как-то незаметно их стало все больше и больше, потом оказалось, что путешественники идут уже по мертвому лесу, одни голые стволы, не то что без лишайников, даже и без коры… Нойдаку велено было вернуться к живым деревьям, он, было, запротестовал, но Рахта просто объяснил ему, что — если чего вдруг с ними случится — на него последняя надежда будет, глядишь — вытащит! Нойдак послушался, полез на живое дерево, а Духа отослал наблюдать.
Попалось первое дерево окаменелое. Сухмат постучал о него палицей — гулкий звук, как будто пусто там, внутри. И неприятно на душе как-то. Пришлось уговор соблюдать — остаться здесь сторожить. Полез богатырь на дерево мертвое, но не окаменелое — как уговаривались, да не получается, соскальзывает, как крепко ни сжимает он голени. Нет коры, а сучья ломкие. Подсаживал, подсаживал его Рахта, на вытянутых руках, как скоморох, друга за ноги держа, поднял… Уцепился Сухмат за ветви — ломаются одна за одной! Нашлась, которая не сломалась, подтянулся, потом еще отыскались покрепче. Залез почти на верхушку и кричит, что ему теперь сверху видно все, и яма черная — тоже, совсем недалече она…
Действительно, яма оказалась совсем рядом. Но Рахта не торопился — не зря же его предупреждал старый ведун. Обвязался, как поясом, веревкой надежной, ту веревку вокруг самого толстого дерева каменного провел, тройным узлом завязал. И Полину привязал веревкой толстой, крепкой — к своему поясу, да понадежней. И пошли они, осторожненько, вперед. Вот Рахта остановился, кончилась свободная веревка у него. А Полинушка чуть было в яму и не соскользнула, да веревка не дала! А вода черная совсем рядышком, немного не хватает. Привязала Полина бечевочкой фляжечку, да закинула в воду Мертвую, потом выудила. Рахта любимую свою обратно подтянул, вытянул. Взяла Полина фляжечку, да и полила Мертвой водой себе на рученьку, стала та рученька белой да гладкой, хоть и без жизни, но красивой да пригожей, как и раньше была! А туда, куда на Землю-матушку та водица черная с ручек девушки скатилася, почернела там землица, задымилася…
— Я вся искупаюсь! Вся свежая да пригожая буду! — обрадовалась девушка и стала сбрасывать с себя одежду. Забылась, скинула веревку тоже, и, радостная, бросилась к черной воде.
— Постой, постой, а веревка! — закричал Рахта, да поздно было!
Полина оглянулась было, хотела приостановиться, да поскользнулась, руками взмахнула, нога подвернулась, девушка упала, да вниз, под клон и покатилась. Плюх! Полина погрузилась в Мертвую воду с головой, вынырнула — радостная, счастливая.
— У меня вся кожа снова гладкая и на цвет красивая! — закричала она.
— То хорошо, а как я тебя теперь вытягивать буду? — отозвался ее любимый.
— Бросай веревку!
— Так не достанет…
— Так ты себя не за пояс, а за ногу привяжи, да сам — на землю ложись!
Так Рахта и сделал. Бросил веревку раз, другой, третий — Полина веревку, в конце концов, поймала, уцепилась, начала перехватывать, подтягиваться… Хорошо — когда твоя девушка богатырка! Не всегда, конечно, но сейчас — очень даже сгодилось…
Вдруг не стало никакой черной воды, да и сама яма обратилась в провал бездонный, и повисла Полина, держась за веревку, а под ней затягивающая мгла сгустилася…
— Сейчас, сейчас, я тебя вытяну! — закричал Рахта и начал тянуть веревку, перехватывая ее и подтягивая на себя. Но каждый перехват оказывался все тяжелее, как будто навалился на девушку груз стопудовый…
— Мертвое к мертвому, а живое, если хочет живым остаться, к живому, — услышал богатырь возле головы глухой голос. Оглянулся. То мертвая голова смотрела на него пустыми глазницами, а безгубый рот те слова говорил-выговаривал. Откуда она взялась, эта череп-голова? Как будто из земли выросла, как качан капусты торчит, только страшный такой кочан, зловещий.
