Мне очень неприятно вспоминать тот случай с абортом, но приходится. Понимаешь ли, наша дочь твердо вознамерилась попасть в Европу и ради этого готова на все, даже на дешевый детский шантаж. Она угрожает рассказать обо всем твоей матери, если ты не дашь денег на поездку. Не волнуйся, пока она этого не сделала. Послушай, мы с тобой знаем Кэсси, по-своему она милая девочка, но сейчас у нее трудный период в жизни, и, вообще говоря, ее можно понять. Давай отпустим ее в Европу. Купи ей билет, Эл. Погоди, не перебивай. Я звонила в это ее агентство, и они были со мной вполне откровенны. Сами они ценят ее не настолько высоко, чтобы платить за проезд, но пообещали предупредить свое лондонское отделение насчет Кэсси. Пусть она попытает счастья. И надо дать ей денег, чтобы она смогла там прожить, скажем, месяц. Получится у нее с работой – прекрасно, появятся свои деньги, не получится – вернется домой.
Кэсси так и не узнала, с чего вдруг отец неожиданно передумал и разрешил ей лететь в Лондон. Да она и не теряла времени на размышления. С первым же самолетом она улетела из Нью-Йорка.
Первый месяц в Лондоне был самым страшным периодом в ее жизни после той истории с абортом. Маленькая комнатка на Эрлз Корт, тут же и кровать, и плита, и раковина; холодильника нет; ванна общая на несколько человек. Даже по сравнению с квартирой Дорис Зиммерман – настоящие трущобы, не говоря уж о роскошных домах ее детства в Беверли Хиллз и Малибу. Ей все время казалось, что кругом шастают крысы или еще какая гадость, по вечерам от страха она не могла заснуть, а утром с трудом заставляла себя выбраться из постели. Единственной отрадой были походы за газетами к киоску в конце Эрлз Корт роуд. Хозяин киоска, мистер Такер, всегда находил время перекинуться с ней словечком. Он говорил, что она напоминает ему дочь. Он очень гордился дочерью. Она работала моделью, и он все ждал того дня, когда на прилавке его киоска появится журнал, на обложке которого будет фотография его девочки. Сейчас она в Милане, рассказывал он, и, судя по письмам, дела у нее идут прекрасно. Жалко, что дочки нет в Лондоне, он бы с радостью их познакомил.
Кэсси постеснялась сказать, что тоже пытается стать моделью. Та же гордость не позволяла ей пойти в лондонское агентство «Этуаль». Раз они не купили ей билет и вообще никак не помогли, значит, они о ней не очень-то высокого мнения. А милости ей не надо, она попробует пробиться сама.
Однажды на Оксфорд-стрит в витрине она увидела плакат: «Магазину требуются модели для демонстрации одежды, опыт работы не обязателен». Она вошла.
– Какой у вас размер?
– Американский двенадцатый .
– Значит, английский десятый. Маловат для нас. Попробуйте через дорогу. Им тоже нужны девушки.
Ее наняли на шесть недель демонстрировать богатым покупателям новинки сезона. Работа нудная, но, вообще говоря, полезная. Кэсси узнала много такого, чего не узнала бы больше нигде. Она заметила, какие модели от «Хэррод», «Февика» и «Харви Никола» идут лучше других, и поняла почему. Она видела, как готовят модельную одежду для следующего сезона. Она научилась раздеваться и одеваться за считанные секунды. Наблюдая за другими девушками, она поняла, что начинать раздеваться надо в тот же миг, как сходишь со сцены. Скорость – это важное преимущество. Моделей было всего четыре, поэтому приходилось быть всегда наготове. После показов ей приходилось разбирать горы сброшенной в спешке одежды и аккуратно развешивать на плечики. Для девушки, почти всю жизнь прожившей с собственной горничной, это был действительно полезный опыт.
Кэсси ненавидела свою работу. Ей было противно торчать целыми днями в тесном и пыльном демонстрационном зальчике, причем безвылазно, – а вдруг покупатель захочет посмотреть какой-нибудь образец. Без разрешения она не могла даже сходить в туалет. Каждое утро она являлась в магазин к девяти, а в свою квартирку на Эрлз Корт возвращалась в восемь, а то и в девять вечера. Но больше всего ее угнетала бестолковость покупателей, которые всегда предпочитали действительно оригинальным и смелым моделям набившую оскомину традиционную чушь.
В конце концов знакомые девушки-модели все-таки убедили ее пойти в «Этуаль». Кое-кто из них уже сотрудничал там, и все в один голос твердили, что это лучшее агентство в Лондоне.
– По крайней мере, тебе не придется весь день торчать в демонстрационном зале, – снова и снова повторяли ей подружки. – Те же деньги ты заработаешь куда проще. И потом, у тебя будут перспективы.
Еще какое-то время она понянчилась со своей гордыней и – пошла в агентство. Но если бы она знала, что «Этуаль» сразу же отправит ее в Гамбург, то, наверное, предпочла бы остаться в своем пыльном магазине.
