Чай успокаивает.«Он ударил меня, пока я лежала на льду со сломанным бедром». Ну, в это трудно поверить. Да, у него бывали вспышки дикого гнева – как хорошо я это знаю! Но такой садизм – никогда. Нет, в это трудно поверить.Керида была странная, очень странная, пожалуй, не совсем нормальная. Но если бы она была более разумной, уравновешенной, мягкой, сговорчивой смогла бы я в большей степени ей поверить? – размышляла Линн.Если хотя бы часть сказанного оказалась правдой, как ужасно, что Роберту приходилось столько лет это скрывать! Но ведь я бы попыталась ему помочь! Разве он не знал, что я бы попыталась?Горячая чашка чая, которую Линн держала двумя руками, вызвала у нее воспоминание о ее родителях, сидящих за кухонным столом в длинные зимние дни. Они обычно так же держали чашки. Это было время, когда все было просто… Ее глаза наполнились слезами, и она отодвинула чашку.Кто-то отпустил монету в музыкальный ящик, сохранившийся, по-видимому, с пятидесятых годов, и записанные на пластинку голоса, поющие о потерянной любви, зазвучали в сером, наводящем скуку помещении ресторана. Пора было уходить. Настало время, сказала бы Джози, смотреть в лицо действительности.«Иди домой и, не поднимая скандала, спроси у него все, что ты хочешь знать, и скажи ему, о чем ты уже узнала».
Роберт поставил шарик со свечкой на каждый подоконник, так что в ранних сумерках дом выглядел как плывущий корабль с освещенными иллюминаторами. Через окно она увидела его сидящим в кожаном кресле с Бобби. Они рассматривали картинки в книге.Малыш обожал отца, его темно-голубые глаза были такими же, как у Роберта и у Эмили. Она почувствовала укол в сердце, словно там была болезненная рана.Открыв дверь, она услышала, как играла на рояле Энни в другом конце холла, и остановилась на минуту, чтобы послушать. Энни и в самом деле стала лучше играть. Должно быть, спокойствие, наступившее у Роберта, благотворно отразилось на Энни. По странной иронии судьбы крушение карьеры отца послужило причиной воцарения в доме некоторого рода хрупкого мира, которого здесь не было раньше и отсутствие которого она не осознавала до тех пор, пока он не наступил.Собака вскочила, чтобы объявить о присутствии хозяйки, и Роберт с удивлением посмотрел на нее.– Привет! Мы не слышали, как ты вошла.– Я наблюдала за вами через окно. Вы так уютно устроились.– Мы уже прочитали половину «Матушки-гусыни» и всего «Маленького Джека-трубача». – Он встал, положил малыша в манеж и поцеловал Линн. – Ты, я вижу, ходила по магазинам. Купила что-нибудь симпатичное?– Я думаю, тебе это понравится. Я купила рождественский подарок для тебя.– Разве мы не обещали друг другу дарить в этом году только книги? И вот ты уехала и нарушила свое обещание, – сказал он с робкой улыбкой.– Это не так уж и дорого, по правде говоря. Это картина. Открой ее.– Почему бы не подождать до Рождества?– Потому что я не хочу ждать.Бобби, привлеченный звуком рвущейся бумаги, когда Роберт разрезал тесемку, протянул ручки навстречу привлекших его внимание предметов. И снова что-то замерло в груди Линн при виде этого забавного малыша и темной головы его отца, склоненной над пакетом.Конечно, жизнь ее семьи наладится, и все прошлые невзгоды будут забыты! Это был лишь крутой поворот на их пути, сложное препятствие, которое надо преодолеть, и она его преодолеет. Ведь столько есть всего, за что можно благодарить судьбу; никто из них не страдает тяжелой неизлечимой болезнью, никто не ослеплен…– Где ты это отыскала? – воскликнул Роберт. – Это просто живая Джульетта. Фантастика!