Поэтому они позвонили в полицейский участок, и я подошел к дому. Я стоял в темноте и слышал достаточно, чтобы понять, что происходит. Я мог бы привести вас к порядку на месте. Однако я не собирался причинять беспокойство Эмили.Роберт тяжело дышал, а Уэбер продолжал:Мы очень любим Эмили. Мы знаем, что она собой представляет. Надежная. Я бы ни за что на свете не хотел причинить ей боль. Поэтому я сказал людям через дорогу, что произошла ошибка, и, вернувшись обратно в участок, спрятал запись о вызове, предал его забвению. Поэтому не говорите мне о вашей прекрасной семье, мистер Фергюсон, или о каком-нибудь «дне». – Он повернулся к плачущей Линн: – Я знаю, вы ожидаете ребенка, миссис Фергюсон, и все это волнение вредно для вас. Я очень сожалею об этом. Обо всем. Если что-нибудь, когда-нибудь я смогу для вас сделать, знайте, где бы я ни был, где бы мы с Харрисом ни были…– Да, вы можете сделать что-то, – сказал Роберт. Он дрожал. – Вы лживый ублюдок. Вы ничего не видели, когда были здесь, и вы прекрасно знаете, что это так. Вы просто пытаетесь меня запугать. Ладно, считайте, что у вас ничего не вышло. Теперь уходите отсюда, вы и ваш прекрасный отпрыск. И никогда не приходите сюда. Это то, что вы можете для нас сделать, и это все, что я могу сказать.– Это как раз то, что я намеревался все время сделать, мистер Фергюсон. Спокойной ночи, миссис.Минуту оба молчали. Линн была потрясена, она оцепенела, как в тот день, когда Брюс сказал об Эмили. Звук пыхтевшей старой машины Уэбера замер где-то вдали на дороге, прежде чем Роберт заговорил:– Перестань плакать. Плачь об Эмили, а не об этом мусоре. – Он нагнулся в сумерках, чтобы вглядеться в ее лицо. – Не говори мне, что тебе жаль этого подлого парня. Да, для меня это не было сюрпризом. Полагаю, что для тебя тоже.– Роберт, я удивлена.– Можно себе представить. Это ведь ты.– Может быть, это так.Жалость, подобно волне, разлилась по ней. Жалость ко всему: к ребенку, потерявшему в толпе и зовущему свою мать, к дрожащей собаке, брошенной на краю дороги, к Эмили, такой испуганной, такой пристыженной, а также к этому молодому человеку, заплатившему такую высокую плату за несколько минут естественной страсти. И теперь, на этот раз безошибочно, она почувствовала, как внутри нее шевелится ребенок, сгибает свои тонкие ножки и ручки, вытягивается и готовится войти в этот трудный мир.– Во всяком случае, мы видели их в последний раз, – сказал Роберт, когда они вошли в дом. – Если он когда-нибудь придет сюда, ты выгонишь его. Но он не осмелится. Они вошли внутрь, и Роберт налил себе выпить. Его рука дрожала. – Мое сердце бьется как механический молот. Такие дела никому не идут на пользу, это несомненно.– Конечно, – сказала она, вытирая мокрые щеки. В комнате ее охватило ощущение ужасного стыда за мужа. Она впервые видела, как другой человек противостоял Роберту и победил его. Победил Уэбер, в этом не могло быть сомнения.Он проглотил выпивку и зашагал по лестнице, зовя Энни.– Мы дома, дорогая. Что ты делаешь?– Домашнее задание, – был ответ.– Какое домашнее задание?– По географии.– Есть ли у тебя с собой атлас?– Да.– Хорошо. Молодец. Оставайся у себя. Мы с мамой должны поговорить, перед тем как ты спустишься вниз.– О чем мы будем говорить?– О том, что мы собираемся делать, естественно. Я хочу забрать ее из этой школы. Устроить в частную школу, где она не будет встречаться с ним. Я не хочу, чтобы она встречалась с ним, даже проходя по вестибюлю.– Ты не сможешь сделать этого по отношению к ней, не можешь разбивать семестр в выпускном классе.