И полное грез очарование ночи перешло в нервное беспокойство.– Уже больше одиннадцати, – закричала она. – Я должна сейчас же уйти. Пожалуйста…– Вот где ты!Прогремел грубый голос, и Роберт вышел из-за угла дома на свет. Сразу же прекратилась музыка, танцоры также перестали танцевать, остановившись в движении, и все повернулись на голос.– Я звонил по телефону, но ответа не было, я пришел сюда и звонил в дверной звонок, но ответа также не было.– Это мой муж, – сказала Линн. – Том Лоренс… но как глупо с моей стороны! Конечно, вы знаете друг друга. Я не подумала. – И она облизала губы, почувствовав внезапно необычный, соленый вкус, подобный вкусу крови, как будто кровь бросилась вверх к ее лицу.– Я сожалею. Мы вышли из дома, и музыка заглушила все звонки. Входите и присоединяйтесь к нам, – сказал Том сердечно. – Ваша жена приготовила чудесный обед. Вы получите немного десерта. Я надеюсь, что еще осталось немного, Линн?– Благодарю вас, однако торт едва ли то, в чем я нуждаюсь. Сейчас почти двенадцать часов, и я в такой час обычно не выхожу из дома, чтобы разыскивать свою жену на танцах.Безумные мысли пронеслись в голове Линн: он выглядел мрачным, фигура в маске и накидке из старой мелодрамы, черный от злости, почему он не мог улыбаться, я умру от стыда перед этими людьми. Звонким и беспечным голосом она воскликнула:– Какая я идиотка, я забыла надеть часы, все эти прекрасные люди заставили меня выйти из кухни и танцевать с ними, я сейчас возьму мои миски и вещи…– Да, ты сделаешь это, – сказал Роберт. – Ты сделаешь именно это. Я подожду перед входной дверью. – Он повернулся и пошел по аллее, обсаженной деревьями.Том и вся компания, и мужчины, и женщины, вошли в кухню вместе с Линн. Болтая, она позволила им помочь собрать вещи и загрузить их в машину, в то время как Роберт сидел в напряжении на колесе своей машины, и ужасный стыд охватил ее.– Едем, домой, – приказал Роберт.Его машина летела со скоростью пули. Она понимала, что он был взбешен, и, сознавая это, она сама становилась еще злее. Какое он имеет право? Что он о себе вообразил?– Проклятье! – закричала она. Чтобы этот вечер, начавшийся так прекрасно, мог закончиться такой досадной неразберихой.Он уже поставил свою машину в гараж и ждал ее на аллее, когда она подъехала к дому. «Я хочу заговорить первой, и я это сделаю», – подумала Линн.– Ты был невероятно груб, Роберт. Я почти не узнала тебя, – произнесла она с полным самообладанием.– Груб, ты сказала? Груб? Я пришел туда как муж, разыскивающий свою жену.– Ты ужасно меня смутил. Ты знаешь это.– Я был обеспокоен. Почти полночь, и ни слова от тебя.– Если бы ты был так обеспокоен, ты мог бы позвонить по телефону.– Я звонил, я же говорил тебе. Разве ты не слышала меня? И затем я пошел искать тебя, и не нашел на кухне. И где же ты была? Ты танцевала? Представь себе, танцевала! Танцевала!– Я танцевала пару минут, и я собиралась уйти в ту самую секунду, когда ты пришел.– Ты танцевала намного дольше, чем пару минут. И не пытайся отрицать этого, потому что я был там.Пойманная на лжи, нет, не на лжи, а на безобидной выдумке в общем-то безобидном деле, в которое они были вовлечены, она разразилась гневными упреками:– Ты стоял там за деревьями и выслеживал меня? Это унизительно. Мне бы хотелось думать, что тебе стыдно, Роберт. Когда ты прямо выскочил из темноты, ты чуть ли не испугал людей до смерти. Тебе не кажется, что они все подумали, что ты, должно быть, шпионил? Ты был ужасен. Ты не ломал бы комедию, подобную этой, если бы кто-либо из них был полезен тебе в твоем деле. В противном случае тебе безразлично, что ты говоришь людям.