унитаз черный купить
– Ты слышала? – спросил Джон. – Вовсе мы тебя не стыдимся. Мы просто хотим, чтобы ты хорошо выглядела. – Он снова нахмурился, взглянув на ее платье. – В подходящем нарядном платье ты будешь смотреться совсем как… – Его взгляд был красноречивее любых слов.
– Никогда я красавицей не буду, Джон, – перебила его Лотти. – И вы… и ты… мы оба хорошо это знаем. Не нужно приукрашивать и пытаться позолотить пилюлю… Ладно, все. – У нее перехватило дыхание.
– Но ты ведь очень привлекательная женщина, – настаивал Джон. – И мы в этом убедимся, когда ты наденешь на себя какую-нибудь симпатичную вещицу.
– Вы можете сделать платье, как у меня, – оживилась Сисси. – Мы будем как близнецы, мисс Лотти. Когда мы пойдем в церковь в следующее воскресенье, мы можем…
– Да, наверное, можем, – быстро проговорила Лотти, не желая развивать эту тему.
Она вовсе не горела желанием увидеть преподобного Буша. Одна только мысль о нем заставляла ее вскакивать с постели среди ночи. Возможный поворот событий казался ей настолько устрашающим, что она даже и думать об этом боялась.
Раздалось требовательное мычание, и Джон, вопросительно подняв брови, посмотрел на Лотти.
– Нет. – Она решительно покачала головой. – С меня достаточно сегодняшнего урока. У меня вон уже руки сводит.
Она показала на ведро, стоявшее под выменем Рози. Несколько дюймов вспененного молока на дне свидетельствовало об усердии Лотти. Девушка посмотрела на Джона и удовлетворенно улыбнулась.
– Неплохо для начинающей, правда? – спросила она довольно самоуверенным тоном.
Джон засунул руки глубоко в карманы брюк, хотя ему сейчас очень хотелось пощекотать Лотти или взять за плечи и встряхнуть – во всяком случае, сделать что-нибудь, чтобы как-то снять возникшее в ее присутствии напряжение. Его улыбка ничего не говорила ей о той борьбе, что происходила в его душе.
– Все просто замечательно, – проговорил он непринужденно. – И вы можете, мэм, доить корову, когда вам заблагорассудится. – Джон повернулся на каблуках и, глянув на Томаса, скорчил смешную рожу, что вызвало у всех взрыв смеха.
– Это прекрасно, – ответила Лотти, – но мне надо пойти замочить и развесить ткань, чтобы она села, а потом, минут через пятнадцать, мы с вами встретимся у ледника, – с улыбкой добавила она.
Джон, усевшись на корточки, продолжил прерванную дойку коровы. Боковым зрением он увидел взметнувшийся подол коричневого платья. Он оглянулся, когда Лотти, сопровождаемая Сисси, уже выходила из коровника. Солнечный свет играл в их волосах, когда они шли к дому. Сисси о чем-то увлеченно щебетала, Лотти слушала ее, легко ступая по дорожке и держа девочку за руку.
Тяжело вздохнув, Джон прислонился головой к пятнистому боку коровы и попытался вызвать в своих воспоминаниях образ красавицы Сары. Эта непостижимая женщина, вышедшая замуж за его брата, дразнила, будоражила его воображение. По ночам Джон мучился без сна, представляя ее в объятиях Джеймса. Которому она и принадлежала, напомнил он себе.
Мысль о ее безмятежном лице и тихом голосе всегда искушала его. Ее прекрасные темные прямые волосы, зачесанные за уши и схваченные сзади лентой, притягивали его взор. Джон вспомнил, что распущенными видел эти волосы лишь однажды – она расчесывала их после мытья. Сара сидела на солнце, откинув назад голову и подставив лицо ласкающим лучам. Он вспомнил, как она зарделась, как вскочила, быстро направившись в дом, смущаясь, что ее застали за таким занятием.
Молоко постепенно заполняло ведро. Джон выдоил остатки молока из двух передних сосков. Движения его были почти автоматические, отработанные годами практики – доить он научился еще в детстве.
Джон давно для себя решил, что дойка – очень успокаивающее занятие. Она освобождает голову для разных мыслей. Можно, например, подумать о том, какое поле надо распахать, или о том, когда созреет пшеница и настанет пора убирать зерно. Или же можно помечтать о жене брата. Джон сознавал, что его влечение к ней постыдно, и это наполняло его мысли неизъяснимой горечью.
«Не возжелай жены ближнего твоего…» – эта старая заповедь пронзила его сознание, и он виновато вздохнул. Джон не раз заглядывался на прекрасную Сару, заглядывался глазами, полными желания обладать ее красотой, теплом, нежностью.
«Удивительно, почему я не зашел дальше», – подумал Джон. Он, впрочем, никогда не мог представить себя с ней, с женой своего брата, в постели. Когда он доходил в своих мечтаниях до этого момента, он обычно вскакивал с кровати и выходил на крыльцо, долго смотрел на звездное небо и постепенно усмирял свою похоть. «Я все же тебя не предал, брат», – подумал он.