Он подумал и признал:– Да, ты права. Но я собираюсь поговорить с Эмили… Ох, не беспокойся, я вижу по твоему лицу, что ты разволновалась. Я буду очень миролюбив, без обвинений, потому что она достаточно натерпелась. Но я собираюсь все-таки поставить все точки над «и». Я хочу, чтобы она отдохнула дома неделю или около того, и когда она опять пойдет в школу, то скажет, что у нее был грипп.Он ходил взад-вперед по комнате такими твердыми шагами, что хрустальные подвески на настенных канделябрах издавали музыкальный звон.– Я хочу, чтобы ты постоянно строго наблюдала за ее свободным временем, Линн. Я хочу знать, куда она ходит, с кем и когда возвращается домой, а это серьезно. Ты поняла? – Он увеличил свой шаг. – Черт возьми! А жизнь казалась такой хорошей.Линн согласно кивнула, и он продолжал:– Я хочу сохранить то, что я начал в Мэне, сохранить импульс. Я хотел увезти всех куда-нибудь на День Благодарения, а потом и на Рождество, и в феврале проводить все школьные каникулы вне дома. Но раз это случилось… придется придумать что-нибудь еще: уик-энд на лыжах, билеты в театр, суббота в городе – все что угодно, лишь бы держать нашу девочку подальше от неприятностей.Так он прошел всю длину комнаты, подобно генералу, организующему кампанию. Все мрачное было благополучно похоронено.По крайней мере, печально думала Линн, слова Уэбера подействовали на Роберта отрезвляюще. Он больше не обвинял меня в том, что Эмили попала в беду.Эти слова сами повторялись в печальном молчании: Эмили попала в беду.– Я так ужасно устала, – печально сказала Линн. Роберт посмотрел на нее:– Да, ты действительно выглядишь измотанной. Иди спать. Я посмотрю, что делает Энни.Она шла тяжело. Ей было трудно снять платье через голову, отбросить покрывало и лечь в постель. Все же прошло не так много времени, прежде чем она впала в тяжелый, глубокий сон. Всю ночь ей снились кошмары.От страха она закричала и проснулась. Роберт держал ее, нежно приговаривая:– Что с тобой?– Ничего, ничего, – пробормотала она.Он гладил ее вздрагивающее тело, стараясь успокоить:– Нервы. Нервы. Ты слишком много пережила. Успокойся. Я здесь. Я здесь.
– Итак, ты дала мне слово, Эмили? – спросил Роберт.– Я уже дала тебе его, – ответила она, лежа на софе.– Это для твоего же собственного блага, Эмили. Ты была на волоске от смерти. Как ни ужасен был выкидыш, – он на минуту запнулся, – это все же было легче, чем если бы обернулось иначе. Вся твоя жизнь, твои честолюбивые планы – все пошло бы насмарку. – Он сделал безнадежный жест. – Итак, теперь ты должна отдохнуть, – сказал он, вставая, и улыбнулся ободряюще. – Я должен спешить на последний поезд. Думаю, на моем столе скопились горы работы. – Дойдя до двери, он снова вернулся. – Ох, да, совсем забыл. В субботу мы идем в оперу. Тебе придется сделать свое домашнее задание в воскресенье. И Энни тоже.– Папа так здорово все уладил, – сказала Эмили, когда Роберт ушел. – Все распланировано. Ты нажимаешь кнопку, и выскакивают ответы на все твои вопросы. Быстро и легко.– Это хорошо, Эмили. Твой отец хочет тебе только добра. Неужели ты думаешь, что он сейчас ничего не понимает, а?– Надеюсь, понимает. Понимает, что я вижу его насквозь. Делай в воскресенье свое домашнее задание – это значит, не уходи из дома. Я постоянно держу тебя под наблюдением.– Это неправда. Ты слышала, что он разрешил тебе встречаться с другими мальчиками.– Я не хочу встречаться с другими мальчиками. Я хочу быть с Харрисом. Я хочу, чтобы мне доверяли.