– Это неправда. Однако правда состоит в том, что я и гроша ломаного не дам за кучку псевдоутонченных пустозвонов. Я узнаю этот тип с первого взгляда. Я ни чуточки не доверяю ни одному из них, в том числе Лоренсу.– Ты всех критикуешь. Ты всегда недоброжелателен. Ты ни с кем не согласен.Фары ее машины, которые она забыла выключить, освещали фигуру Роберта.– Выключи фары, – рявкнул он, – или у тебя сядет аккумулятор. – И, повернувшись спиной, он поднялся по ступеням на заднее крыльцо.Она выключила фары. Она настолько устала, что ей трудно было переставлять ноги, и ей трудно будет выдержать эту словесную войну, которая, как она прекрасно понимала, была еще далека от окончания. Глубоко вздохнув, она последовала за ним на крыльцо.– Псевдоутонченные пустозвоны, – повторил он.– Что это, Роберт? – спросила она. – Скажи мне, что заставляет тебя презирать людей, которых ты даже не знаешь? Что заставляет тебя так сердиться? Сам-то ты себе нравишься? – И, сказав так, она почувствовала слабый ожог от подступающих слез.– Пожалуйста, – сказал он, – избавь меня от своей доморощенной психологии, миссис «Фрейд».Он вытащил ключи и открыл дверь дома. Джульетта бросилась к ним, лая неистово, однако, увидев хозяев, прыгнула на Роберта и завиляла хвостом. Он оттолкнул ее.– Не в настроении, Джульетта. Лежать! – И, резко повернувшись к Линн, он потребовал: – Я требую извинения. Сегодня ночью ни один из нас не сможет заснуть, пока я не получу извинения.«Как прекрасное лицо может стать таким безобразным!» – думала она. В полутемноте ее щеки были бледно-голубыми, а глаза утонули во впадинах.– Извинись, Линн.– За что? За то, что я задержалась на час позже? За то, что я немного развлеклась? Ты мог бы войти и присоединиться к гостям. Том просил тебя.– Ох, разумеется, если Том просит.– Что означает этот саркастический тон, мне хотелось бы знать?– Это означает, что мне не нравится то, как он смотрит на тебя, вот что.– То, как он смотрел на меня, – сказала она с насмешкой. – Я не знаю, как он смотрел, потому что я не изучала выражения его лица, уверяю тебя. Однако если, – закричала она возмущенно, – однако если ему или кому-нибудь еще придет в голову немного повосхищаться мной, ты не имеешь права возражать. Не имеешь. Только не ты. Ты любишь, когда женщины увиваются вокруг тебя. Не говори мне, что не любишь, потому что я видела это тысячу раз.Теперь ты послушай меня и не меняй тему разговора. Ну нет, с другой стороны, если ты уж затронула эту тему, я скажу тебе, что я никогда не поощрял ни одну женщину. Никогда. А также во всяком случае не делал ничего, чего я не смог бы делать при тебе. Клянусь Богом!Богом! Когда ты последний раз был в церкви?Не имеет значения! Я верую, у меня есть свои моральные устои. Одна ошибка, один неверный шаг вниз по скользкому склону, и ты не сможешь…– Что это? Кто сделал неверный шаг? О чем, ради всего святого, ты говоришь? Я не могу понять тебя.– Черт побери, если ты перестанешь меня прерывать, я тебе растолкую.Пересмешник на острие крыши начал петь страстное крещендо, затем раздались грустные трели. Это сладостное пение проникло в самое сердце Линн.– Давай на этом остановимся, – сказала она, задрожав. – С меня достаточно. В этом нет никакого смысла. Я пойду в дом.Он схватил ее за рукав.– Нет, ты не пойдешь. Сначала ты меня выслушаешь.Она дернулась и, услышав, что рвется рукав, прекрасный рукав ее изумительного платья, пришла в ярость.