– Знаешь, как говорят наши девочки? – спросила ее Энджи из отделения «Новые лица». – «Что может быть лучше немецких марок!» Немцам ты понравишься, и они будут хорошо тебе платить. А немецкая марка – штука хорошая. Ставки у них не очень большие, но зато работать будешь часто – два-три раза в неделю. У тебя внешность «обычной девчонки», а такие там очень нужны.
В Гамбурге пришлось жить в дыре, почти такой же, как на Эрлз Корт роуд. На двоих с голландкой, тоже моделью, которая почти не говорила по-английски, у них была одна двухъярусная кровать. Но потом Кэсси понравилась редакторам одного из крупнейших германских каталогов «Отто», и ее послали на съемки в роскошную студию на Тенерифе. Это было огромное хорошо освещенное помещение в форме ротонды. Во время съемок Кэсси приходилось перемещаться по студии вслед за солнцем, зато можно было работать весь световой день. Студия, конечно, настоящее чудо немецкой техники, но, Господи, как это тяжело: работать по семь-восемь часов подряд!
Однако в Лондон Кэсси вернулась уже с деньгами и могла себе позволить снять приличную квартирку в Челси на Олд Черч-стрит, недалеко от Кингс роуд. Дом стоял почти на берегу реки, а вечерами по кварталу разносился приятный колокольный звон. Кэсси подружилась с одной моделью, которая показала ей магазинчик на Портобелло роуд. Там можно было купить всякие антикварные мелочи для дома, и у нее в квартире стало хорошо и уютно. Каждые два дня Кэсси меняла в вазах живые цветы, а по вечерам зажигала ароматические свечи. Все это она делала с одной мыслью: когда она наконец встретится с Томми, он придет к ней в квартиру и увидит, как здесь хорошо.
В агентстве она замучила всех расспросами: в какие еще кафе и рестораны она могла бы сходить, чтобы разузнать о богатом молодом человеке, который работает в Сити и владеет огромным поместьем.
– Где? В Сити? – обычно спрашивали бармены, удивленные решимостью девушки отыскать парня, о котором практически ничего не известно. – А в каком банке или в какой фирме? А где поместье-то? Англия, конечно, не Америка, но, знаете, поместий у нас тоже хватает.
В очередной раз ничего не узнав, она вышла из «Милз энд Бун». По крайней мере, ей дали адреса нескольких баров, где она могла бы попытаться навести справки о своем принце, не рискуя нарваться на откровенное хамство.
Когда она появлялась в агентстве, первым делом все ее спрашивали:
– Ну как Томми? Напала на след?
– В кафе «Джо» о нем не слышали, в «Дафниз» тоже. Вечером попробую сходить в «Сан Лоренцо», – отчиталась Кэсси, прежде чем посмотреть заказы на сегодняшний день.
– Девушки: длинные ноги, голубые глаза, блондинки, очень хорошие зубы, – читала она вслух один из заказов. – Юноши: высокие, классический стиль, темные волосы, типичные англичане.
– Послушай, – сказала вдруг Энджи, – ты вполне можешь подойти. Это рекламный ролик – нитка для чистки зубов. Может, попробуешь? Они даже спрашивали, нет ли у нас американок. Всем известно, что у американцев прекрасные зубы. Ну как, пойдешь?
– А почему бы и нет? – равнодушно согласилась Кэсси.
Записав адрес, она вышла из агентства. А через пять минут Эшли с мужского стола на всю комнату прокричал Энджи:
– Эй, Энджи, дай-ка мне адрес этих дантистов. По-моему, им нужны и мужчины, а у меня тут как раз возвращается из Милана Томми Лоуренс – не солоно хлебавши. Он там так и не получил ни одного заказа. Пошлю-ка я его рекламировать эту нитку.
– По крайней мере, нашелся хоть один Томми для нашей Кэсси. Как, кстати, фамилия того Томми, что она ищет? По-моему, она ни разу ее не называла…
Линди-Джейн Джонсон лежала в ванне и слушала запись интервью с Челестой Фэрфакс, которое взяла у нее по телефону перед отъездом Челесты в Нью-Йорк. Линди-Джейн всегда записывала телефонные разговоры. По английским законам требовалось, чтобы человек на другом конце провода знал, что его записывают; для этого каждые пятнадцать секунд в его трубке звучал странный сигнал, что-то вроде «бип», который большинство собеседников Линди-Джейн принимали за отдаленный звонок в дверь ее квартиры.
Большую часть времени Челеста говорила о Уотере Детройте, которого она накануне видела на приеме. Линди-Джейн пустила в ход все свое искусство убеждать, чтобы перевести разговор на другую, более важную тему – семья Челесты.
Челеста отрицала свою сексуальную связь с женщиной-фотографом, которая снимала ее для журнала «Картерс», так искренно, что Линди– Джейн в конце концов ей поверила.
Узнав от Люси Фрэзер, что Лебедь – дочь тех самых Крайтон-Лейков, у которых убили няньку, после чего их сын исчез, Линди-Джейн тут же побежала в библиотеку порыться в кое-каких источниках. Из старых газет она узнала еще об одной трагедии этой семьи: в день своего восемнадцатилетия старшая дочь Венеция погибла в автокатастрофе вместе со своим женихом Оливером Фэрфаксом.