Линн подняла брови:– Доверяли? Ну, в самом деле, Эмили.– Это случилось один раз, мама. Прежде всего мы очень редко оставались вместе одни. Все лето мы были на озере с компанией, ты же знаешь. Ты веришь мне, а?Ее голубые глаза, влажные, как лепестки, были прекрасны. Было бы удивительно, если бы он мог устоять, подумала Линн.– Ты веришь мне? – повторила Эмили.– Да. Но ты видишь, что может произойти только от одного раза.– Мы хотели пожениться.– О, Боже мой, Эмили, ты слишком молода.– Мне восемнадцать. Тебе было только двадцать.– Это совсем другое. Твой отец был старше.– Мой отец? Да, и посмотри, что имеешь.Линн предпочла проигнорировать сарказм и только сказала:– Харрис, или ты, или вы оба можете передумать, ты знаешь.– Нет. Так же как не передумаем поступать в медицинский колледж. И это ужасно, что папа сказал, будто Харрис хотел сделать лучше для себя, потому что у нашей семьи больше денег, – произнесла Эмили с горечью. – Он сказал грубую, злую и глупую вещь. Харрис звонил мне в больницу как раз перед тем, как вы собирались забрать меня домой, и рассказал мне об этом.– Твой отец был вне себя, беспокоясь о тебе. Я никогда не видела его в таком состоянии. Люди говорят такие вещи, когда они доведены до отчаяния.Линн чувствовала, что она попала в ловушку. Но Харрис не присутствовал, его отослали в машину, когда его отец говорил о той ночи прошлым летом. Она пыталась быстро воссоздать в уме ту сцену. Очевидно, Уэбер не хотел, чтобы Харрис слышал об этом. Он был порядочным человеком и сделал все возможное, чтобы скрыть случившееся. «Я спрятал запись о вызове», – сказал он. Спрятал. Нет, он не мог сказать об этом Харрису. И страх Линн постепенно утих.– Харрис сказал, что его родители сообщили ему, что он не должен видеть меня, что он должен избегать меня даже в школе.– Это правильно, Эмили. Так будет лучше всего…– Это все папина вина. Все исходит от него. Линн запротестовала:– В твоем замечании нет логики. Я совершенно этого не понимаю.– Не понимаешь? Я могла бы объяснить тебе, но ты не захочешь меня слушать. Нет смысла говорить, если ты не хочешь быть откровенной со мной, мама.Сложив руки на коленях, Линн разглядывала шрамы от порезов и царапин, которыми была испещрена их тыльная сторона. Эмили хотела получить от нее подтверждение, признание относительно этих шрамов, уже начинавших проходить. Но она не собиралась этого делать. Мать должна скрывать от детей свою личную боль. Она должна это делать ради их же блага.Ради моего блага тоже, думала она. Внезапно Линн почувствовала некоторое раздражение при мысли о лейтенанте Уэбере. Он не должен был говорить подобные вещи! Он должен был понимать, как они больно ранят. Но не следует забывать то, что сказал Роберт… Кровь стучала у нее в висках.– Я скажу тебе, Эмили, – твердо произнесла она. – Я не могу играть с тобой в словесные игры. Ты уже достаточно взрослая, поэтому я буду говорить с тобой как женщина с женщиной. Я скажу тебе откровенно, что не чувствую себя сейчас наилучшим образом и не хочу ни о чем спорить. Я только хочу помочь тебе, а также чтобы ты помогла мне.Эмили поднялась и обняла свою мать.– Хорошо, мама, мы не будем больше говорить об этом. Пусть только у тебя родится здоровый ребенок, и ты сама будь здорова. – Она улыбнулась Линн. – Обо мне не беспокойся. Я буду много работать до конца года и закончу школу с отличием. Вот увидишь. И я больше не хочу никому причинять беспокойство. ГЛАВА 4 – Что с Эмили? – снова спросила Энни. – Почему мне не расскажут?