– Сейчас же отпусти меня, Роберт.– Нет.Когда она стала вырываться, рукав оторвался на плече.Приглушенный крик вырвался из его горла. И он угрожающе поднял руку. В следующее мгновение его рука больно ударила ее по плечу, и Линн покатилась со ступеней вниз головой в колючую изгородь из боярышника. Она услышала свой собственный крик, слышала, как завизжала собака, слышала громкий крик Роберта и подумала: «Мое лицо!» И поняла, что не следует смягчать падение при помощи рук, а вместо этого лучше защитить глаза.– О, Боже, – простонал Роберт.Когда он поднял ее, она кричала. Она содрала кожу с тыльной стороны рук, ног, она ободрала щеки… Она кричала.– Я должен поднять тебя, – сказал он сквозь стиснутые зубы. – Если ты не можешь вынести боль, я вызову «скорую помощь».– Нет, нет. Мы попытаемся… Мы попытаемся вытащить иголки сами. Я потерплю.Энни не было дома, она осталась на ночь у подруги. А Эмили, должно быть, еще не было дома, в противном случае она уже услышала бы и прибежала. И Линн благодарила Бога за то, что дети не видят все это.Она лежала, плача и всхлипывая, пока Роберт не принес из машины фонарь и не принялся обрабатывать ее пораненные руки и ноги, и пыталась не кричать. Он вытаскивал из ее тела одну колючку за другой. Только раз или два она громко вскрикнула.Когда наконец он поднял ее и она стояла, покачиваясь в траве, они оба были покрыты потом и забрызганы каплями крови. Они молча смотрели друг на друга. Пытаясь двинуться с места, Линн случайно натолкнулась на узкую ступеньку и слабо застонала.– Я вывихнула ногу. Я почти не могу идти.– Я отнесу тебя.Он поднял ее и нес легко, как ребенка. Он положил ее на постель и снял с нее одежду.– Сначала мыло и воду, – сказал он. – Не бойся, я буду очень осторожен. Затем крем-антибиотик. Это все я сделаю до того, как вызову врача завтра утром.– Я не собираюсь вызывать врача. Ты не вызвал бы врача для себя из-за растяжения связки ноги или какой-то колючки.– У тебя было восемнадцать колючек. Я сосчитал.– Все равно я не собираюсь вызывать врача, – настаивала она. Ей хотелось заставить его почувствовать свою вину, вину за израненные руки, сложенные на голой израненной груди, вину за ее разорванное желтое платье, которое лежало на полу, подобно грязному белью, вину за весь ужас этой ночи.– Ладно, поступай так, как тебе нравится, – сказал он.Когда она накрылась одеялом, он все еще стоял и смотрел на нее.– Что ты хочешь? – прошептала она. – Ты хочешь что-то сказать.Он опустил глаза и глубоко вздохнул.– Да. Я был сердит. Однако я не толкнул тебя на изгородь.– Ты толкнул меня. Ты собирался ударить меня, ты был в нескольких дюймах от моего лица.– Я не был.– Ты собирался, Роберт.– Ты ясновидящая, что ли? Можешь предсказать, что кто-то собирается что-то сделать?– Ты внезапно схватил меня за плечо и толкнул меня. И я видела твое лицо. Оно было искажено от ярости.– Прежде всего, было слишком темно, чтобы ты могла видеть, искажено мое лицо или нет. Это ерунда, Линн.Все, что хотелось ей, это лежать в темноте и отдыхать.– Почему ты не оставишь меня одну? – заплакала она. – Есть ли у тебя сострадание? По крайней мере, позволь мне попытаться заснуть, если я смогу.– Я не хочу беспокоить тебя, Линн. – Он направился к двери. – Я надеюсь, что ты сможешь заснуть. Я сомневаюсь, что смогу заснуть. Ужасная ночь. Эти ужасные недоразумения. Иди вниз, Джульетта. Перестань надоедать.– Оставь собаку здесь. Я хочу, чтобы она была со мной.