– Ты самая эротичная женщина – я не знал женщины, подобной тебе. А ты выглядишь такой невинной в своих свитере и юбке. Никогда нельзя предположить это.В воскресенье вечером Линн посмотрела на часы.– Роберт, их самолет прибывает в десять часов. Боюсь, что тебе давно пора уходить.Он застонал.– Когда мы сможем повторить это снова?– Я не знаю, – сказала она печально.– Так жить нельзя! – Он почти закричал. – Я ненавижу делать это украдкой, прокрадываясь тайком в мотели на шоссе. И я не хочу также «жить вместе». Мы должны жить постоянно. Линн, ты выходишь за меня замуж.
Они назначили свадьбу на июнь и, чтобы провести медовый месяц в Мехико, воспользовались отпуском Роберта.– Разумеется, ты должна оставить эту работу, – сказал он ей. – Мы не можем работать в одном офисе.– Я легко найду другую работу.– Пока не надо. Тебе еще нужно время, чтобы обустроить квартиру. Это надо сделать тщательно. Покупай вещи отличного качества, чтобы они долго служили.Хелен щедро предложила им свой дом для приема гостей.– Вам будет не очень хорошо в доме папы, так как теперь у него только три комнаты, – сказала она. – Если повезет и погода будет хорошая, мы сможем устроить прием в нашем саду. Дарвин планирует сделать бордюр из многолетних растений, и ты знаешь, что при его навыках в садоводстве, все будет очень красиво.Надо отдать ей должное, с того момента, как была объявлена помолвка, Хелен не сказала ни одного пренебрежительного слова. Она поцеловала Линн, выразила восхищение кольцом, которое было действительно очень красивым, и пожелала им счастья.
– Счастья, – повторила она теперь, вероятно, слишком громко, потому что возвращавшаяся обратно пара с пуделем обернулась и посмотрела на нее. Эксцентричная женщина, съежившаяся и говорящая сама с собой, – именно такой она была. Объект, привлекающий внимание. «Ну вот, память не остановишь, стоит лишь ей начать углубляться все дальше и дальше…»
Во время той волшебной весны перед свадьбой все полюбили Роберта. Маленькие мальчики Хелен обожали его; он купил детские биты, учил их подавать, брал их с собой на игры и показывал им приемы борьбы. Когда лед окреп, они все ходили кататься на коньках, а когда стало тепло, отправлялись за город на пикник.В кухне Хелен Линн готовила прекрасные маленькие обеды, открытые пироги, жаркое и суфле из новой книги Джулии Чайлд.– Ты меня пристыдила, – сказала Хелен. После обеда Роберт садился за старое пианино и играл все, что его просили: джаз, мелодии из спектаклей или вальс Шопена.По его предложению, обе пары пошли послушать симфонический оркестр Сент-Луиса. Дарвин никогда раньше не слушал симфонию и с удивлением признал, что ему это понравилось.– Как только разовьется ваш вкус, вы не сможете жить без музыки, – сказал ему Роберт. – Для меня это та же пища. В будущем году мы достанем абонементы на концерты, Линн.Наивный, добрый Дарвин восхвалял Роберта.– Я не могу постичь, Линн, как он так много знает. Я просто просматриваю ежедневную газету и все. А он наперед знает, как сделать жизнь веселой и, кроме того, как приспособиться к людям. Ее отец одобрял ее замужество.– Он мне нравится, – сказал он после того, как Линн с Робертом провели с ним уик-энд. – Хорошо иметь еще сына. А для него хорошо иметь семью. Очень тяжело для молодого парня потерять своих родителей таким образом. Что они собой представляли? Ты знаешь что-нибудь о них?– Какой в этом смысл? Они умерли, – ответила Линн с нетерпением.– У него есть только старая тетя в Питтсбурге?– И дядя в Ванкувере.– Практически один в мире, – сказа отец с сочувствием.В магазине скобяных изделий, будучи представлен входящим покупателям, большинство из которых были фермерами, Роберт умел найти общий язык с этими веселыми и простыми людьми. Она увидела, что так же, как и ее отец, они относились к нему с одобрением.– Он мне нравится, Мидж, – говорил постоянно отец. – Тебе достался мужчина, не похожий на ребят, которые обычно крутились вокруг тебя. Не в обиду им будет сказано: все они были хорошие ребята, но молокососы. А этот человек – настоящий мужчина. Что мне нравится, так это то, что он не позволил образованию или работе полностью поглотить себя. Я буду рад танцевать на вашей свадьбе.