Его внутренний взор обратился к последней женщине, с которой он был близок. Это была тоненькая, проворная, гибкая, как змея, девушка из Виллоу-Ран, захудалого городишки с баром и магазинчиком, в двадцати милях вверх по реке. Там даже не было церкви, и местные жители отправлялись в Миль-Крик на воскресную службу. Но в этом городке на углу главной улицы стоял двухэтажный домик, в котором жили две самые красивые девушки в Миссури, – это была тихая гавань для его одинокого сердца. Таланты девушек даже превосходили их красоту, и Джон вспоминал о них с улыбкой. Он приходил туда злой, измученный, совсем не в духе, а уезжал домой радостным и умиротворенным.
И тут он подумало стройных формах Лотти, прикрытых невзрачной материей. Вспомнив ее босые ноги, легко ступавшие по половицам в доме, пока она сновала от плиты к столу и обратно, он улыбнулся. И подумал о пышных волосах, струившихся по ее плечам и спине. Он вспомнил, с каким ужасом она смотрела на него тем первым утром, сидя в кровати брата.
Второй раз за день Джон замечтался – замечтался о мягкости женского тела, о запретных, но таких желанных прикосновениях…
Джон встряхнул головой, стараясь избавиться от этого наваждения. С удивлением и испугом он вдруг понял, что Лотти как-то незаметно, но уже прочно заняла в его душе место Сары.
Глава 6
По благочестивому пожеланию Абигайль Данстэйдер, возглавлявшей первую семью в Миль-Крике и являвшейся верным приверженцем местной методистской церкви, за огромные деньги был куплен и доставлен из Сент-Луиса орган. Его установка в маленькой белой церкви стала событием, которое члены общины встретили с огромным энтузиазмом. Этот орган стал предметом завистливых взглядов пианиста из баптистской церкви.
Баптистская церковь в Миль-Крике имела колокольню с колоколом, и паства безмерно гордилась своим правом предвещать утреннюю воскресную службу звоном этого колокола. Методистская община, получив в свое распоряжение орган, поднялась теперь на более высокий уровень – прихожане исполняли гимны под его волшебные звуки.
Но когда коляска катилась воскресным утром мимо баптистской церкви, Лотти не могла не прислушаться к стройному пению, доносившемуся из неказистого некрашеного здания. Не желая ничего иного, баптисты вдохновлялись звоном своего колокола перед службой, проходившей с огромным воодушевлением. Единственное посещение Лотти баптистской церкви в Нью-Хоуп произвело на нее сильное впечатление, оставив воспоминание о ритмичной, почти танцевальной музыке.
– Ты когда-нибудь бывал здесь? – спросила она у Джона, когда их коляска поравнялась с колясками, выстроившимися у ограды перед церковью.
Он нахмурился и взглянул на нее с явным неодобрением:
– Зачем? Я родился и вырос методистом.
– Да?.. – удивленно промолвила Лотти. Она оглянулась, когда пение достигло форте и прекратилось, а затем глухой бас громогласно провозгласил: «Аминь».
– А ты разве рождена не методисткой? – спросил Джон, натянув поводья и придерживая лошадь.
Лотти поджала губы и опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях; в это воскресное утро ее руки были обтянуты перчатками – как у настоящей леди.
– Я знаю только то, что я сирота, – с грустью проговорила она.
– Но у тебя ведь была мать, правда? – спросил Джон уже более миролюбивым тоном.
Они проезжали мимо большого орехового дерева, росшего рядом с кладбищем.
Лотти кивнула в ответ и отвернулась.
– Моя мать оставила меня на пороге приюта, когда мне было пять дней от роду, – сказала она жестко. – Я была принята в методистскую церковь, как и три десятка других приютских детей, так что можно сказать, что я почти рождена методисткой. По крайней мере, я была ею всю жизнь.
Джон хранил молчание. Когда он рассматривал маленькую фигурку Лотти О'Мэлли, глаза его были полны сострадания. «Она неплохо выглядит», – отметил он про себя, глядя на ее аккуратную прическу – золотистую косу, уложенную кольцом под вычурной шляпкой. Накануне она выскребла и вымыла свои черные ботинки, и теперь они выглядели довольно прилично, а ее лучшее платье было выстирано и отглажено утюгами Сары.
Джон вошел в дом и увидел, как Лотти сняла с плиты один из утюгов, послюнявила кончики пальцев, обворожительно высунув при этом свой розовый язычок, и на мгновение прикоснулась к утюгу. Раздалось шипение, и Лотти удовлетворенно кивнула. Джон с удовольствием наблюдал, как она гладит, обернув тряпкой горячую ручку, как проводит утюгом по складкам подола, в которых утюг был почти не заметен.
– По-моему, это адский труд, – промолвил он, наконец.
Лотти взглянула на него в испуге; краска прилила к ее лицу, глаза расширились.