Оливер Фэрфакс!
Очень скоро Линди-Джейн обнаружила, что Челеста и Оливер – родственники. Вот об этом-то она и собиралась поговорить во время интервью.
– Да-да, это было ужасно, – воскликнула Челеста, моментально забыв о Уотере Детройте. – Конечно, я тогда еще не родилась, но дома часто говорили об этом. Дядя и тетя действительно мечтали, чтобы Оливер и Венеция поженились. Перед этим мой кузен собирался убежать с одной сучкой.
– Сучкой? – насторожилась Линди-Джейн. – Но, я надеюсь, она была не…
– Вот именно ей-то она и была. Оливер откопал ее в одном из агентств типа «Партнер на вечер», в последний год его учебы в Итоне.
– Послушай… Даже не верится… Неужели он мог обращаться в такие заведения, как «Партнер на вечер»?
– Не только мог, но и обращался. Я это запомнила, потому что меня поразило совпадение: это заведение работало под видом агентства фотомоделей, а ты ведь знаешь, моя бабушка была моделью…
– И твоя мать, конечно, тоже…
– Ну, в известном смысле. Так вот, бабушка мне об этом и рассказала. Она очень возмущалась, что они используют вывеску фотомодельного агентства и тем самым бросают тень на эту профессию.
– Да-да, действительно, нехорошо. Послушай, а ты случайно не помнишь, как оно называлось?
– Как ни странно, помню. Понимаешь, у моей лучшей школьной подружки было такое имя – Цецилия. Мы еще часто спорили, чье имя более редкое, мое или ее – Челеста или Цецилия. Так вот агентство так и называлось – «Цецилия».
Линди-Джейн вылезла из ванны, накинула купальный халат и достала с полки телефонный справочник. Ага, вот оно: Паддингтон, агентство моделей «Цецилия».
Она пометила себе – завтра с утра обязательно позвонить туда – и загрузила в компьютер файл, над которым сейчас работала: начало большой статьи о Лебеде.
НЬЮ-ЙОРК, 1994
Первые месяца два в Нью-Йорке я просыпалась по утрам и спрашивала себя, чего ради я приехала в этот город. Дома я насмотрелась по телевизору американских фильмов: столько убийств, грабежей, насилия… Каждый вечер я воображала себе всякие ужасы и дрожала от страха: а вдруг прямо сейчас убьют или изнасилуют? Перелет через океан не доставил мне большого удовольствия – до этого я никогда не летала, и гул мотора страшно меня напугал. И вот теперь в Нью-Йорке я каждое утро напоминала себе, что победила на конкурсе «Девушка года» и получила в качестве приза бесплатную поездку в Нью-Йорк, о чем девушке, выросшей в Портобелло Корт, невозможно было даже мечтать. А когда Барбара Харпер взяла меня под свое крылышко, я подумала: пожалуй, есть смысл остаться в Нью-Йорке и поискать работу. Но я очень скучала по Маркусу. Конечно, я скучала по маме и по маленькой Тути – мама писала, что Тути просыпается по ночам и зовет меня, так сильно тоскует – но, честно признаюсь, больше всего я скучала по Маркусу.
Перед самым отъездом он усадил меня рядом с собой и начал по обыкновению наставлять. Маркус бывал в Америке и хотел втолковать мне разницу между расовыми предрассудками у нас и в Америке. В их основе лежат разные причины: у американцев комплекс вины порожден памятью о том, что они в недалеком прошлом причинили друг другу. В Англии же этот комплекс не связан с тем, что происходит и происходило внутри страны, – англичан мучает, что свои богатства они наживали за счет ограбления колоний. В тайниках подсознания афроамериканцев и сейчас живо воспоминание о рабстве. В Англии проявления расизма чаще всего встретишь в провинциальных городках, но даже там никогда не увидишь толпу черных, в которую полицейские целятся из пулеметов со словами: «Мы делаем, что хотим». Есть, конечно, исключения, но обычно в Англии люди с тобой приветливы, улыбаются в лицо, хотя наверняка многие у тебя за спиной говорят: «черная мразь, убирайся туда, откуда приехала». В Америке, говорил Маркус, расовая неприязнь проявляется гораздо более откровенно, нагло, прямо в лицо. Как будто только вчера черным было запрещено появляться в определенных местах, и все еще это помнят.
Лично мне американское отношение нравится больше. В нем меньше лицемерия. Но все-таки для меня было шоком, до какой степени цвет кожи еще имеет значение, особенно в бизнесе фотомоделей. Барбара каждый день посылала меня на десяток пробных съемок, так что первым делом в Нью-Йорке я изучила карту города, улицы, перекрестки, маршруты автобусов. Порой пройдешь под дождем кварталов десять, чтобы сэкономить плату за проезд, входишь по указанному адресу, показываешь альбом со своими фотографиями, а на тебя даже взглянуть не хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46