Женщина помнит все, каждую мелочь, случившуюся в день ее свадьбы. Она помнила органную музыку и лица, устремленные на нее, когда она шла к алтарю.Ее рука дрожала в руке отца. «Спокойней, – сказал он, чувствуя ее дрожащую руку. – Тебя ждет Роберт. Нечего бояться». И затем Роберт взял ее руку, когда они стояли вместе, слушая нежные, серьезные предостережения: «Будьте терпимы и любите друг друга».Весь этот день запомнился весельем, музыкой, танцами, поцелуями, поддразниванием и немного грубоватыми дружескими шутками. Разумеется, пришел народ с работы, а также друзья из родного города. Здесь были все друзья Дарвина и Хелен, а Роберт пригласил своих друзей из Сент-Луиса; он очень давно уехал из Питтсбурга и считал, что люди, которых он почти не знал, едва ли приедут на его свадьбу.Приехала лишь одна родственница, тетя Джин из Питтсбурга; дядя из Ванкувера был не очень здоров и не смог путешествовать. Любопытно, Линн теперь вспомнила, что такая приятная, довольно тихая маленькая женщина, с седеющими вьющимися волосами и в красивом платье из набивной ткани, должна была стать причиной одной из двух фальшивых нот, прозвучавших на свадьбе.Это не было ее оплошностью. В этом был повинен Роберт. Они сидели за семейным столом после церемонии, когда тятя Джин заметила:– Как-нибудь я достану пачку фотографий, надпишу их и привезу, когда приеду вас навестить. Там есть несколько фотографий Роберта, которые обязательно надо дать тебе, Линн. Ты никогда не поверишь, но его волосы…– Ради Бога, тетя Джин, – оборвал ее Роберт, – избавь нас от описания светлых кудрей, которые были у меня в возрасте одного года. На самом деле это никому не интересно.Отрезвленная, она ничего больше не сказала, так что Линн, нежно упрекая Роберта, произнесла:– А мне интересно, тетя Джин. Я хочу знать все, что вы можете рассказать мне о Роберте и его семье, отце, матери, бабушке и дедушке, кузенах…– Это небольшая семья, – сказала Джин. – У нас вообще нет кузенов ни с одной стороны.Тогда отец, который слышал только последнее замечание, закричал:– Нет кузенов? Черт возьми, мы будем рады одолжить вам несколько. У меня дюжина кузенов только с моей стороны в Айове, Миссури, даже два в Калифорнии. – И своим дружеским тоном он спросил, является ли Джин родственницей матери Роберта или его отца.– Я сестра его матери.– Он получил музыкальное образование от нее, не правда ли? – спросила Линн. – Отец его, должно быть, был замечательным человеком – об этом мне рассказывал Роберт.– Да.– Как трагически они погибли.– Да. Да, конечно.Папа заметил:– Роберт был очень одинок, когда был ребенком. На Рождество были только его родители и вы.– Ну, мы очень старались, – сказала Джин, – и он вырос, и вот он такой. – Она нежно улыбнулась Роберту.– Да, здесь мы все, и будем смотреть в будущее, – ответил Роберт, после чего он погладил тетину руку.Он заглаживал свою вину, так как был груб по отношению к ней. Эта добрая старая женщина раздражала его. А ведь она этого не заслужила.«В день, подобный этому, в момент одинокого отчаяния, – думала Линн теперь, – ты вспоминаешь эти фальшивые ноты».Танцевали на площадке, которую расчистил Дарвин собственными руками. Во дворе бордюр из многолетних растений изобиловал розовыми и красными цветами; пионы и флоксы, тигровые лилии и восточные маки горели в голубых сумерках. Роберт стоял у перил, глядя вниз на цветы.– Разве не прекрасно, что Дарвин сделал с этим домом? – спросила Линн.Он улыбнулся – она запомнила эту улыбку – и сказал:– Да, это очень хорошо. Но я сделаю намного лучше. Увидишь.Он и в самом деле так думал, но ей было больно слышать, как он отчитал тогда тетю, и потом ее задели насмешки над садом Дарвина, над маленьким домом Хелен. Мелочи запоминаются так надолго.
Каждую ночь во время их путешествия по Мехико, когда закрывалась дверь их комнаты, Роберт говорил:– Разве здесь не прекрасно? Надо ли рыскать в поисках другого места? Мы здесь навечно и навсегда.Да, было прекрасно, все прекрасно. Солнечные дни, когда в кроссовках и широкополых соломенных шляпах они поднимались на развалины храмов, оставшихся после индейцев Майя в Юкатане, когда они пили текилу на берегу, или проезжали мимо каменных горных деревень, или обедали в шикарных ресторанах Мехико-сити.И было четырнадцать ночей, полных страсти и любви.– Ты счастлива? – спрашивал Роберт утром.– О, дорогой! Как ты можешь об этом только спрашивать?– Ты знаешь, – однажды сказал он ей, – твой отец – прекрасный старик. Знаешь, что он сказал мне, когда мы уезжали в аэропорт? «Будь добр к моей девочке», – сказал он.Она засмеялась.– Что ж, это приятные старомодные слова, которые обычно говорят.– Правильно. Я знаю, что он имел в виду. И я добр к тебе.– Мы будем добры друг к другу. Мы на вершине мира, ты и я.В самый последний день они пошли по магазинам в Акапулько. Роберт увидел что-то в витрине магазина мужской одежды, в то время как Линн увидела что-то в витрине другого магазина прямо вниз по улице.