– Ты мог бы, по крайней мере, постучаться, или окликнуть меня, или как-нибудь еще обнаружить себя, когда вошел, – воскликнула она. Укоризненно посмотрев на него, Лотти вернулась к своей работе.
– Я решил, что ты слишком занята, чтобы меня услышать, – объяснил Джон. Он подошел к столу и поправил край юбки.
– Тебе нужна глаженая рубашка к завтрашней поездке в церковь? – спросила она, расправляя влажную ткань.
Он пожал плечами и усмехнулся; ее взгляд уловил тепло в его глазах.
– Я просто расстилаю рубашки на столе еще влажными и разглаживаю руками, – объяснил он. – После этого они вполне годятся для работы на конюшне.
– Боюсь, такие рубашки не очень-то годятся для поездки в церковь, – сказала она с некоторым укором в голосе.
Джон пожал плечами, как бы нехотя соглашаясь:
– В последнее время я нечасто туда ездил.
Она быстро подняла на него взгляд:
– Я думала, Джеймс возил туда детей каждое воскресенье.
– Да, возил, – согласился Джон. – Видимо, я отказался от религии, когда милосердную, любящую Бога Сару, которую так все ценили, он забрал и оставил Джеймса одного растить двоих детей. – Лицо его окаменело, челюсть с упрямым вызовом выдвинулась вперед – его глаза ждали ответа на эти еретические слова.
– Джеймс это чувствовал точно так же? – спросила Лотти; ее рука, державшая уже остывающий утюг, зависла над столом.
Джон выразительно пожал плечами. «Вне всякого сомнения, он прекрасно выражает свои мысли мимикой и жестами», – думала Лотти, наблюдая за ним. То, что он не умел выражать мысли словами, не имело в данном случае ни малейшего значения. Джону было достаточно одного движения головы, чтобы утихомирить Томаса, когда тот озорничал. Улыбка или протянутая рука могли призвать Сисси, когда Джон нуждался в теплых ручках, обнимающих его шею, или в маленьких пальчиках, зажатых в его ладони. И одобрение в его взгляде было огромной наградой, когда Лотти готовила или наводила порядок в небольшом доме, хозяйкой которого она стала – по крайней мере, временно.
Джон остановил лошадь, коляска качнулась, прервав тем самым ход мыслей Лотти. Ее руки крепко держали сумочку; во всем облике девушки чувствовалось напряжение: оно было и в поджатых губах, и в ее позе, и во взгляде.
Джон ласково взял ее за руку и заглянул в глаза.
– Обожди, Лотти, – сказал он с мягкой улыбкой. – Я сейчас вылезу и помогу тебе спуститься.
Она быстро кивнула, и он заметил, как задрожали ее ноздри, когда она глубоко вдохнула. Взгляд ее широко распахнутых глаз скользнул по группе прихожан, пристально рассматривавших вновь прибывших. Джон спустился, привязал поводья к одному из колец, приделанных к большому дереву, и, сняв шляпу, кинул ее на сиденье коляски. Затем подошел к Лотти и, крепко обхватив ее талию, легко опустил девушку на землю.
Расправив юбки и поправив шляпку, Лотти заметила испытующие взгляды нескольких прихожан, которые, следуя их примеру, тоже поставили свои коляски под деревом.
Тем временем Джон бережно опустил на землю Сисси. Малышка тотчас же уцепилась за юбку Лотти, пытаясь укрыться в широких складках от любопытных глаз взрослых. Девушка с улыбкой повернулась к Сисси, взяла ее маленькую теплую ручку в свою и стала ждать, когда Джон отряхнет пыль со штанов Томаса. Взглянув на свое темное платье, Лотти в который уже раз посетовала на то, что даритель – тот, кто в прошлом году подарил платье приюту, – не очень-то стремился следовать велениям моды. Темное и добротное – это было, похоже, главное требование «приютской моды». Благотворители привозили в приют охапки такой одежды. В результате Лотти всю жизнь носила только черное, коричневое или серое. Темно-синяя шляпка была, в сущности, первым в какой-то степени легкомысленным предметом ее мрачноватого гардероба.
Резко вскинув подбородок – от этого движения цветы на шляпке всколыхнулись, – Лотти направилась к входу в церковь. Сразу за ней и Джоном пристроились двое мужчин – словно эскортируя молодую пару.
Сисси раскраснелась от удовольствия – она была в своем новом платье, – Лотти сшила ей очень приличный наряд. Цветы на платье были необыкновенно яркими, почти такими же радостными, как улыбка, светившаяся на лице Сисси. Девочка несла маленькую сумочку, которую Лотти сшила для нее из остатков ткани.
Они спустились вниз по проходу, шагая в такт хоралу – Милли Гордон исполняла «Всемогущий Творец» перед началом утренней службы. На скамье справа сидел только один человек, и именно там остановился Джон, пропустив вперед Лотти. Затем села Сисси, а за ней – Томас. Джон уселся с краю, чувствуя на себе любопытные взгляды.
Наконец орган выдохнул последнюю гулкую ноту, и в церкви установилась тишина;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37