— Что ты хочешь сказать-приказать, Виев посланец? — зло спросил Рахта, — коли мертвое к мертвому, так и отправляйся, откель пришел!
— Отправлюсь, отправлюсь, голубчик, — прошипела голова, — вот только свое с собой заберу, и отправлюсь! И на Леля не надейся больше, да и Лада твоей невесте не подмога, ей живым влюбленным помогать бы управиться… Отпусти веревку, отдай мертвое мертвому!
— Нет, не отдам мою ладушку мертвой голове на потеху! — закричал Рахта и рванул веревку что есть мочи. И Полина на себя потянула, да забросила ножку уже на край пропасти, рывком встала, еще шагнуть собирается, вот и за руку Рахту ухватила…
Но тут из провала того, мертвецким холодом тянущего, как бы рука огромная образовалася, как бы мрак вдруг сгустился и осязаемым стал, и схватил тот мрак-рука Полину, и потянул он ее обратно. Но крепко держит Рахта руку возлюбленной своей, не выпускает…
— Не управиться силе богатырской супротив силы божеской, — засмеялась мертвая голова, — последний раз говорю — отпусти по-хорошему! Мне живых нахлебников в моем царстве не надобно, мне моих мертвых уж достаточно…
— Иль любимую спасу, иль самому мне не жить! — воскликнул Рахта, да пересилил руку страшную, притянул любимую к себе, обнял да поцеловал…
— Что ж, сам себе судьбу избрал, я порядок не сломал, — вздохнул череп. Ничего он не сделал при этом, ни слова заветного не сказал, ни глазом ужасном не моргнул, просто сделалось тут и все… Не стало под ногами у Рахты Земли-матушки, исчезла земля, и полетел он вниз, лишь любимую свою обнимая. Но не все еще — чувствует, не упал еще, а держит его побратим, держит, удерживает, вот и подтягивать стал, наклонился, руку перехватить хочет, а Рахтушка медлит, он ведь руками Полинушку держит, хоть и понимает, что сама удержится, да боязно выпустить…
— Сухматушка, спасай! — крикнул Рахта, — На тебя вся надежа!
— Ну вот, еще один! — зашипел голый череп, — Куда мне столько? Хватит, довольно…
Тут почуял Сухматушка, что в земле он весь, и нет кругом ничего, окромя земли. Похоронен заживо… И дышать-то тут, под землею нечем, чувствует — задыхается, да и двинуться даже не может, ручкой пошевелить и то — некуда. А ножкой — вроде шевелит, да что толку? И настала Сухмату чернота в глазах…
Нет, опомнился Сухмат. Лежит на земле, дышит — живой, стало быть… Рядом — Нойдак хлопочет. Привстал Сухматий, смотрит — близ него — яма в земле. Догадался — вовремя поспел ведунишка их драгоценный, а уж как тщедушный Нойдак его за ноги вытянул — уж и не знает. Может, и вправду говорят, когда очень надо — сила великая появляется…
Потом долго сидели они на том месте, ждали невесть чего, ждали, да так ничего и не дождались. Не было больше никакой ямы с Мертвой водой, просто ровная земля — и все! Нойдак рассказал, что его Дух сразу на подмогу позвал, как только земля под Рахтой провалилася. Он спешил-бежал, да не успел. Только Сухмата и выручил… А Духа своего Нойдак сразу же вослед Рахте послал, улетел он, да не возвращается!
Так и не дождались Сухмат с Нойдаком ничего. Дух как бы и пропал. Сидели они, сидели, а потом — слышат — птички над головой зачирикали. Значит — нет больше здесь места проклятого, все! Будет здесь обычный лес, и ждать боле нечего.