– Я подумала, тебе понравится.– Восхитительно. Все собачьи портреты всегда одинаковы, спаниэли, доги или верные колли. Большое тебе спасибо, Линн.– Ты никогда не поверишь, где я его отыскала. Совсем случайно я увидела его в витрине по пути на вокзал, в маленькой галерее под названием «Керида».Выражение лица Роберта изменилось. Как будто кто-то провел по нему рукой, стер живой блеск его глаз, морщинки смеха в их уголках и радостную улыбку. И она увидела, что он ждет ее дальнейших слов, увидела, что напугала его.– Самое странное, что это действительно была она. Я не могла этому поверить. Когда я подала ей карточку «Америкэн Эпплайенс», она узнала твое имя.«Нельзя упоминать о том, что там была Эмили. Будь осторожна. Ни слова».– Очень интересно, – произнес он сдержанно. – Интересно, что ты сразу не повернулась и не ушла.– Но я хотела купить картину, – возразила Линн, поняв, что эти слова звучат слишком невинно. Затем она добавила: – Кроме того, было бы нелепо просто повернуться и уйти.– О, нелепо, конечно. Гораздо проще остаться и мило побеседовать с этой леди.Глаза Роберта сузились. И она в ужасе поняла, что он пришел в бешенство.Линн ожидала другой реакции, по-видимому, она была глупа, думая, что он начнет защищаться. Вместо этого он бросился в атаку.– Беседы не было. Я находилась там лишь столько времени, сколько понадобилось, чтобы заплатить и подождать, пока картину запакуют. Всего какие-то минуты. Пара минут, – сказала она, в свое оправдание.– Значит, никто из вас и рта не раскрыл, – подтвердил он, кивнув головой. – И в комнате воцарилась полная тишина.– Ну, не совсем.– Я полагаю, что тут уж ты про меня наслушалась.Это ему полагалось защищаться, это он должен был испугаться. Почему же все встало с ног на голову? И Линн в страхе прошептала:– Ну, нет, Роберт, вовсе нет.– Я этому не верю. Твое любопытство заставило тебя все выслушать, навострив уши и открыв рот, пока твоего мужа обливали грязью. Не говори мне, что было не так, Линн, потому что мне лучше известно. – Он дрожал. – И как можно говорить о лояльности! Если бы у тебя была хоть крупица лояльности, ты прежде всего туда бы и не вошла.– Как бы я это узнала? Как я могла бы это узнать?– Ты прекрасно знала, что эта особа имела отношение к искусству и к галереям. Ты об этом не забыла, Линн. А имя – ты ведь его не забыла, не так ли? Когда ты увидела это имя, ты должна была подумать, – это не Сьюзен, это не Мери, такое имя не встретишь на каждом углу. Ты должна была подумать: ну, может быть, это возможно. Не буду испытывать судьбу. Но твое любопытство победило, не так ли?Как точно он все рассчитал, промелькнуло в голове Линн. Ее бросило в жар.– Ну, не так ли?Его пронзительный голос наполнил собой комнату, так что Бобби, услышав незнакомые ему нотки, повернул испуганное личико к отцу.Теперь Линн пришлось самой перейти в наступление.– Ты совершенно невозможный! Ведь моей единственной мыслью было только привезти тебе что-нибудь, что принесло бы тебе немного радости в эти тяжелые для нас дни! И я ее оборвала. Я не хотела ничего слушать, и я пошла прочь, когда она…– Ты ее оборвала? Но ведь ты только что сказала, что никто ничего не сказал. Советую тебе придерживаться одной версии.– Ты меня совсем сбил с толку. Ты поймал меня на слове. Когда ты такой, я нахожусь в таком замешательстве, что не знаю, что говорю.– Да, конечно, ты в замешательстве. Теперь послушай меня – я хочу знать, что в точности было сказано, слово в слово.