Затем темнота заполнила комнату. Слабые звуки ночи были нежными, шелест листьев дуба под окном и легкое позванивание бирки на ошейнике Джульетты. Собака подошла к постели, поднялась и лизнула воспаленную руку Линн, как будто намеревалась успокоить ее; как всегда, успокоение принесло самые благодарные слезы. И Линн лежала спокойно, позволяя слезам стекать по щекам, чувствуя их прохладу. Через некоторое время собака с шумом бросилась на пол около кровати, слезы прекратились, и Линн закрыла глаза.Но сон не приходил. Эмили еще не было дома. Возможно, очень поздно, думала она. Однако боль не позволяла ей повернуться и посмотреть на часы. Снизу доносился острый запах трубки, и она знала, что Роберт сидит на софе и смотрит телевизор или читает, или, может быть, просто тупо уставился в пространство. Не имеет значения. Она не хочет думать о нем вообще. Пока не хочет.Через некоторое время она услышала слабый глухой звук закрывающейся дверцы машины, после чего последовали шаги Эмили, пробирающейся по холлу в свою комнату. Где же была дочь так поздно? Однако она дома и в безопасности.Наконец ей показалось, что, возможно, приходит блаженный сон.Линн еще не заснула, как Роберт вошел в комнату и лег в постель, но она сделала вид, что спит.Утром, все еще притворяясь спящей, Линн ждала, пока он не оделся и не спустился вниз. Потом она встала и захромала к зеркалу, которое подтвердило то, что она ожидала увидеть: опухшее лицо с маленькими покрасневшими глазами, утонувшими в оплывших щеках. Некрасивое распухшее лицо, и на нем темные капельки сухой крови на длинных царапинах. Даже видеть это было еще одним незаслуженным наказанием.Она стояла, тщетно пытаясь скрыть случившееся под макияжем, и соображала, помогут ли ей черные очки или следует бравировать этим, когда вошел Роберт.– Я надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, – сказал он с беспокойством.Мне хорошо. Мне совсем хорошо. Разве ты не видишь?– Я вижу только, что тебе больно. И это причиняет боль мне, даже несмотря на то, что сейчас ты, может быть, думаешь, что это не так. Однако я сожалею, Линн. Очень сожалею о случившемся. Я не могу тебе передать.– Это не просто случилось: я не собиралась больше признавать этот вздор. Это случилось из-за кого-то, но не из-за меня.– Я представляю себе, как ты себя чувствуешь. – Роберт был теперь терпелив, он каялся. – Я представляю это себе, хотя, должно быть, ты думаешь иначе. Я был в ярости – мы сможем поговорить об этом когда-нибудь в другой раз – я испугал тебя своей яростью, что было несправедливо с моей стороны, и поэтому ты побежала, и тогда… Она прервала его.И тогда я не хочу больше ничего слушать.Хорошо. Спустись вниз и позавтракай. Пусть все останется, как обычно, хотя бы для девочек. Энни только что привезли домой. Я рассказал им о твоем инциденте, так что они подготовлены.– О моем инциденте. Ах, да, – передразнила его Линн, стирая с глаз тушь, которая придавала ей вид больной совы. Она должна просто честно показать девочкам, что она плакала. Во всяком случае они увидят ее раны.Эмили приготовила стол для завтрака. Кофе кипел в кофейнике, а хлеб жарился в тостере. Очевидно, она выходила в сад и сорвала ветку сирени для зеленой вазы. Эмили была заботлива.– Для кого-то, кто лег спать так поздно, ты рано встала, – пошутила Линн.Наша компания едет на озеро, – сказала Эмили, стараясь не смотреть в лицо матери, – там у родственников Харриса стоит лодка. Что случилось с твоей ногой? Ты ее также повредила?Ничего серьезного. Я просто не могу надеть туфли, поэтому я сегодня останусь дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49