– Да тут нечего рассказывать. Просто в эти дни она страшно много занимается. Ей же нужно учиться на «отлично», если она хочет поступить в Йейльский университет, – бодро ответила Линн.– Она часто плачет. Вчера вечером глаза у нее были совсем красные. – Маленькие обеспокоенные глазки Энни глядели подозрительно. – Разве ты не заметила?– Она слегка простудилась, вот и все.Горе Эмили тяжким грузом лежало на Линн. Конечно, она плакала, бедная девочка, а как же иначе? Двойное потрясение – душевное и физическое – изменило ее и сделало старше. Ожесточило ли? – задавалась вопросом Линн.У двери комнаты Эмили она поколебалась. Прекрасно осознавая, что ее собственная беременность бросается в глаза, Линн не могла не думать о том, как это может подействовать на раненые чувства дочери. Но она открыла дверь и уже вошедшим в привычку бодрым тоном спросила:– Я могу войти? Или ты занята?Эмили отложила книгу:– Я занята, но заходи.– Мне бы не хотелось отвлекать тебя, но я подумала: последнее время ты держишься от всех в стороне. Разумеется, учиться необходимо, я знаю. – Походив таким образом вокруг да около, она вдруг перешла прямо к сути дела: – Скажи, может, тебе нужно выговориться, поговорить о своих чувствах к Харрису? Если это так, то я всегда в твоем распоряжении.– Спасибо, но тут не о чем говорить.Плечи Эмили распрямились, а подбородок гордо вздернулся вверх.– Не о чем? – мягко переспросила Линн.– Да. Мы держимся в стороне друг от друга, поэтому, если ты беспокоишься из-за этого, то зря.– Я не беспокоюсь из-за этого. Я знаю, что ты сдержишь слово.– Он прислал мне поздравительную открытку ко дню рождения, а с ней кружевной платочек. А еще мы разговариваем с ним по телефону. – Тут Эмили приостановилась, словно, подумала Линн, она ожидает, что я начну протестовать. Когда возражений не последовало, Эмили гордо объявила: – Он каждый день работает. Даже по воскресеньям. Я полагаю, это часть его наказания.– О, мне кажется, наказывать было вовсе не обязательно. Я хочу сказать… Мы считаем, что тебе нужно развлекаться, ты же знаешь. – Не получив снова ответа от Эмили, Линн продолжила: – Я знаю, что тебе звонят мальчики.– Потому что они в курсе, что между мной и Харрисом все кончено.– Но ты никогда не принимаешь их приглашений. Эмили криво улыбнулась:– Даже если б я хотела, а я не хочу, у меня все равно не было бы времени, разве не так? Ведь мои дни полностью забиты.И в самом деле. Верный своему слову, Роберт обеспечил ей какое-нибудь занятие на каждый час свободного времени. Они уже побывали в опере, на сельских ярмарках и местной выставке собак. Они катались на коньках по первому льду этого сезона в Рокфеллеровском центре и посетили выставку в музее Метрополитен. С упорством и энергией он проводил в жизнь свой план, а Эмили с не меньшим упорством и появившейся в ней холодной вежливостью подчинялась.Но как ей должно быть больно!
Так и прошла осень – долгая и неторопливая в этом году. Земля, покрытая черными листьями, гниющими под непрерывным дождем; время года, плавно скользящее к своему закату навстречу морозной зиме, – его промозглый мрак словно олицетворял тот холод, что лежал в основе притворной любезности в этом доме.По молчаливому соглашению, о случившейся беде больше не упоминали. За столом Роберт ограничивал беседу обсуждением последних событий дня. Наедине с Линн разговоры велись главным образом о фирме. Это выглядело так, словно для него ничего более важного не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49