Он прыгнул, подобно удару бича, и схватил ее за руки, как раз в том месте, где он всегда хватал ее раньше, за нежную часть руки над локтем. Его сильные пальцы сжались, большой палец сдавил ее руку до самой кости.Снова ребенок в манеже потянулся вперед и встал, свесившись через барьер. Он смотрел на них своими широко раскрытыми глазами.– Отпусти, – сказала Линн, стараясь не повышать голос, чтобы не напугать малыша.– Я жду ответа.Боль была ужасной, но она продолжала говорить ровным голосом:– Говори потише, Роберт. Ребенок перепугался. И ты хочешь, чтобы Энни тоже услышала?– Я хочу знать, что сказала эта ненормальная женщина, вот что я хочу. Отвечай!Он встряхнул ее. На его лице было выражение бешенства, которого она никогда у него не видела раньше, что-то дико отчаянное и злое. Не на шутку испугавшись, она начала плакать.Он затряс ее так сильно, что ее голова замоталась на шее.– Роберт, отпусти! Мне придется закричать, и все узнают. Это сумасшествие. Посмотри на ребенка!Мокрые розовые губы Бобби были широко раскрыты, а круглые глаза наполнились слезами.– Посмотри, что ты сделал с ребенком!– Тогда говори.– Ты всегда взваливаешь вину на меня! Я не могу с этим согласиться.– Я взваливаю вину на тебя?! Это ложь, Линн. Самая настоящая ложь.Ребенок с силой затряс манеж, упал на спину и заревел. И Линн, обезумев от боли, страха и опасений за Бобби, закричала:– Пусти же меня Роберт! Черт тебя…– Расскажи, и я отпущу.Она была в полном душевном смятении, в отчаянии несправедливо осужденного узника, жертвы страха. И это отчаяние в ней взорвалось.– Хорошо! Я буду говорить! Хватит лжи! Пусть правда выйдет наружу! Почему ты скрывал все от меня все эти годы? Я хотела поговорить с тобой и спросить, почему ты никогда не доверял мне настолько, чтобы быть со мной откровенным. Почему ты скрывал от меня, что твой отец сделал с твоей матерью? О, теперь я понимаю, почему ты так не любил визиты тети Джин! Это ты, ты не хотел, чтобы она приезжала, из боязни, что она скажет что-нибудь лишнее. А почему? Неужели ты так плохо думаешь обо мне, что считаешь, что я не смогу понять правду о твоей семье? Почему ты считаешь, что ты должен быть без малейшего изъяна и иметь высокое происхождение?Она видела, как бьется кровь в его висках, на которых выступили внезапно синие вены. И теперь, когда она начала, а давление рук Роберта стало невыносимо, она тоже стала кричать, не заботясь о том, слышит ли ее кто-нибудь или нет.– Почему ты сказал мне, что Керида была красивая и богатая? Для того, чтобы я ревновала? Почему ты ничего не сказал мне о ее сломанном бедре? Почему ты жил со всей этой ложью и заставлял меня тоже жить с ней? Теперь я знаю, я все знаю. Моя жизнь, вся моя жизнь… Что с тобой происходит? Что ты наделал?Ее слова градом обрушивались на него.– Обманщик, лжец, я находила всевозможные объяснения, потому что я боялась правды. Мне необходимо сохранить свою мечту. Она рассказала мне обо всем, что ты с ней делал, Роберт, обо всем. Она сказала…Он отпустил ее, затем схватил картину, поднял высоко над головой и с силой бросил об пол, сломав на куски раму и разорвав холст снизу доверху о спинку кресла. Ребенок закричал, в дальней комнате послышался мощный удар по клавишам рояля, затем смолк. Он дышал часто, и тяжело, как зверь.– Ты мне отвратителен! – закричала она. – Люди должны знать, должны видеть, на что ты способен! Да, ты мне отвратителен!Он ударил ее. Яростный удар пришелся по затылку, и она упала назад, больно стукнувшись о манеж. Когда она поднялась, он ударил ее по лицу, задев ее глаз, так как она повернулась. Задыхаясь, Линн попыталась убежать. Но он левой рукой схватил ее за воротник, а правой так сильно ударил ее по носу, что был слышен треск. Хлынула кровь; она потянулась, чтобы найти опору, но не встретила ничего, кроме пустоты. Комната закружилась перед глазами Линн, и она упала на пол.