— Понял я, что старик тот говорил, — сказал Нойдак, вставая, — что была дыра в Мертвый мир, а заткнуть ту дыру можно было только тем мертвецом, из-за которого эта дыра и образовалася… Ох, не пожалел злой старик, не пожалел…

Глава 17
Друзья ехали молча, у обоих было просто отвратительно на душе… Друзья? Да, теперь это можно было сказать со всей определенностью. Это раньше Сухмат был побратимом Рахты, а Рахта — другом Нойдака… Теперь же были поставлены все точки в их отношениях. Дело было так. Нойдак, поняв, что Рахту уже не вернуть, просто сказал Сухмату, что теперь их пути могут — если то того пожелает — разойтись. Ведь Сухмат, кажется, потерял с гибелью побратима, интерес не только к цели их похода, но и к жизни вообще. И Нойдак дал понять, что они могут разъехаться — раз уж их больше ничего не связывает…
— Не морочь голову, — отозвался Сухмат угрюмо, — вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты — единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…
— Ты — мне друг! — подтвердил Нойдак и замолчал.
Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.
Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну — хоть и не так, как большая, а все ж — мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж — ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?
— Провожал…
— Ну, и обычаи русские повидал ведь?
— Повидал…
— Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! — заключил Сухматий.
— Ты так уверен, что Рахта умер? — неожиданно усомнился Нойдак, — Где его мертвое тело, в таком случае?
— Сгинуло в пропасти бездонной…
— Может, сгинуло, а может, и нет, — продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.
— А чего гадать?
— То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется — расскажет, жив ли Рахта, али предстал…
— Может, ты и прав… — неожиданно согласился богатырь, — Подождем!
* * *
Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело — Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…
Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…
Нойдак только успел вытащить меч — но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…
* * *
— Неправильно это, — сказал Сухмат то ли Нойдаку, то ли самому себе, то ли неведомому божеству, — неправильно живому в Мир мертвых попадать. Не по закону это!
— А мертвой среди живых бродить — по закону? — одернул друга Нойдак.
— Не простят Рахте боги, что по мольбе его Полина мертвой средь живых обитала? — продолжал раздумывать вслух Сухмат.
— Они не простят ему того, что он любил ее, мертвую, — напомнил Нойдак, — сие, я знаю, запрещено. И по законам моего рода, и по русским обычаям…
— То верно, — согласился Сухмат, — и страшно мне за Рахту, даже за мертвого! Эх, кабы знать, как в Навь попасть, я б к нему…
— Но оттуда никто еще не возвращался! — сказал Нойдак.
— А Полина?
— Она туда попасть не успела, она мертвая среди живых задержалась…
— Может, и есть оттуда дорога, — продолжал перебирать в голове страшные варианты Сухмат, — если б знать дорогу туда, я бы…
— Я знаю одну из дорог, — сказал Нойдак, — но это далеко, очень далеко… И давно, может и нет уже этой дороги!
— Как это давно? — не понял Сухмат.
— Я же рассказывал, что долго спал, — напомнил ведун, — а вход в Мир мертвых был посреди озера лесного, там, где водоворот. Но давно это было, даже звезды поменялись с тех пор, может, нет уже того озера, да и не найду я его, потому как лесов тех, уж точно, нет. Или другие они…
— Ты говоришь, звезды поменялись? — удивился Сухмат, — попадали что ли?
— Кто их знает, я тайн ведуньих не познал, никто учить не стал, — вспомнил старые обиды Нойдак.
— Значит, не найдешь ту дорогу?
— Нет!
— Может, и найдешь, да не хочешь, — вздохнул Сухмат, — не хочешь, чтобы и я сгинул?
— И это тоже, — честно признался Нойдак.
И двое продолжали неспешный путь. А дело шло к осени. К утру на одежде уже откладывался белый иней, но снега еще не бывало ни разу. Осень была суховата. А это — не к добру, проморозит землю, не будет урожаю…
* * *
— А, Морозко долбанный, всю землю проморозил! — ругался Дурий.
Сухмату и Нойдаку, только что выехавшим из лесной чащи на полянку, представилась картина не совсем обычная. Мало того, что на поляне лежали огромные каменные глыбы, невесть какой силой сюда занесенные. В самом центре поляны веснушчатый молодец в расшитой рубахе копал лопатой землю и при этом непристойно ругался. Рядом лежал меч огромадных размеров. Такой весь из себя сияющий, богатырский взгляд привлекающий… Сухмат хотел было что-то сказать, но Нойдак остановил его, подняв кверху палец и покрутив головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51