– Ты иди за своей покупкой, а я за своей, и я встречу тебя там внизу, – сказал он.И они разошлись. Так как она закончила свое дело быстро, она пошла обратно вверх по улице, чтобы встретиться с ним. Когда прошло несколько минут и он не появился, она зашла в магазин мужской одежды и узнала, что он вышел оттуда некоторое время тому назад. Удивленная, она пошла обратно. В этот момент толпа туристов, выгрузившаяся из туристского парохода, заполнила тротуары и рассыпалась по проезжей части улицы. Нельзя было ничего увидеть сквозь толкающуюся толпу. Она почувствовала тревогу. Но это было абсурдно, и, пробираясь вниз по улице, она разумно подумала: он должен быть здесь. Возможно, на другой стороне улицы. Или внизу на аллее, там, где нет толпы. Прямо сейчас он смотрит на меня. Или, может быть, он пошел другим кварталом.Тревога опять охватила ее. Когда прошел час, она решила, что ее поиски не имеют смысла. Разумнее, рассудила она, вернуться в гостиницу, куда он, возможно, уже пошел и где он ждет ее.Когда такси подъехало к входу, он действительно ждал ее. Она засмеялась с облегчением.– Разве это не глупо? Я искала тебя всюду.– Глупо? – спросил он холодно. – Я не могу назвать это так. Пойдем наверх. Я хочу поговорить с тобой.Его неожиданный гнев привел ее в смятение. И желая успокоить его, она сказал весело:Мы, должно быть, ходили по кругу в поисках друг друга. Пара дураков.Говори так о себе. – Он с шумом захлопнул дверь их комнаты. – Я чуть было не пошел в администрацию и не попросил служащих вызвать полицию, когда ты приехала.– Полицию? Зачем? Я рада, что ты этого не сделал.– Я сказал тебе, чтобы ты ждала меня перед этим магазином, а ты не сделала этого.Тогда, возмущенная его тоном, она стала ему противоречить:– Я пошла вверх по улице, чтобы встретить тебя. Что в этом плохого?Я думал, что в конце концов ты поймешь, что в этом плохого. Беспорядочные привычки, и вот результат. Говорить одно, а делать другое. Она сказала сердито:– Не читай мне лекции, Роберт. Не делай из этого нечто значительное.Он уставился на нее. И в этот момент она поняла, что он взбешен. Не сердит, а взбешен.– Я не верю в это! – закричала она, когда он схватил ее. Его пальцы впились в мышцы ее руки и углубились до костей. В бешенстве он затряс ее.– Отпусти меня, – закричала она. – Мне больно! Отпусти мои руки!Его руки давили глубже; боль была страшная. Затем он бросил ее на постель, где она лежала, рыдая.– Ты причинил мне боль… Ты причинил мне боль. Его гнев прошел так же быстро, как наступил. Он поднял ее и держал в своих руках.– Я сожалею. Ох, я сожалею. Я не хотел. Но я был напуган, Линн. Тебя могли похитить – да, среди бела дня – утащить в аллею, засунуть в машину, изнасиловать, Бог знает что. В этой стране все может случиться. – Он целовал ее слезы. – Я был вне себя. Ты поняла?Он целовал ее щеки, лоб, руки и, когда наконец она повернулась к нему, поцеловал ее в губы.– Если что-либо случится с тобой, я умру. Я так испугался. Я очень люблю тебя.Она обвила свои руки вокруг его шеи.– Хорошо. Хорошо, дорогой. Роберт, забудем это, все кончилось. Мы не поняли друг друга. Ничего. Ничего.И все было так восхитительно, как всегда, за исключением безобразных темно-синих пятен на ее руках.
Через два дня по возвращении домой они отправились навестить ее отца. Было жарко, и, забыв о своих синяках, она надела летнее платье.– Черт возьми, что за пятна? – спросил сразу отец. Они были одни в доме.– Ох, эти? Я не знаю. Я не помню, как это случилось.Отец снял очки и подошел к ней ближе.– Идентичные, симметричные синяки на обеих руках. Кто-то сделал это сильными яростными руками. Кто это сделал, Линн?Она не ответила.– Это Роберт? Скажи мне, Линн, или я спрошу его сам.– Нет, нет. Ох, пожалуйста. Ничего. Он не хотел этого, он был очень напуган. – Она рассказала историю. – Это была моя ошибка, на самом деле так. Он был очень напуган, что со мной что-то случилось. Он просил меня, чтобы я подождала его на улице, а я бродила вокруг и заблудилась. Мое чувство ориентироваться…– Ничего общего с этими синяками не имеет. Ты думаешь, твоя мать никогда меня не расстраивала? В супружестве нельзя прожить без того чтобы не рассердиться друг на друга. Но я никогда не поднимал на нее руку. Это не цивилизованно. Нет, черт возьми, нет. Мне бы хотелось немного поговорить с Робертом – ничего неприятного, просто разумный короткий разговор.– Нет, папа. Не надо. Не делай этого ради меня. Роберт – мой муж, и я люблю его. Мы любим друг друга. Не раздувай историю вокруг этого незначительного случая.– Для меня это значительный случай.– Нет, ерунда, и ты не можешь встать между нами. Ты не должен.Отец вздохнул.– Проще когда женятся люди, живущие в одном городе. У тебя было бы довольно беспристрастное представление о том, за кого ты выходишь замуж.– Папа, мы не можем вернуться во времена Джорджа Вашингтона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49