Она упала и была перенесена на софу. Пятна рвоты и крови перепачкали ее белую шелковую блузку, и эта испорченная блузка было первое, что она увидела. Она испытывала ужасное чувство унижения. В ее ушах все еще стоял ее собственный вопль: «Ох, посмотри!» Она всхлипывала. В неразберихе криков и мелькании силуэтов ей показалось, что она видит Юдору, вцепившуюся в пальто Роберта и кричащую на него: «Что, черт побери, вы с ней сделали?» В то же самое время ей казалось, что она видит Юдору, которая держит одной рукой Бобби, а другой обнимает плачущую Энни.Затем горячими волнами на нее набежала боль, и, чтобы охладить ее, она прижала ладони к своему лицу, но тут же отняла их с отвращением, потому что попала в липкую лужу крови.Комната наполнилась большим количеством народа, множество голосов создавали ровный негромкий гул. Но вскоре она поняла, что этот гул только у нее в голове. Когда Линн снова открыла глаза, она начала различать лица присутствующих. Юдора все еще держала на руках Бобби. Энни сидела в ногах софы. Кто-то вытирал ей лицо мокрым полотенцем, рука была нежной и очень осторожной. Постепенно комната перестала вращаться, и предметы получили более четкие очертания, так что она стала видеть совсем ясно. Над ней стоял Брюс с полотенцем в руках.– Что ты здесь делаешь? – прошептала она.– Энни позвонила мне. – Он снял свои очки и протер их. Его глаза были влажными, по-видимому, в них еще остались следы слез, но в то же время выражение их было свирепым. Его полные губы образовали жесткую линию. – Ты потеряла сознание, – сказал он.Энни встала на колени и спрятала лицо на плече матери, всхлипывая:– Мамочка, ох, мамочка.– Осторожно, дорогая, у нее болит все лицо, – сказал Брюс.Тут раздался голос Роберта:– Я принес пакет со льдом, подвинься чуть-чуть, Энни.– Не прикасайся к ней, – приказал Брюс. – Мешок со льдом может подождать минуту.– У меня сертификат об окончании курсов «скорой помощи», – возразил Роберт.– Ты знаешь, что ты можешь сделать со своим проклятым сертификатом! После того, как она придет в себя, надо показать ее врачу. Держись подальше от нее, слышишь?Теперь Роберт появился в поле ее зрения, и глазами, и голосом умоляя ее:– О, Боже, Линн. Я просто не знаю, как описать, что я чувствую. Я ни в коем случае не хотел… но ситуация вышла из-под контроля… Мы оба были вне себя…Брюс закричал:– Замолчи!– Да, почему ты не замолчишь? – повторила Энни. Она зарыла голову в плечо матери, и Линн обняла ее одной рукой.– Энни, дорогая, – сказал Брюс, – твоей маме станет лучше, если ты поднимешься наверх. Я знаю, для тебя это ужасно тяжело, но если ты постараешься немного потерпеть, мы с тобой поговорим обо всем завтра утром, я обещаю.Роберт прохрипел:– Не беспокойся за маму. Это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Я прослежу, чтобы она позаботилась о себе. Пойди, дорогая, наверх.Когда он двинулся к ней, чтобы помочь встать с софы, Энни отскочила подальше и, уперев руки в бока, глазами, полными слез, смотрела на отца с вызовом.– Я не твоя дорогая. Ты ужасный отец, и Сьюзен была права. Ты действительно бьешь маму. Я видела только что, я сама видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49